Алексей Константинович Толстой «Верность истине и в жизни, и в творчестве» Часть 2.
С каждым годом все сильнее становится желание Толстого оставить государственную службу и всецело предаться тому служению, к которому, как он чувствует, предназначил его Господь – литературному творчеству. Как отмечают многие исследователи, крик души, вырвавшийся из уст одного из самых любимых его героев, Иоанна Дамаскина из одноименной поэмы, выражает душевную тоску самого Толстого: «О государь, внемли: мой сан, // Величье, пышность, власть и сила, // Все мне несносно, все постыло. // Иным призванием влеком, // Я не могу народом править: // Простым рожден я быть певцом, // Глаголом вольным Бога славить!».
Однако этому желанию суждено осуществиться совсем не скоро: в течение многих лет Алексею Константиновичу не удается выйти в отставку, он получи т ее только в 1861 году.
Долго не складывается и его личная жизнь. Первое серьезное чувство Толстого было к Елене Мещерской. Однако когда Алексей просит у матери позволения сделать понравившейся ему девушке предложение, Анна Алексеевна своего благословения не дает. Алексей остается холостяком.
Эта ситуация в разных вариациях повторяется в течение многих лет: сердечная склонность Толстого к той или иной девушке пресекается матерью, то прямо выражающей свое несогласие с выбором сына, то незаметно устраивающей необходимость срочного отъезда Алексея или за границу, или к кому-то из родственников. Анна Алексеевна весьма строго контролирует жизнь Алексея, старается, чтобы он всегда был при ней (Алексей Константинович возит ее в театры и на концерты, они вместе посещают ее подруг), а если он уезжает куда-то без нее, она не ложится спать, пока он не вернется. Алексея такая «семейная» жизнь, кажется, не очень тяготит – он воспитан в послушании и любви к своей матери. Этой идиллии, однако, не суждено продолжаться вечно – Толстой, наконец, встречает ту, отношениями с которой он не готов пожертвовать с такой легкостью. Тем более что в ней он с первых же дней знакомства видит не только привлекательную женщину, но и ту, кого по-церковнославянски именуют «подружием»: соратницу, спутницу на жизненном пути. И прежде всего – помощницу на пути творческом.
«Я еще ничего не сделал – меня никогда не поддерживали и всегда обескураживали, я очень ленив, это правда, но я чувствую, что я мог бы сделать что-нибудь хорошее, — лишь бы мне быть уверенным, что я найду артистическое эхо, — и теперь я его нашел… это ты. Если я буду знать, что ты интересуешься моим писанием, я буду прилежнее и лучше работать», — писал он Софье Андреевне Миллер в самом начале их знакомства. Отношения их складывались непросто: муж, от которого Софи уже ушла, все равно не давал ей развода, а мать Алексея, как и во всех предыдущих случаях, была настроена резко против избранницы сына. Видя, что прежние уловки не действуют и намерения сына серьезные, Анна Алексеевна решила действовать в открытую. В один вечер она пересказала Алексею все слухи и сплетни, которые были связаны с именем его возлюбленной. Дело в том, что начало светской жизни Софии было омрачено любовной трагедией: за ней ухаживал князь Вяземский, как говорили, соблазнил ее – и женился на другой. Брат Софьи вступился за честь сестры и был убит на дуэли. Свет с удовольствием пересказывал эту историю, прибавляя к ней, видимо, множество других. И.С. Тургенев писал как-то Софии Андреевне: «Про вас мне сказали много зла…». «Много зла» о Софье рассказала тогда сыну и Анна Андреевна. Выслушав отповедь матери, Алексей Константинович бросил все и кинулся в Смальково — усадьбу Софьи Андреевны, чтобы узнать правду из ее собственных уст.
Вот как описывает это драматическое свидание современный прозаик Руслан Киреев: «Софья Андреевна встретила его спокойно. Напоила липовым чаем, усадила возле окна, за которым мокли под холодным дождичком облетевшие ивы, и – начала свою исповедь.
Не спеша… По порядку… Издалека…
Мысленно вместе с тобой прострадал я минувшие годы,
Все перечувствовал вместе с тобой, и печаль, и надежды,
Многое больно мне было, во многом тебя упрекнул я…
Затем поэт с присущей ему откровенностью признается, что не может… Нет, не не может, а не хочет забыть ни ошибок ее, ни – важное уточнение! – страданий. Ему дороги ее «слезы и дорого каждое слово». Именно в этом стихотворении впервые появляется сравнение с поникшим деревцем (не теми ли грустными ивами за окном навеянное? – Е.В.), которому он, большой, сильный, предлагает свою помощь.
Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:
Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!».
Откровенный разговор не разрушил их отношения, а напротив, сблизил влюбленных, ибо у Алексея Константиновича было доброе, мягкое сердце, способное жалеть и прощать.
Спустя несколько лет, во время войны, Толстой заболел тифом и Софья Андреевна, невзирая на опасность заразиться, выходила его, буквально вытащив с того света.
Последние годы жизни матери Алексей Константинович разрывался между ней и Софией. Несмотря на все трудности и недопонимание, несмотря на деспотизм Анны Алексеевны, они с матерью были очень близки, он привык делиться с ней радостями и горестями, он действительно искренне любил ту, которая с его рождения посвятила ему всю свою жизнь, и когда в 1857 году Анна Александровна умерла, Алексей был безутешен. Но ее смерть наконец позволила соединиться влюбленным – они стали жить вместе. Однако муж дал Софии развод только спустя несколько лет – они обвенчались в 1863 году. Господь не дал им своих детей, но они очень любили и привечали чужих, например, племянника Андрейку, к которому Толстой относился как к собственному сыну.
Любовь Алексея Константиновича и Софьи Алексеевны с годами не ослабела, и письма Толстого, написанные жене в последние годы его жизни, дышат той же нежностью, что и строки первых лет их общения. Так, Толстой пишет ей в 1870-м году: «…не могу лечь, не сказав тебе то, что говорю тебе уже 20 лет, — что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом, как плакал 20 лет назад».
Если подходить со строгой точки зрения церковных канонов, не все в жизни Алексея Константиновича соответствует православным нормам. 12 лет он жил с любимой женщиной невенчанным, по сути дела, — в гражданском браке. Не избежал он и греховного увлечения, охватившего в XIX веке почти все светское общество – «эпидемии столоверчения», иначе говоря, занятий спиритизмом. Несколько раз он присутствовал на «сеансах» известного спиритиста Юма, приехавшего в Россию. Живя за границей, Алексей Константинович и там посещал подобные мероприятия. Хотя сохранились довольно ироничные пересказы Толстого утверждений различных спиритов, якобы услышанных ими от «духов», Тютчев замечал, что в целом Толстой относился к столоверчению внимательно и достаточно серьезно: «Подробности, которые я слышал от Алексея Толстого, четыре раза видевшего Юма за работой, превосходят всякое вероятие: руки, которые видимы, столы, повисшие в воздухе и произвольно двигающиеся как корабли в море и т. д., словом, вещественные и осязательные доказательства, что сверхъестественное существует».
И невенчаный брак, и занятия спиритизмом, однако, — это, скорее, следствие общей духовной расслабленности общества в XIX веке. В жизни же Алексея Константиновича было и другое. Например, его пешие паломничества в Оптину, к старцам. Или его трепетное отношение к молитве, воплощавшееся не только в стихах («Молюсь и каюсь я, // И плачу снова, // И отрекаюсь я // От дела злого…»), но и в действительности. Так, сохранились свидетельства о том, как горячо он молился во время заболевания тифом, поставившего его перед лицом смерти. Что характерно – молился не столько за себя, сколько за дорогих людей, мать и Софию. Каково же было его потрясение, когда после одной из таких молитв, прерывавшихся минутами бреда, он, открыв глаза, увидел у своей кровати живую Софью, которая приехала, чтобы ухаживать за ним. Такой небесный ответ на его молитву очень укрепил веру Толстого.
Этой верой, тягой к Небу и тоской по нему пронизано все литературное творчество Алексея Константиновича: стихотворения, баллады, пьесы и прозаические произведения. Как писал в одном из своих стихотворений сам Толстой, «гляжу с любовию на землю, // Но выше просится душа». Впрочем, лучше всего свое литературное кредо А.К Толстой сформулировал в поэме «Иоанн Дамаскин», отнеся его к жизни своего героя – поэт должен своим творчеством присоединиться к славословию Бога, которое возносит весь сотворенный Им мир («всякое дыхание да хвалит Господа…»): «То славит речию свободной // И хвалит в песнях Иоанн, // Кого хвалить в своем глаголе // Не перестанут никогда // Ни каждая былинка в поле, // Ни в небе каждая звезда».