В 2017 году исполняется сто лет со дня рождения и пять лет со дня прославления РПЦЗ в лике местночтимых святых Александра Шмореля, святого Александра Мюнхенского. Выходец из Оренбурга, немец по крови, православный по вероисповеданию, Шморель – герой немецкого студенческого Сопротивления «Белая роза». 7 мая одной из площадей в Раунхайме, земля Гессен, присвоят имя Святого Мученика Александра Шмореля. Она пополнит длинный список площадей и улиц, носящих имена участников группы «Белой розы». Как немцы относятся к православному святому? Каково сегодня отношение жителей Германии к студентам-антифашистам?
Святой из нашего двора
Конец апреля. Сакура в цвету. Площадь перед университетом Людвига-Максимилиана в Мюнхене будто сахарной пудрой припорошена снегом. Рано, не по-московски, бьет фонтан. Ветер настойчиво сдувает струи, которые разлетаются сотнями брызг. Такими же брызгами на брусчатке, как будто только упав, лежат бронзовые листовки. Они набраны мелким машинописным шрифтом, кажется автор боялся, что бумага не вместит мысли, которые нужно успеть сказать. Это памятник студентам-антифашистам.
«Студенты разбрасывали свои листовки прямо во дворе. А сдал их университетский дворник», — об антифашистском движении мюнхенских студентов «Белая роза» по дороге к музею мне рассказывает моя сестра, Ядвига. Она давно живет в Германии, сама католичка и недавно на сайте ассоциации четырех католических церквей, к которой принадлежит, обнаружила заметку знакомого прихожанина Удо Герлихера «Святые, блаженные и мы». В статье говорится, что у них в районе когда-то жил один из участников «Белой Розы», православный святой русского происхождения Александр Шморель. Вторая студенческая рота, куда прикомандировали Шмореля по законам военного времени осенью 1940 года, размещалась в помещениях начальной школы на улице Бергманнштрассе. Здесь он распространял листовки «Белой Розы». «И в этой самой школе четыре года училась моя дочь Сара», — рассказывает сестра.
«Белая роза» родом из России
Александр Шморель родился в сентябре 1917 года в Оренбурге в семье немецкого доктора Гуго Шмореля и дочери русского священника Натальи Введенской.
Наталья умерла от тифа, когда сыну едва исполнилось два года. Первая мировая, антигерманские настроения, революция, советская власть… все это вынудило доктора Шмореля, женившегося во второй раз теперь уже на немке, покинуть Россию в 1921 году, предусмотрительно прихватив с собой няню Феодосию. Феодосия Лапшина так и не выучила ни слова по-немецки, кроме, наверное, «доктор нихт цу хаус», зато много рассказывала детям сказок, пела колыбельные и взрастила в Александре невероятную, преданную любовь к России, по которой сама тосковала. Она воспитывала его православным христианином. Свой христианский долг перед людьми Александр Шморель удивительно глубоко и серьезно осознавал. Его вера в Бога, вера его друзей стали основой, на которой зиждилась идея сопротивления шестерых молодых людей и их друга-профессора.
1940 год. Весной Шморель мобилизован и в санитарной роте принял участие в боевых действиях во Франции. У молодого студента-медика уже давно зрело чувство ненависти к национал-социализму, но увидев тот ужас, что сеяли немцы во Франции, он окончательно определился со своим отношением к политическому руководству Третьего Рейха. Осенью Шморель вернулся в университет, в студенческую роту, где познакомился и сдружился с Гансом Шолем, также ненавидящим тоталитарный режим родного государства. А еще познакомил Шоля со своим старым другом детства и единомышленником Кристофом Пробстом.
Длинные философские тексты
Здание мюнхенского университета совершенно пустое. Профессура и студенты отдыхают на пасхальных каникулах. Университет место публичное, поэтому мы легко и беспрепятственно входим в красивый старинный вестибюль. Детский топот по мраморным лестницам гулко отзывается в стенах пустого здания. Спускаемся куда-то вниз, кажется, в подвал. Не оставляет ощущение, что идем по проторенной дорожке. Так и есть, небольшой зал мемориальной экспозиции полон народа. Кто-то бурно обсуждает экспонаты, кто-то листает интерактивные альбомы, кто-то шуршит страницами папок с данными на каждого участника группы «Белая Роза».
Пышный белый цветок стоит в прозрачной вазе на столике при входе. Исследователи до сих пор не пришли к единому мнению, почему именно роза стала символом студенческого антифашисткого движения: был ли этот образ эстетским и глубоко продуманным или случайностью. Пятеро двадцатилетних студентов, казненные в 1943 году решением народного суда, уже ни о чем не расскажут.
