Александр Сегень: Исследователь русской души
Эпоху 1848–1855гг. в России либеральная интеллигенция с ненавистью назвала «мрачным семилетием». Что же так не нравилось ей в эти годы и что стало милым её сердцу после 1855 года?
Молодость Ивана Сергеевича Тургенева выпала на время правления Государя Николая I. Видя, как успешно он преобразует Россию, Запад возненавидел его, и всякий русский, ругающий Царя, был в Европе обласкан. Тургенев в 20 лет попал за границу и по молодости не выдержал испытания ею. А в 25 лет состоялось его знакомство с Полиной Виардо, которое не способствовало тому, чтобы от юношеских либеральных увлечений молодой человек постепенно переходил к зрелому миропониманию. И тут ещё пагубное знакомство с Белинским, Герценом, Некрасовым…
Но он оставался русским и сквозь оболочку западника показал русский мир в своём первом значительном произведении — цикле рассказов «Записки охотника», созданном в конце 40-х — начале 50-х.
В 1848 году во Франции разразилась новая буржуазная революция. Наученные историческим опытом, власти России могли ждать от этих событий вторжения новых «наполеонов» и всей Западной Европы в наши пределы. Вот почему, в отличие от своего романтического брата Александра I, куда более бдительный Государь Николай I мгновенно принял охранительные меры для будущего спасения Отечества. В России наступил период реакции. В последнем слове принято искать отрицательный смысл. Хотя никто не назовёт отвратительным желание больного выздороветь, ведь такое желание есть вполне здравая реакция организма на болезнь.
События в Европе развивались именно так, как и предугадывалось. Четыре года революционная болезнь развивалась, а в 1852 году появился новый Наполеон — Наполеон III. И, конечно же, как часто бывает в истории, бешенство Европы, пометавшись средь тесных стен Старого Света, потекло лавиною воевать на просторах нашей Родины. Видя, что туркам невозможно справиться с Россией, что турецкий флот уничтожен в Синопской битве, старушка-Европа осерчала на Русь и пошла на нас войною. Общие события Крымской войны всем нам хорошо известны. В отличие от 1812 года, России не удалось осрамить Европу и вышвырнуть нелюбимых гостей за свои пределы. В целом война была нами проиграна, пришлось заключать тяжёлый Парижский мирный договор.
Русский народ, к радости нашей либеральной интеллигенции, потерял более полумиллиона жизней. С подписанием унизительного для России мирного договора закончился и период «мрачного семилетия» для либералов — они ликовали.
В эти годы цензура в России, бесспорно, свирепствовала. Но то был необходимый карантин, какой объявляется во всяком учреждении при угрозе смертельной заразы. Только в ельцинской России возможно было такое, что страна воюет, а средства массовой информации целиком и полностью помогают противнику. В XIX веке о подобном сумасшествии, слава Богу, никто и помыслить не мог. Конечно, полная свобода действий, предоставленная цензуре, имела и свои отрицательные стороны. Вместе с водой выплёскивали ребёнка.
Попали под жернов цензуры и тургеневские «Записки охотника». Первый рассказ «Хорь и Калиныч» вышел в журнале «Современник» в 1847 году, перешедшем в руки Некрасова. Затем один за другим стали выходить и другие рассказы из этого цикла, но весной 1848 года, с началом революции во Франции, их печатанье цензура прекратила на год. Возобновлено оно было уже в 1849 году.
В апреле этого года в Петербурге попали под арест 123 члена демократического общества разночинной молодёжи, возглавляемого Михаилом Буташевичем-Петрашевским. Сии новые «декабристы», подпитываемые из Европы идейками и деньгами, оказались за решёткой не после большой войны, а на сей раз — до неё. 22 человека были осуждены военным судом, 21 приговорён к расстрелу, который в день казни заменили каторгой и арестантскими ротами. Среди них оказался и писатель, вошедший в литературу одновременно с Тургеневым. «Бедные люди» Достоевского впервые были опубликованы в 1846 году незадолго до выхода первого номера некрасовского «Современника» с рассказом «Хорь и Калиныч». В дальнейшем два великих русских писателя стали полными антагонистами, и в «Бесах» Достоевский показал Тургенева в карикатурном образе барина-либерала Кармазинова.
Но ещё более карикатурно изобразил Тургенев людей, подобных петрашевцам, в рассказе «Гамлет Щигровского уезда» из «Запискок охотника». Здесь — полная отповедь демократическому разночинству. Образ мелкого демократишки, которому и хочется в Наполеоны, и «колется» от сознания своей бездарности и мелкоты.
