Церковнославянский язык современности: от революции до наших дней (Видео+текст)

Кравецкий Александр Геннадьевич, ведущий научный сотрудник Института русского языка РАН им. В.В. Виноградова, руководитель Научного центра по изучению церковнославянского языка ИРЯ РАН.

Специалист по истории церковнославянского языка Нового времени и церковной истории.

Автор книг:

Церковнославянский язык. М., 1996; Изд. 5. М., 2012 (Соавт. А.А. Плетнева).

История церковнославянского языка в России (XIX–XX вв.). М., 2001. (Соавт. А.А. Плетнева).

Церковная миссия в эпоху перемен (между проповедью и диалогом). М., 2012

Священный Собор Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. Обзор деяний. Том 1-3. М., 2001–2003 (Соавт. А.А. Плетнева, Гезела-Афанасия Шредер и Гюнтер Шульц)

Святитель Афанасий Ковровский. Биографический очерк. Владимир, 2007; Изд 2. Владимир, 2012

Сегодня у нас четвертая лекция небольшого цикла, посвященного истории церковнославянской книжности с древнейших времен до нашего времени. На прошлой лекции мы говорили о судьбе церковнославянского языка во время Синодального периода русской церковной истории и дошли до 1917 года.

Рубежом между синодальной церковной историей и церковной историей советского и постсоветского периода был Поместный собор 1917-1918 года. Для нашей темы собор интересен и важен тем, что он завершил общественные дискуссии начала XX века, составив на их основе или соборные определения, то есть официальные церковные документы, или хотя бы проекты подобных документов.

Таким образом, витавшие в воздухе идеи были переведены в тот формат, в котором они могли использоваться в практической жизни. Собор обсуждал значительное количество актуальных для церковной жизни проблем. И вопросы, связанные с богослужением, с языком, с церковным уставом, оказывались в центре интересов членов Собора. О степени интереса к вопросам церковного устава, пения, богослужебного языка и церковного искусства свидетельствует количество членов собора, записавшихся в отдел, который занимался этими вопросами.

Название отдела – количество записавшихся

1. О благоустроении приходов – 166

2. О высшем церковном управлении– 138

3. О богослужении, проповедничестве и храме– 134

4. О епархиальном управлении– 119

5. О духовно-учебных заведениях– 103

6. О преподавании Закона Божия– 98

7. О правовом положении Русской Церкви в государстве – 94

8. О церковном хозяйстве – 83

9. О церковной дисциплине – 73

10. О монастырях и монашестве – 67

11. О внутренней и внешней миссии – 62

12. О правовом и имущественном положении духовенства – 60

13. Уставный – 58

14. О церковно-приходских школах – 58

15. О единоверии и старообрядчестве – 53

16. Издательский – 47

17. Отдел о церковном суде – 41

18. О духовных академиях – 36

19. Об устроении Православной Церкви в Закавказье – 27

Мы видим, что отдел, занимающийся различными аспектами богослужебной практики, находится на третьем месте, уступая только отделам, посвященным вопросам жизни прихода и вопросу высшего церковного управления, то есть восстановления патриаршества. Это свидетельствует о том, что очень многие члены собора считали эту проблематику для себя очень важной.

Среди проектов определений, которые были подготовлены этим отделом, был и проект о церковном богослужебном языке. На экране – начало этого текста из архивов собора. Здесь констатируется, что славянский язык используется как основной язык богослужения, но при этом допускается богослужение на национальных языках, хотя и говорится о нежелательности и неосуществимости полной замены национальными языками языка церковнославянского. Прописывается механизм разрешения служить на национальных языках, говорится о необходимости выпускать издания всевозможных параллельных текстов церковнославянских и русских для мирян, о чтении Евангелия на русском или украинском языках и так далее.

Но этот документ статуса соборного решения не имеет, это проект, который был подготовлен в отделе, должен был быть вынесен на пленарное заседание Собора, но вынесен не был, как и более сотни других проектов, до которых не дошли руки. Эти документы были переданы органам высшего церковного управления с разрешением при необходимости эти проекты использовать и претворять в жизнь.

Кроме проекта о церковном богослужебном языке отделом был подготовлен доклад, который тоже имел статус не соборного решения, а лишь проекта, по упорядочению богослужения. Здесь определялись общие правила сокращения богослужения. В частности, здесь говорилось о том, что Комиссия по исправлению богослужебных книг, о которой мы говорили на прошлой лекции, становится постоянным учреждением, действующим при Синоде. Этим же отделом был подготовлен проект, который получил статус соборного определения, о восстановлении праздника Всех Святых, в Земле Российской просиявших, и о составлении службы на этот праздник. Об этой службе мы еще сегодня поговорим позже.