1941 год. Германия нападает на вчерашнего союзника, СССР. Негативное отношение к Гитлеру растет. Отец Ганса Шоля, неосторожно назвав Гитлера «бичом Божиим», попадает в гестапо. В доме Ганса проведены обыски, благодаря которым семья остро прочувствовала свою ничтожность перед новой властью. Тогда же студенты-медики впервые узнали от знакомых о еврейских гетто, о жестоком истреблении евреев. Они задумали свое пассивное сопротивление буквально на кухне обсуждая происходящее в стране. Каждое новое событие, встреча укрепляли их в собственной правоте. В начале 1942 года, сидя в одном из мюнхенских ресторанчиков вместе с подругой, Алекс Шморель столкнулся с Гитлером, который пришел туда в сопровождении телохранителей. «Что-то здесь совсем неуютно, да и серой запахло», — сказал Шморель, уводя свою знакомую.
В книге Игоря Храмова «Русская душа „Белой Розы“» позже я прочту, что Ганса Шоля, Кристофа Пробста, Вилли Гранта и Александра Шмореля, а также их профессора Курта Хубера, решивших высказаться против бесчеловечной идеологии национал-социализма, объединяла вера во Христа, дружба, любовь к культуре, литературе, поэзии, музыке. Они любили спорить о Достоевском и Толстом, о России. Они зачитывались Гетте, Гессе, Аристотелем, Навалисом и Лао-Цзы.
Если честно, я не думала, что история «Белой Розы» хоть как-то может быть мне интересна. Сомневалась, что целый день из тех пяти, что мы проведем с детьми в Мюнхене, стоит посвящать выставке о неизвестных мне людях. Не лучше ли было отправиться в Леголенд, зоопарк, наконец, в Пинакотеку? Но потом на экспозиции я увидела икону святого Александра Шмореля в белом халате санитара с красным крестом на плече и розой в руке, прочла о его происхождении, о долгом процессе канонизации, инициированном архиепископом Берлинским и Германским Марком. Нет, эта история не случайно всплыла передо мной накануне 9 мая.
1942 год. Весна. Первые листовки, напечатанные на машинке, откопированные на гектографе, были упакованы в конверты с марками и отосланы Гансом и Алексом по адресам, найденным в телефонном справочнике. Длинные философские тексты, взывающие к совести нации, были рассчитаны на высокообразованную часть населения. Они обращались к тем, кто осознавал актуальность движения Сопротивления, кто также видел в Гитлере «демона» и «посла Антихриста», приносящего в жертву молодое поколение. О «тайной почте» практически сразу стало известно гестапо. Многие из сотен получателей оказались гражданами бдительными и отнесли листовки в полицию.
“Долой Гитлера” в центре Мюнхена
Выставка, посвященная участникам «Белой розы», открылась в бывшей профессорской гардеробной мюнхенского университета в 1979 году. Здесь множество фотографий, тот самый гектограф, большой медный крест и икона святого Александра Шмореля. Недавно выставку обновили, сделав упор на визуальную часть и дополнив пояснения английской версией. «Сюда многие приходят, — говорит нам один из смотрителей выставки, доктор Готхилф Вальц, — 50–70 человек ежедневно. Со всей Германии привозят детей целыми школьными классами. Более 180 школ в стране носят имя брата и сестры Шоль. Десятки улиц по всей стране названы именами участников „Белой розы“. Сразу две площади перед главным зданием мюнхенского университета были в конце семидесятых переименованы в память о брате и сестре Шоль (Geschwister-Scholl-Platz) и профессоре Хубере (Professor-Huber-Platz). Их история — одна из важных тем школьной программы. Для иностранных студентов, которые начинают учиться в мюнхенском университете, организуют показ помещений вуза и мемориала „Белой розы“. К нам приезжают группы из Англии, Франции, Америки, очень много японских и китайских туристов…»
Моя сестра тут же вспоминает про Йошу Хеге, детдомовского друга ее дочки Сары, которого усыновила семья из деревеньки Ауэнштайн в Вюртемберге. Семьи дружат, регулярно встречаются и буквально в прошлом году Хеге приезжали в Мюнхен. «Йоша потащил нас всех в мемориал „Белой Розы“, — рассказывает Ядвига. — Он хотел сделать в своей школе доклад об этой организации на уроке истории. Из разговора с его мамой выяснилось, что учительница не разрешила ему, так как эту тему они еще „не проходили“. Но помню, как мальчик взволнованно говорил, что его очень интересует движение „Белая Роза“.
„Понимаете, — объяснял мне подросток, — они не боялись высказывать свое мнение, хотя знали, что за распространение листовок им угрожает смертная казнь. Они пример мужества для людей своего времени. Благодаря их бесстрашию многим удалось почувствовать себя хоть ненадолго свободными. Шморель один причислен к лику святых. С одной стороны, это несправедливо по отношению к остальным, с другой, Шморель действительно заслужил это своим подвигом“».