«Я говорю по-французски не хуже вас, а по-немецки даже лучше… Я три года провёл за границей… Я Гегеля изучил, милостивый государь, знаю Гёте наизусть; сверх того, я долго был влюблён в дочь германского профессора и женился дома на чахоточной барышне, лысой, но весьма замечательной личности. Стало быть, я вашего поля ягода; я не степняк, как вы полагаете… Я тоже заеден рефлексией, и непосредственного нет во мне ничего». Вся трагедия этого человечка в том, что по молодости лет он хотел быть оригинальным, считая оригинальность высочайшим человеческим качеством, но с возрастом его всё больше и больше удручает осознание того, что оригинальности в нём никакой нет.
И вот он попадает в «кружок». Петрашевцы, напомню, тоже объединялись в «кружки». Герой тургеневского рассказа, в отличие от молодого Достоевского, не был арестован, не испытал ужасов приговора к смертной казни, заменённой на казнь гражданскую. В отношении персонажа «Гамлета Щигровского уезда» к «кружкам», кажется, единственный раз и выразилась его оригинальность, о которой он так страстно мечтал всю жизнь. Именно в его уста хитроумный Тургенев вложил весь яд обличения «кружковства»: «Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаёнными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрёно толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чём говорят! В кружке процветает хитростное красноречие; в кружке наблюдают друг за другом не хуже полицейских чиновников… О кружок! Ты не кружок: ты — заколдованный круг, в котором погиб не один порядочный человек!»
Всё это Достоевский широко и сильно явил в своём романе «Бесы» — чёрной карикатуре на всё либерально- и радикально-демократическое движение в России середины XIX века.
С «Гамлета Щигровского уезда» начинается возобновление печатания «Записок охотника» в журнале у Некрасова. Не исключено, что цензоры увидели в рассказе сатиру на либералов. А затем за ним в «Современнике» появился, на мой взгляд, лучший из рассказов «Записок охотника» — «Чертопханов и Недопюскин», как бы предварительно завершающий всю галерею образов и характеров, выписанных в этой книге.
В конце 40-х и начале 50-х гг. русская литература продолжала жить под знаком Гоголя. Не случайно критики, оценивая «Записки охотника», прежде всего следили, «подбирает ли Тургенев крохи за Гоголем» или не подбирает. И каждый на свой лад отмечал: нет, не подбирает, идёт своим путём. И всё же, нельзя не заметить главной особенности первого произведения Тургенева — ружьё охотника здесь такой же предлог для описания русских типов, как чичиковское приобретение мёртвых душ.
Человек, впервые бравший в руки сборник, вышедший в 1852 году, видел название: «Записки охотника». И если он не читывал журнал «Современник», то наивно полагал найти в книге описания всяких любопытных охотничьих случаев. Но позвольте! Где же здесь охота? Где захватывающие дух описания медвежьей или волчьей травли, где рекордные охотничьи трофеи, где, наконец, знаменитое охотничье «хотите — верьте, хотите — нет»?
Рассказ первый — «Хорь и Калиныч». Про охоту ничего, кроме слов: «В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошёлся я в поле…». Рассказ второй — «Ермолай и мельничиха». Начинается уж точно про охоту: «Вечером мы с охотником Ермолаем отправились на «тягу»… Но, может быть, не все мои читатели знают, что такое тяга. Слушайте же, господа». Вот оно! На первых страницах и впрямь рассказ о том, что такое «тяга». Но потом и до самого конца — вновь о судьбах человеческих, и лишь в финале: «Стадо диких уток со свистом промчалось над нами, и мы слышали, как оно спустилось на реку недалеко от нас. Уже совсем стемнело и начинало холодать; в роще звучно щёлкал соловей. Мы зарылись в сено и заснули». И так далее, из рассказа в рассказ, об охоте пишется лишь несколькими штришками, для затравочки.
Гончаров, обожавший «Записки охотника», сказал однажды: «Да, Тургенев — трубадур (пожалуй, первый), странствующий с ружьём и лирой по сёлам, полям, поющий природу сельскую, любовь — в песнях, и отражающий видимую ему жизнь — в легендах, балладах, но не в эпосе». Но Гончаров не добавил, что ружьё рассказчику нужно лишь для отвода глаз, чтоб не ходить с одной только лирой, чтоб не подумали: «Вот дурак какой-то, шатается по окрестностям, пялится да расспрашивает, а потом чирканёт в книженцию, а мы расхлёбывай!». Нет — у него ружьё, он охотится, а о судьбах человеческих вызнаёт так только, невзначай.