И, наконец, было принято решение, которое было реализовано лишь в 80-е годы XX века, – решение о внесении русских памятей в церковный календарь. Дело в том, что во время книжной справы XVII века при патриархе Никоне огромное количество русских памятей было из календаря исключено. Собор принял решение о восстановлении русских памятей, о чем мы поговорим чуть больше, когда мы будем говорить про 80-е годы, когда это решение проводилось в жизнь.

Таким образом, собором были подготовлены достаточно важные проекты, которые, правда, тогда опубликованы не были. Поэтому за исключением членов Собора и очень узкого круга, близкого к высшему церковному управлению, эти документы никому известны не были. Опубликованы они были уже в постсоветское время по архивным копиям.

Церковная жизнь в соответствии с теми предначертаниями, которые были сделаны собором 1918 года, длилась достаточно недолго, потому что в 1922 году начинается обновленческий раскол, который в очень сильной степени определил отношение к вопросу о языке богослужения и вообще о каких-либо исправлениях книг. Эти события 20-х годов наложили на восприятие круга проблем, связанных с богослужением, очень серьезный и очень негативный отпечаток. Поэтому нужно сказать немного об обновленческом расколе и о его отношении к литургическим реформам и вообще к богослужебному языку.

Считается, что обновленцы – сторонники всевозможных реформ. По официальной обновленческой версии, именно обновленцы являются наследниками тех дискуссий о церковной жизни, которые проходили в начале XX века. Эта восходящая к обновленческой историографии точка зрения долгое время господствовала, хотя совершенно очевидно, что наследником предсоборных дискуссий был Поместный собор, а истоки обновленческого движения лежат немножечко в ином месте.

Уже сразу после революции возникают небольшие группы духовенства и мирян, которые стремятся активно сотрудничать с новыми властями и руками новых властей бороться против церковной иерархии. На соборе 1917 года и в церковной публицистике, пока она еще не была запрещена, это движение называлось церковным большевизмом. Материалов этого церковного течения в архивах сохранилось довольно много, например, относящееся к июлю 1918 года письмо во ВЦИК с предложением создать альтернативную советскую церковную организацию, а для начала выделить денег на то, чтобы поехать к Вселенскому патриарху и уговорить его рукоположить пробольшевистских иерархов.

Был ли это политический проект или же аферой в духе Остапа Бендера, сказать сложно. В 1918 году протоиерей В.Д.Красницкий, в будущем один из обновленческих лидеров, отправил в Совнарком записку «О направлениях политики Советской власти в отношении Православной Церкви», где тоже достаточно подробно прописывается, как сделать, чтобы Церковь стала просоветской.

Пока все эти записки остаются без движения, но формировался круг священников, готовых к сотрудничеству с властью. В 1922 году Л.Д.Троцкий составляет проект создания альтернативной церковной иерархии и предлагает делать ставку на, как он говорил, «сменовеховское духовенство». 30 марта 1922 года Троцкий подал эту записку, а через полтора месяца, в мае 1922 года, группа священников обманом получает у арестованного патриарха канцелярию и создается обновленческое высшее церковное управление.

Реальное отличие тихоновцев и обновленцев заключалось в политической ориентации и в готовности последних сотрудничать с властями. Никаких содержательных – ни богословских, ни литургических, ни каких-либо еще – отличий между тихоновцами и обновленцами не было. Но, когда происходит любой раскол, сразу же возникает желание противоборствующие течения каким-то образом друг другу противопоставить, чтобы появился набор признаков, позволяющий легко отличить – вот этот относится к тихоновцам, а этот – к обновленцам. О том, насколько такое желание носилось в воздухе, видно из напечатанной в журнале «Путь» мемуарной заметке о епархиальном съезде, на котором выбирались делегаты на собор, который в итоге собрался как обновленческий, но в момент собрания это не было очевидно. Цитирую:

«Волновались больше всего крестьяне, среди мирян их было большинство. Подойдя к двум-трем группам, я понял, что они беспокоятся, не зная, кого выбирать на собор.

– Нам нужно таких, чтобы догматы не трогали, – говорили крестьяне. – Во едину, святую, соборную и апостольскую – и больше ничего!

Этот член символа веры повторялся во всех углах собрания и чувствовалось, что он объединяет большинство.

– Но ведь у них тоже, они говорят, единая, святая… сказал я одному мужику.

– У них? – тотчас мягко оборвал он меня – у них живая, а у нас святая – вот отличие»

Понятно, «живой церкви» ни в каком Символе веры не было. Но представление о том, что противопоставление должно быть сущностным, стимулирует появление вот такого мифа. В общественном сознании очень быстро начинает формироваться набор признаков, по которым можно обновленца отличить от необновленца. Этот перечень признаков формировался в значительной степени благодаря тому, что в первые годы обновленцы получали серьезную материальную поддержку от большевистской власти и выходило огромное количество обновленческих журналов с множеством самых разных деклараций, иногда безумных и почти всегда безответственных.