1942 год. К юношам примкнула Софи Шоль, сестра Ганса, недавно ставшая студенткой Университета, а также профессор Хубер, оказавшийся в числе адресатов «тайной почты». Летом 1942 года Шморель, Шоль и Граф неожиданно отправлены на Восточный фронт. Их торжественное прощание запечатлела фотокамера. Впоследствии снимок облетел весь мир, став зримым образом «Белой розы». Юноши еще не знали, сколько ужаса, горя, смертей они увидят в эту поездку. Они не знали, как сильно Шморель «заразит» всех любовью к России, не подозревали о друзьях, которых обретут в полевом госпитале в Гжатске, о знакомстве с деревенскими русскими мужиками, с которыми будут до утра петь песни. Не знали, что тайно похоронят русского солдата и будут подкармливать русских хлебом, помогать им как врачи.
А главное, близко к сердцу приняв увиденное в оккупированных областях, убедятся, что дело их пассивного сопротивления – правое. После поражения немецких войск под Сталинградом юноши решили действовать более активно. Они расширили список адресов своих листовок. А 3 февраля 1943 года, когда из-за поражения генерала Паулюса в стране был объявлен четырехдневный траур, Шоль и Шморель вышли ночью с ведерком черной краски и трафаретом, чтобы на главных зданиях в самом центре Мюнхена написать: «Долой Гитлера!» и «Свобода». Этих надписей гестапо насчитает 29.
Что вы сделаете, когда вас арестуют?
Доктор Вальц берет меня за руку и выводит в атриум здания: «Вот на этом месте закончилась история „Белой Розы“. Представьте 18 февраля 1943 года, как раз посреди Второй мировой войны. Ганс и Софи Шоль пришли в университет с чемоданом, полным листовок. Во время лекций разложили их перед дверями всех аудиторий, чтобы после занятий студенты смогли их прочитать. Они уже закончили, собирались вернуться в свою аудиторию, но оказалось, что осталось еще 30 листовок. Тогда Софи просто стала бросать их одну за другой во внутренний дворик. На противоположной лестнице стоял дворник Якоб Шмид. Увидев их, он сразу понял, что к чему. В 1943 году листовки в Германии были страшнее, чем оружие. Он заметил студентов, подошел к ним, заговорил. Ребята отрицали, что распространяли листовки. Тогда он объявил, что арестовывает их».
«Представьте, что вы Ганс и Софи, — доктор Вальц крепко берет нас с сестрой под руки и с улыбкой спрашивает: — что бы вы сделали, когда вам объявили об аресте?» Мы рефлекторно пытаемся вырваться, тянем его в разные стороны. «Вот! Так реагируют все, — с некоторым даже торжеством говорит он. — А Софи и Ганс послушно остались на месте. Может быть надеялись, что удастся убедить полицию, что они ни при чем, не знаю. Но они тут же были отправлены в гестапо. После обыска вышли на Кристофа Пробста. Очень быстро над ними был организован процесс. В день суда, 22 февраля, был объявлен смертный приговор, который привели в исполнение через несколько часов».
Изначально листовки «Белой розы» были не столько манифестом политического сопротивления, сколько серьезным культурным проектом. Наверное поэтому тексты «тайной почти» не вызвали в гестапо бурной реакции. Но граффити на стенах университета в феврале 1943 года взбудоражили и население, и полицию. Когда гестапо обратилось за компетентным мнением о листовках к филологу профессору Хардеру, то после тщательного их изучения он заявил, что текст написан блестящим специалистом в области духовных наук и теологии и ориентированы на высокообразованную публику. Листовки не были политическими лозунгами. Они были прежде всего обращениями к христианам, к их совести, были призывом осознать несправедливость, творимую Гитлером с молчаливого попустительства граждан Германии.
1000 рейхсмарок за голову
Александр Шморель не был в университете в день ареста брата и сестры Шоль. Очень быстро гестапо стало известно о причастности к группе «Белая роза» не только Александра, но и профессора Курта Хубера и Вилли Графа. «Шморель отправился на север, на границу с Австрией в надежде попасть в лагерь для советских военнопленных, — поясняет доктор Вальц. – Не исключено, что так он пытался избежать ареста, а может быть мечтал приблизиться к родине, оказавшись среди своих. Это ему не удалось. Из-за морозов Шморель вернулся в Мюнхен 24 февраля. В тот день началась бомбардировка города. Вместе с прочими он спрятался в бомбоубежище. Там его узнала одна из студенток и выдала полиции.
Понимаете, в глазах большинства члены организации „Белой Розы“, были саботажниками, врагами нации. Объявление о розыске государственного преступника Шмореля было опубликовано в центральных газетах. За его голову было обещано 1000 рейхсмарок вознаграждения. В апреле 1943 года состоялся процесс над Шморелем, профессором Хубером и Графом. 13 июля 1943 года Александр Шморель был казнен. Ему отсекли голову на гильотине в тюрьме Штадельхайм».