Но и судьбы он изучает не из праздного любопытства, не ради того, чтобы представить нам паноптикум, с назидательными историями и восклицанием: «Гляньте, чего только на белом свете не бывает!» В «Мёртвых душах» Гоголь открыл нам самоизучение, самосознание: что такое мы, русские, каков наш национальный характер, чем мы отличаемся от других народов и почему Господь выделяет нас среди них, в чём наша оригинальность?
Гениальный Пушкин в «Рославлеве» совершает открытие: русский может быть европофилом, галломаном, может знать французский язык лучше, чем свой родной, может восторгаться западной культурой… Но когда эта западная культура придёт к нам, чтобы завоевать нас и уничтожить нашу культуру, тот же самый галломан и западник вдруг превращается опять в русского медведя, не желающего видеть европейских крыс в своей берлоге, способного и саму берлогу свою, Москву, сжечь, только бы не потерять свою неповторимую суть.
Гоголь в «Мёртвых душах» показывает, что русский, в отличие от немца, может быть и таким, и эдаким. Немец всегда рационален во всех своих проявлениях. Русский же, даже если он считает себя рациональным, на самом деле иррационален, как «скопидомная» Коробочка, «хозяйственный» Собакевич или «бережливый» Плюшкин. Ну а если он абсурден, то абсурден на всю катушку, как Манилов или Ноздрёв.
В те годы, когда стали выходить рассказы Тургенева, Гоголь уже успел ужаснуться той сатире, которую он возвёл на русское общество, ужаснуться тому, что его литературой могут — и не преминут — воспользоваться враги России, жаждующие лишь одного: обличать и обличать нашу Родину для полного её истребления. И вдруг, увидев себя в сонме этих мерзавцев пред лицом Страшного Суда, великий художник впал в отчаяние и искал скорейшего спасения в молитвенном обращении к Богу.
«Записки охотника» во многих рассказах — тоже сатирическое произведение. Можно сказать, в большинстве. Но, используя приём из «Мёртвых душ» — странствия человека в пределах одной российской губернии, — Иван Сергеевич совершенно по-своему подаёт всё разнообразие русского человека. Он и смеётся над ним, и любуется. Самые лучшие рассказы в «Записках охотника» хороши именно смешением комичного и трогательного, в котором ичность человека то унижается, то возвеличивается. Причём и то и другое — чисто по-русски.
До чего же хороши рассказы «Однодворец Овсянников» и «Чертопханов и Недопюскин»! Позднее Иван Сергеевич один за другим пишет новые шедевры «Записок охотника»: рассказы «Лес и степь», «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Два помещика», «Певцы», «Свидание».
В начале 1852 года сборник подготовлен к печати. Год начинается страшным событием — смертью Гоголя. Эта смерть стала трагедией для всех русских писателей и, прежде всего, для Тургенева, который лишь за четыре месяца до этого, 20 октября 1851 года, познакомился с Николаем Васильевичем.
18 марта цензор — князь В. В. Львов — подписал разрешение на издание «Записок охотника». В мае книга уже отпечатана, но в связи с арестом автора выход её в свет ещё ненадолго задерживается. Наконец об этом узнал Государь. Николай I, вместо того чтобы запретить книгу, уволил со службы цензора Львова. И «Записки охотника» наконец-то поступили в продажу. Русские характеры, написанные Тургеневым, пришли к русскому читателю.
В том же году на арену отечественной литературы выйдет ещё один гений. В некрасовском же «Современнике» появится повесть Льва Толстого «Детство». Осмысление русского характера, начатое Пушкиным, Гоголем и Тургеневым, перейдёт в новое качество — загадку русской души станет разгадывать жанр семейной повести и семейного романа. Гончаров в это время совершает своё путешествие на фрегате «Паллада» и, описывая путешествие, познаёт, что такое русский характер на фоне всего мира. Достоевский тогда томился на каторге, «в страшных пропастях Земли»…
Все они разными путями шли к одному — глубинному изучению и познанию русского человека во всём его многообразии. А Иван Сергеевич Тургенев, начиная с «Записок охотника», стал одним из лучших исследователей этого всемирного явления.