Никакого официального статуса эти бесконечные реформаторские декларации не имели. При восприятии этих деклараций всерьез казалось, что обновленцы – сторонники нового стиля, служения литургии посередине храма, чтения тайных молитв вслух, введения русского языка в богослужение, отказа от литургических облачений и так далее. Притом, что на практике в обновленческих храмах этих нововведений, за редчайшими исключениями, не было. Зато приверженность к ним декларировалась очень активно. А дальше начинает действовать логика противоборства.

Если одна из противоборствующих сторон ассоциируется с реформами, то другая, естественно, сразу становится куда более консервативной, чем была ранее. Очень характерно в этом отношении послание патриарха Тихона, когда он колебался, переходить или не переходить на на григорианский календарь, и в конце концов этого перехода не состоялось. Поразительна аргументация, при помощи которой обосновывается отказ от нового стиля: «Она <календарная реформа> скомпрометирована обновленческой схизмой. Впервые о введении нового стиля громко было возвещено обновленческим Высшим Церковным Управлением и схизматическим Собором 1923 г. <…> Так как массы плохо разбираются в каноническом праве и догматах, то в их сознании новый стиль, глубоко затрагивающий ежедневный быт, отождествился с обновленческим расколом, стал его знаком и приметой. В глазах многих принятие нового стиля сделалось равнозначащим отпадению от Православной Церкви. Не подлежит сомнению, что реформу календаря было бы гораздо легче провести, если бы она осталась незатронутой обновленческим Собором.» Это слова патриарха Тихона.

Что касается литургических реформ и русского богослужения, то в первые годы, как я уже говорил, обновленческая периодика о реформах пишет много, но за единственным исключением (лидер маргинального «Союза церковного возрождения» Антонин Грановский сделал свой перевод литургии и ее служил) дальше деклараций дело не шло. Обновленческий собор 1923 года по этому вопросу ограничился некоей общей декларацией, за которой ничего конкретного не стояло: ««Священный Собор Православной церкви, заслушав доклады наличных церковно-обновленческих групп о церковных преобразованиях, считает необходимым, не вводя никаких догматических и богослужебных общеобязательных реформ, пригласить всех работников церковного обновления всемерно охранять единство Церкви; благословляет творческую инициативу и сделанный почин, направленный на пробуждение религиозного чувства, церковного сознания и общественной нравственности». Сохранилась стенограмма выступления обновленческого лидера Александра Введенского на соборе 1925 года, где он выступает резко против русского богослужения.

«Обновленчество, – говорил Введенский, – это еще трехлетний ребенок. Оно вырастет впоследствии. Богослужение на русском языке не дает ему религиозного удовлетворения. Протоиереи Эндека и Адаменко уже приступили к изменению той обрядности, что создана в России веками. Верующие боятся потерять красоты богослужения. <…> Я уважаю протоиереев, проводящих обновление, упомянутых в речи о. Боярского, но не хочу ставить их с колоссами Церкви, со святым Иоанном Златоустом. Нужно установить обновленчество, и тогда сама жизнь создаст ему форму. Я говорю: обновлению необходимо удержать всю православную обрядность. Апостол Павел диктует ясно, что с младенцами по вере надо и обращаться по-младенчески, иначе выйдет вред. И это оправдывается воочию. Бывший митрополит Антонин начал церковное обновление хорошо, но кончил фарсом».

Вот таким было отношение обновленцев к переводам. Правда, с Введенским и этим собором спорил протоиерей Василий Адаменко, автор единственного переводческого проекта, который хоть как-то состоялся. Он умудрился в 20-е годы издать в Нижнем Новгороде несколько книг своих переводов. Адаменко перевел, за исключением месячных Миней, весь богослужебный круг. Переводы были неровные, и в значительной степени это – компиляция каких-то дореволюционных переводческих опытов, но, тем не менее, это единственный обновленческий перевод, который может на что-то претендовать. Правда, обновленческий синод отказался благословить переводы Адаменко на русский язык, и он сетовал, что обновленцы обвиняют его в самочинии. Но после того, как прот. Адаменко вернулся в Патриаршую Церковь, митрополит Сергий (Страгродский) благословил Адаменко служить по его переводам. Это очень характерная история. Она демонстрирует, что приверженность обновленцев реформам это не более, чем миф, потому что обновленцы были течением политическим, а не литургическим или реформаторским.