В каждой деревне был свой Черный Пит
«Все действительно жили в атмосфере страха, — передает воспоминания своих знакомых немцев моя сестра. — Многие были против Гитлера, но говорить об этом боялись даже дома. Моя пожилая свекровь, Гертруда, рассказывала, что ее отец, когда приезжал с фронта на побывку, подвыпив сильно ругал Гитлера, а мать ему говорила: „Ты потише, а то услышит Черный Пит“. У них в деревне был свой эсэсовец, по кличке Черный Пит, как его по-настоящему звали никто не помнит, но боялись страшно. А супруг Гертруды, Ганс, рассказывал, что у них в деревне был трубочист, любитель травить анекдоты про Гитлера. Их он рассказывал только тем, кому доверял. „А то придут люди в черных плащах и уведут куда следует“, – говаривал он. Когда я пыталась возразить Гансу, мол, у них в Западной Пруссии Дахау под боком не было, он ответил: „Зато до Освенцима недалеко“. Кстати, его самого в школе директор побил плеткой (нанес довольно крепких четыре удара) за то, что он расхлябанно отсалютовал, говоря „Хайль Гиииитлер“».
Я выполнил свою миссию
«Никого из приходящих на выставку, ни немецкую общественность, ни простых посетителей не удивляет, что здесь размещена икона Шмореля. Как никого не удивляет, что на все мероприятия, связанные с историей „Белой розы“ мы приглашаем архиепископа Берлинского и Германского Марка, инициировавшего в 2007 году канонизацию Александра. Больше скажу, за два года, что я здесь работаю, никто кроме вас не спрашивал об иконе. Понимаете, все, кто занимается движением „Белой розы“ хорошо понимают, что оно имело христианскую подоплеку, это было движение христиан, — поясняет мне доктор Готхилф Вальц. — Ганс и Софи Шоль были лютеранами, практикующими свою религию. Александр – православным, а Пробст, Хубер и Граф – католиками».
«На фоне всеобщего страха, действия „Белой Розы“ являются по всеобщему мнению в Германии актом героизма, — добавляет моя сестра, — понимаешь, ее участники заслуживают высшего уважения. Мой свекр Ганс, правда, заметил, что люди, которые укрывали подпольщиков, не меньше подвергали себя риску, равно как и люди, укрывавшие евреев, которых в Германии тогда было очень много. Но, увы, не всех причисляют к лику святых, наверное потому, что не всем об этом известно. А наш прихожанин Удо в своей статье „Святые, блаженные и мы“ вообще назвал Шмореля важным святым и сравнил его с признанными католической церковью мучениками „нового времени“, как Эдит Штайн, Максимилиан Кольбе и Руперт Майер».
После Александра Шмореля не осталось дневников. Его письмо к отцу и мачехе сгорели при бомбежке. Судить о его человеческих качествах, о его отношению к действительности и будущему мы можем по листовкам – как минимуму четыре из шести он сочинил вместе с с Гансом Шолем – мемуарам и воспоминаниям друзей и редким строкам, которые чудом дошли до наших дней. до сего дня. Так сохранилось письмо к сестре Наташе, написанное уже в камере смертников: «Ты, наверное, удивишься, что я изо дня в день становлюсь все спокойнее, даже радостнее, что мое настроение здесь зачастую бывает намного лучше, чем раньше, когда я был на свободе! Откуда это? Я сейчас объясню. Все это ужасное „несчастье“ было необходимо, чтобы направить меня на истинный путь, и потому это, собственно, совсем не „несчастье“. Прежде всего, я счастлив и благодарю Господа за то, что он дал мне понять это знaмение Божие, и последовать в верном направлении.
Что я знaл прежде o вере, о настоящей искренней вере, об истине, о Боге? — Так мало!.. Все это несчастье было необходимо, чтобы открыть мне глаза. Нет, не только мне, всем нам, всем тем, кого коснулась чаша сия, в том числе и нашей семье. Надеюсь, вы тоже правильно поняли этот божественный знак».
А еще было прощальное письмо к родителям. В нем Шморель тщательно подбирал слова утешения и закончил его так: «Помните о миллионах молодых людей, расстающихся с жизнью там, на поле битвы. Их судьба – моя судьба…Через несколько часов я окажусь в ином, лучшем мире, у мамы. Я не забуду вас и буду молить Господа об утешении и покое для вас. Я буду ждать вас! Об одном прошу вас: Не забывайте Бога! Ваш Шурик».
13 апреля 1943 года, в день казни, прощаясь после исповеди и причастия со своим священником, Александр Шморель вдруг сказал: «Я выполнил свою миссию в этой жизни, и не представляю, чем мог бы ещё заняться в этом мире».