Лишь в 1927 году, уже на закате обновленчества, создается обновленческая комиссия по переводам, которая вроде бы начинала заниматься чем-то серьезным. Но ничего издано не было, все это осталось в виде проектов, и ничем более. В 1929 году было объявлено, что скоро выйдут служебник, требник, каноник, часослов в русском переводе. Но не вышло ничего. Любопытно, что это 1929 год, когда в результате декларации митрополита Сергия у обновленцев исчезает козырь, что только они лояльны власти. И в этот момент обновленцы пытаются что-то сделать, в последний момент они вспоминают реформы, чтобы хоть как-то объяснить верующим или себе, чем же они отличаются от патриаршей Церкви. Но начиналось время уничтожения всех православных объединений – и сергианцев, и обновленцев (в 1929-1930 году уже арестовывали, не глядя на церковную принадлежность).

Дальше наступает период, когда церковная организация была полностью разгромлена. Понятно, что ни о какой литургической издательской деятельности здесь речь не шла. Правда, существовал в определенном объеме, как бы сейчас сказали, литургический самиздат, то есть богослужебные тексты, которые копировались от руки или при помощи пишущих машинок и распространялись в таком виде. Я видел такие библиотеки, состоящие из рукописных и машинописных сборников, используемых при богослужении в отдельных храмах. Такое собрание было, в частности, у святителя Афанасия Сахарова.

Но в конце войны ситуация начинает меняться. После известной встречи митрополита Сергия и других архиереев со Сталиным начинается период некоторых послаблений по отношению к Церкви, и появляется возможность издательской деятельности. Первым литургическим текстом, который Московская Патриархия издает после того, как ей была разрешена издательская деятельность, стала Служба Всем святым, в земле Российской просиявшим. Выбор кажется достаточно неожиданным, если не экстравагантным. Казалось бы, трудно найти текст, менее удачный с точки зрения прохождения цензуры. Ведь эта служба впервые была издана Собором 1917-1918 гг., который власти рассматривали как контрреволюционный; один из ее авторов (епископ Афанасий Сахаров) находился в лагере, а в тексте были совершенно невозможные в подцензурном издании моления о «новых страстотерпцах»:

О новых страстотерпцев! Подвиг противу злобы убо претерпеша, веру Христову яко щит пред учении мира сего держаще, и нам образ терпения и злострадания достойно являюще

О твердости и мужества полка мученик Христовых, за Христа убиенных! Тии бо Церковь правосавну укрсиша и в стране своей крови своя, яко семя веры даша, и купно со всеми святыми достойно да почтутся.

О велицыи отцы наши именитии и безымяннии, явнии и неявнии, Небеснаго Сиона достигшии и славу многу от Бога приимшии, утешение нам в скорби сущим испросите, страну нашу падшую восстановите и люди расточенныя соберите, от нас яко дар песнь благодарения приемлюще

О Троице пресвятая! Приими, яже Россия приносит ти яко начатки и яко фимиам избранный вся угодившия и прежде, и послежде в ней знаемыя и незнаемыя, и молитвами их от всякаго вреда сохрани

Это совершенно невероятно, что в 1918 году уже возникла литургическая практика почитания новомучеников. Вот на экране текст о новых страстотерпцах: «Подвиг противу сил злобы потерпеша, веру Христову яко щит пред лжеучении мира сего державша и нам образ терпения и сострадания духовнаго являюща». Понятно, что в подцензурном советском переиздании этих тропарей, не было. Вероятно, выбор этого текста был связан с тем, что после войны советская идеология активно заигрывала с национальным чувством, с национальной тематикой, и поэтому издание службы русским святым было легче провести через цензуру, чем какие-то другие тексты. Постепенно налаживается издание необходимых богослужебных книг. Сначала выходят отдельные брошюры, потом репринтом выпускаются Служебник, Требник и весь круг богослужебных книг, кроме Миней.

Почему репринтом? В советских типографиях не существовало церковнославянских шрифтов, и технической возможности издавать богослужебные книги церковной печатью не было. В переизданных в Московской Патриархии богослужебных книгах в тех местах, где нужно было производить замены (в дореволюционных оригиналах в ектеньях упоминался синод и царская семья), в типографских формах от руки рисовался новый текст. Возможности перенабрать не было. Так был издан основной круг богослужебных книг, за исключением Миней.

Вот с Минеями произошла замечательная история. Издание Патриархией Миней оказалось выдающимся событием в истории русского богослужения. Я сегодня уже упоминал, что во время книжной справы XVII века из богослужебных книг были исключены многие русские памяти. Собор 1917 года постановил возвратить русские памяти, и среди людей, которым собор поручил этим заниматься, был тогда иеромонах Афанасий Сахаров, впоследствии епископ, правда, проведший практически все время своего епископства не на кафедре, а в тюрьмах и ссылках.

В 1955 году, после возвращения из лагеря, святитель Афанасий начинает собирать (точнее, продолжает работу, которую он начал перед арестом) не входящие в Минеи службы русским святым, редактирует их и составляет многотомную русскую дополнительную Минею – Минею, включающую службы, отсутствующие в стандартных богослужебных книгах. При жизни святителя Афанасия эти материалы востребованы не были, но после его смерти издательский отдел Московской Патриархии приступает к подготовке нового издания служебных Миней, и эти собранные святителем Афанасием тексты начинают активно использоваться в Минее, тома которой выходили в 1978-1989 годах. Эти минеи можно считать реализацией проекта Собора 1917-18 о внесении в церковный календарь новых служб. Из таблицы видно, что основные пункты этого доклада и явились программой этого издания.

При этом составители новой версии Миней не ограничились внесением тех служб, которые собрал и отредактировал святитель Афанасий, а добавила значительное количество новых текстов. Здесь были использованы и зарубежные издания, и литургический самиздат, и огромное количество текстов, которые по просьбе издательского отдела полулегально извлекались из архивов. Наконец, рассылались запросы в храмы, о которых было известно, что там совершаются редкие службы. И все это собиралось, и в результате возникла антология, включающая самые разнообразные тексты, как древнейшие, так и созданные в XX веке. Объем этого нового издания Миней (в обиходе их называют «Зелеными» Минеями из-за обложки зеленого цвета) в три раза превышает объем дореволюционных Миней. Показателем того, насколько увеличивается число памятей, является судьба памятей Кириллу и Мефодию. В дореволюционных месячных минеях не было ни одной памяти славянских первоучителей. А в «Зеленых» Минеях мы обнаруживаем уже три их памяти: кроме 11 мая по старому стилю еще 14-го, здесь мы находим еще две памяти, составленные на основе служб, имеющихся в рукописных, допечатных Минеях.

В новой Минее помещено очень большое количество служб святым русского Севера — прославленным в разные годы последователям Сергия Радонежского, с которых шла «монастырская колонизация» Русского Севера. При этом происходит такая любопытная вещь. Работа эта идет в 70-е – 80-е годы, а это – время массового общественного интереса к русскому Северу. Этот интерес был стимулирован «Письмами из Русского музея» (1966) и «Черными досками» (1969) В.Солоухина.

Позже начинают издаваться «Дороги к прекрасному» – серия карманных путеводителей по достаточно глухим местам — местам подвига тех святых, чьи службы одновременно с этим включались в «Зеленые» Минеи. Этот общественный интерес, когда светская культура открывала для себя иконопись и церковную архитектуру, а люди церковные – жития и службы русским святым шли одновременно и, в общем-то, были частью одного культурного процесса. Характерно, кстати, что в «Зеленые» Минеи впервые вошел текст более полной редакции уже сильно переработанной святителем Афанасием Службы всем святым, в земле Российской просиявшим, где впервые появились слова: «Русь святая, храни веру православную, в ней же тебе утверждение». Сейчас эти слова превратились в мем, используемый к месту и не к месту, но нужно помнить, что впервые это прозвучало в Церкви гонимой. Призыв хранить веру православную в тех условиях звучал совсем не так, как это воспринимается сейчас.

В «Зеленые» Минеи вошло большое количество текстов, про которые невозможно понять, как они умудрились обойти цензуру. Вероятно, спасало то, что цензоры плохо умели читать церковнославянские тексты. Например, в «Зеленые» Минеи вошла служба Державной иконе Богоматери, которая была обретена в день отречения Николая II. Более того, при службе была справка, где подробно излагается история обретения иконы, сообщается, что она была обретена 2 марта 1917 года, но не сказано, правда, что в этот день состоялось отречение. Цензура этого не заметила, и текст был издан с одним цензурным сокращением по сравнению с редакцией 1917 года. Оставить характеристику революционного периода как «дней срама нашего и позора во дни разорения и поругания святынь» все-таки цензура не разрешила.

В связи с этим встает проблема, не решенная до сих пор: текст «Зеленых» Миней воспринимается как стандартный и цензуированная версия богослужебных последований продолжает перепечатываться, хотя в общем-то уже ничто не мешает вернуть этот текст в первоначальный вид.

Издание «Зеленых» Миней завершилось уже к концу советской власти и началу перестройки. В это время возникает возможность церковной дискуссии, и возобновляются старые споры о языке богослужения. Нужно сказать, что споры эти были достаточно громкими и эмоциональными, но достаточно бессодержательными, потому что, содержательные споры о том, как сделать богослужение более понятным, перешли в споры между церковными либералами и церковными консерваторами. Как только дискуссия переходит в такую плоскость, возможность какого-то содержательного разговора исчезает.

Если в первые перестроечные годы было возможно чтение каких-то текстов если не по-русски, то в сильно упрощенном виде, если написанный по-русски акафист «Слава Богу за все» читался во многих московских, да, видимо, и не только московских храмах, то позже, когда дискуссия вошла в формат противопоставления «свои-чужие», все, кто не хотел получить ярлык неообновленца, стали по возможности воздерживаться от каких-либо экспериментов и размышлений по этому поводу. Появилось некоторое количество новых переводов на русский язык, это делалось с разными целями, в том числе для параллельного чтения мирян, чтобы текст был им понятен. Были известны опыты и совершения богослужения на русском языке, но, к сожалению, они в значительной степени носили достаточно декларативный характер.

Никакой серьезной дискуссии о текстах переводов не было. Серьезного разговора о качестве переводов, о качестве исправлений не было, что на самом деле жалко. Даже со стороны противников русского богослужения, за исключением статьи отца Валентина Асмуса, отловившего некоторое количество действительно слабых пассажей в одной из версии русского перевода, не было серьезных аналитических работ. Только публицистика. При этом очевидно, что работать над русскими переводами необходимо. Они нужны хотя бы для того, чтобы издавать богослужебные последования параллельно на русском и на церковнославянском, чтобы делать программы, чтобы русский текст службы шел бегущей строкой на iPhone, помогая сознательному участию в богослужении.

Ситуация здесь достаточно грустная. У нас нет социолингвистических исследований, никто не собирал случайную группу людей из храмов и не давал тестов, позволяющих выяснить, что люди понимают, а что не понимают. Без этого ни разумного комментирования, ни разумного учебника сделать невозможно. Нет социолингвистических исследований об отношении прихожан к вопросу о языке богослужения. Например, в Сербии есть серьезная монография о том, как сербские верующие относятся к языку богослужения. Просто анкетирование. А у нас ничего этого нет.

Некоторая надежда на то, что ситуация с изучением языка богослужения, с обучением этому языку изменится, возникла в 2010 году, когда Межсоборное присутствие предложило для обсуждения проект о богослужебном языке. Этот проект предполагал создание при Синоде рабочего органа с участием иерархов, клириков и литургистов, задачей которого была бы последовательная сверка с греческим оригиналом и с различными переводами богослужебных книг и выявление мест, сложных для понимания, но при этом декларировалось, что основным языком богослужения Русской Церкви является церковнославянский, декларировалась необходимость изучения, обучения и так далее.

В принципе, если бы на основе этого было что-то принято, то у нас была бы надежда активизации работы, связанной с богослужебными книгами и литургическим языком. Но реакция на этот проект была резко негативной, притом что общественный интерес был огромный (обсуждение см.: http://www.bogoslov.ru/text/1762795.html).

В свое время протоиерей Павел Великанов составил таблицу, сколько комментариев поступило на различные проекты в Межсоборное присутствие (http://www.bogoslov.ru/text/2413716.htm).

И мы видим: на проект организации миссионерской работы поступило два комментария, на проект «Общественная деятельность православных христиан» – шесть комментариев, на процедуру избрания патриарха – 58, на проект «Церковнославянский язык в Русской Церкви» – 1198 комментариев. То есть степень интереса к этой тематике была огромна. Но и присутствовал вполне понятный страх, что если рабочая группа будет создана, то она сейчас же она наломает дров, все переведет и исправит. К сожалению, этот страх возобладал, и общецерковного центра, занимающегося вопросами богослужебного языка, у нас нет. Священноначалие вновь забыло о существовании той проблемы. По всей видимости, до какого-нибудь следующего крупного скандала, с этим связанного.

Мы сейчас говорили в основном, об исправлении книг, об отношении общественности к вопросам языка и переводам. А что, собственно говоря, в наше время происходит с богослужебными текстами? В связи с причислением к лику святых новомучеников и исповедников встает необходимость создания им новых служб. Здесь возникает масса проблем, поскольку в традиционной литургической поэтике нет приемов и средств для для называния реалий XX века. Традиционные формулы – «от меча убиен» здесь плохо подходят. Понятно, что это актуально для гонений времен Диоклетиана, но все-таки не для XX века.

Интересно посмотреть, как авторы новых богослужебных последований называют новые реалии и чем эти новые наименования отличаются от старых. Здесь можно привести много самых разных примеров. Мне сегодня хочется просто продемонстрировать, что все это не застывшее далекое прошлое, а живая развивающаяся поэтика.

Наименование Первой мировой войны и революции – «Егда по грехом нашим нашествие иноплеменных Господь попусти и Земля Российская кровию обагрися, ты святителю … крепце стояти за веру православную … призывал еси». Или: «Попусти Господь братоубийству и междоусобным бранем в Земли Российстей быти». На первый взгляд тут все традиционно, ничего нового нет. Однако одно существенное отличие есть, а именно то, что в службах прежнего времени братоубийство – это всегда зло. Братоубийство соотносится с грехом Каина, убившего брата Авеля, или с грехом Святополка, убившего своих братьев Бориса и Глеба.

Если слово «братоубийство» встречается в службах прежних времен, то братоубийца всегда осужден. В новых службах речь идет о братоубийственной гражданской войне, такие жестко отрицательные коннотации, связанные с этим словом, исчезают. То есть теперь в службе святителю Владимиру, митрополиту Киевскому, есть такие слова: «Да радуется Земля Московская, прославляющи богомудраго святителя Владимира, той бо во дни распрей и нестроений … о согрешивших братоубийством ходатай быв». Молитва за братоубийц становится возможной только в службах конца XX – начала XXI века. Явно, что это словоупотребление, пришедшее под влиянием светской литературы, осознавшей гражданскую войну как трагедию, в которой нет правых и виноватых.

Все рядком лежат

Не развесть межой.

Поглядеть: солдат.

Где свой, где чужой?

Белый был – красным стал:

Кровь обагрила.

Красный был – белый стал:

Смерть побелила (М.Цветаева)

Следующее наименование – обновленцы. Какие тут могут быть варианты? Наиболее точно обновленцы названы в службе святителю Тихону: «Иерарси бо и священницы неции на стезю Иуды предателя ступвше, и неправедно власть в Церкви восхитивше, злохульная деяния своя яко обновления благая нарекоша». Исторически это очень точное и корретное определение обновленцев как группы политиканов, называющих свои деяния церковным обновлением. Другой способ наименования – в стихире священномученику Вениамину Казанскому: «Священномучениче Вениамине, Церкве Хритовы истинный сыне и благостояния Ея усердный ревнителю противу лжепастырей, тщащихся расхитити стадо твое, мужественнее стал еси, и не убояся прещений и лжесвидетельства мучителей». Здесь обновленцы характеризуются как обычные раскольники, лжепастыри, расхищающие стадо, и лишь упоминание «мучителей» напоминает нам о неблаговидной роли обновленцев во время процесса над митрополитом Вениамином, который закончился для него смертным приговором.

В службе святителю Илариону Троицкому обновленческая смута передается через общую метафору моря как беспокойной и опасной, ведущей к погибели субстанции. «Шатания и волнения смущаша Церковь Божию»; «Волны ересей Церковь Божию тщашася потопити». Последний пример, на первый взгляд, тоже является общей метафорой, но она неожиданным образом оказывается очень конкретной и современной. Дело в том, что в России, по крайней мере с середины XVIII века, была известна гравюра (она существовала и в лубочной традиции) – «Корабль, знаменующий церковь воюющую и от еретиков гонимую на земле». На этой гравюре изображен корабль, на котором находятся праведники и святые, а со всех сторон нападают враги Церкви, и у них над головами написано: Униат, Ориген, Эпикур, Развратник, Лях, Каин, Авель, Магомет, Савелий и так далее. Эта гравюра неожиданно всплыла в России в 1990-е годы, притом среди фигур, атакующих корабль Церкви, появился «Злой обновленец», то есть в духе современности туда дорисовали обновленца. Вполне в духе лубочной традиции.

Таким образом, упоминание о корабле, который атакуют еретики, в тексте службы, которая была составлена в 1990-е годы, вероятно, не случайно. Автор этой службы, скорее всего, прекрасно знал эту картинку и сознательно или бессознательно ее использовал. И здесь мы видим такую аллюзию к современности.

Особое место в службах нового времени занимает тема закрытия храмов и монастырей, переоборудования храмов в кинотеатры и овощехранилища, а монастырей – в тюрьмы. «Храмы Божии осквернишася и попранию предашася»; «Краса Соловецкая поругана бысть … мерзость запустения»; «Увы нам, увы, вопияху исповедницы российстии, видяще яко безумнии богоборцы святыни земли нашея разориша, обители яко узилища темничная содеяша, храмы Божия в скверная и позорищная места обратиша и кровь христианскую в них пролияша»; «Безбожнии Каиновы внуцы святыни церковныя поруганию и огню предаша, обители разориша, храмы яко овощная хранилища содеяша, христолбивыя люди в темницы заключиша и умучиша».

Обращает на себя внимание выражение «Овощное хранилище» – на первый взгляд, это явная инновация, указывающая на то, что храмы превращаются в овощехранилища. На самом деле все не так просто. Дело в том, что в церковнославянской Библии выражение «овощное хранилище» неоднократно встречаются, правда, в несколько ином значении. В Писании «овощное хранилище» означает ‘сторожка’, ‘шалаш, в котором живет сторож огорода’. «Овощныя хранилища» используются регулярно в риторических конструкциях, чтобы показать, в какое ничтожество превратятся большие цветущие города: «Боже, приидоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище; положиша трупия раб Твоих брашно птицам небесным, плоти преподобных Твоих зверем земным» [Пс. 78: 1-2]; «И положу Самарию во овощное хранилище селное» [Михей 1: 6]; «Сего ради вас дела Сион якоже нива изъорется и Иерусалим яко овощное хранилище будет» [Михей 3.12]; «Преклонися и потрясеся земля аки овощное хранилище, и аки пиан и шумен падет и не возможет востати, преодоле бо на ней беззаконие» [Исайя 24.20]. Получается такая своеобразная языковая игра — с одной стороны, это аллюзия к библеизму, указывающему на то бедственное состояние, в которое храмы и монастыри превратились во время большевистских гонений (это если воспринимать это выражение через семантику традиционного церковнославянского словоупотребления). Но, с другой стороны, с позиции русского языка, практически все, когда этот текст слышат, воспринимают его просто как наименование места, где хранятся овощи, в которое были переоборудованы храмы.

В связи с современной литургической поэзией хочется сказать, что она нуждается не только в изучении, но и в сообщении миру о том, что эта литература существует. Очень хотелось бы составить антологию современной литургической поэзии с комментариями, просто сборник, не для богослужебного употребления, а адресованный именно широкой, не только церковной аудитории, чтобы показать, что этот вид российской словесности существует.

Мы знаем, что в конце XIX – начале XX века художественный авангард открывает для себя русскую икону. Предпосылкой этого были поиски художников того времени – работа с чистым цветом, отказ от перспективы и так далее. Это сильно облегчало восприятие русской иконы. Получается, что массовому интересу к иконе как к художественному феномену мы были обязаны в значительной степени поискам русского авангарда на рубеже веков. Кажется, что сейчас нечто в этом роде может произойти с литургической поэзией, поскольку современный читатель уже приучен читать книги не подряд. Возьмем «Хазарский словарь» Павича, который можно читать разными способами и в разных направлениях, – это примерно как устройство богослужебных книг со сложными отсылками, с требованием нелинейного чтения. Современный читатель привык расшифровывать аллюзии и сложные метафоры.

В общем, существует такая задача открытия литургической поэзии, не задача даже, а надежда на то, что XXI век станет временем открытия литургической поэзии как очень хорошей и весьма современной литературы. В это хотелось бы верить. Мне хотелось бы об этой надежде сказать в качестве оптимистической ноты, потому что, в общем-то, нынешняя ситуация с церковнославянскими текстами, с церковнославянским языком мне кажется не особенно веселой. Существует проблема понятности, проблема сознательного участия в богослужении и проблема открытия какой-то более широкой аудитории того богатства, которое мы имеем. Как ее решать я не знаю. Понятно, что такими простыми и очевидными действиями, как «сейчас мы все переведем на русский» или «сейчас мы всех посадим за парты и научим церковнославянскому», ничего не решается. Как это решается, честно говоря, я не знаю. И хочется, чтобы мы все об этом думали.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

А.Г.Кравецкий. Церковнославянский язык как один из современных славянских языков // Славянское языкознание. XV Международный съезд славистов. Минск, 2013 г. Доклады российской делегации. М., 2013. С. 571-589 скачать

А.Г.Кравецкий, А.А.Плетнева. История церковнославянского языка в России (конец XIX—XX в). М., 2001 скачать

А.Г.Кравецкий и А.А.Плетнева. Минейные службы Нового времени: история, поэтика, семантика // Минеи: образец гимнографической литературы и средство формирования мировоззрения православных. Olsztyn, 2013. С. 15-90 https://independent.academia.edu/AlexandrKravetsky

Ф. Б. Людоговский. Современный церковнославянский минейный корпус: состав и структура. // Лингвистическое источниковедение и история русского языка. 2002–2003. М., 2003. С. 500-531. http://www.ruslang.ru/doc/lingistoch/2002-2003/16-ljudogovskij.pdf

• Александр Кравецкий. «Судьбы церковнославянского языка в послепетровской России»
• Александр Кравецкий: Церковнославянская письменность Средневековой Руси (видеолекция)
• Александр Кравецкий: У истоков церковнославянского богослужения
• Лекторий Правмира
• Программа «Лектория Правмира» на весенне-летний сезон

Участвуйте в Лектории «Правмира» и следите за событиями в нем на нашем сайте, а также на страничках в Фейсбуке и Вконтакте.