Это вторая и последняя история про жизнь после ухода Анатолия Данилова.
Последняя не потому, что через два года наступает исцеление, а потому что писать многотомную сагу «Ампутация: год двадцать пятый» — не очень правильно по отношению к дорогим читателям. Но окончание прошлогоднего рассказа я все же расскажу. Это не рецепты и советы, это не тяжелая попытка выставить душу напоказ. Это разговор с теми, кто проходит через боль утраты. Разговор о том, что мы не одни.
11 сентября 2013 года. Тот день прошел на редкость бестолково. Полдня мы ждали электрика, чтобы заменить розетки на безопасные. В пять часов электрик попросил отложить работу на завтра. Не успели за день ничего и ужасно устали.
Толик пришел рано — в начале шестого – немного (строгий же пост) поужинал, послушал мое расстройство про бестолковый день и скомандовав: «Собирайтесь!» — и повел нас гулять. Наташку в слинг и под слингокуртку — стояли такие аномально промозглые и холодные дни. Гуляли и обсуждали Матрон.ру, Толик записывал себе конспект моих идей. До сих пор так в телефоне этот конспект и остался. Сумерки, яркие фонари, а дома — арбуз! Попробовали Натахе дать кусочек — подавилась, бедолага. За вечерним купанием обсуждали, в какой день лучше поехать показать малышку бабушке и деду. А я так радовалась, как мы с двух сторон целуем Наташку в обе щечки! Потом Толик взял музыкальную овечку и пошел укладывать Наташку спать. И так вместе с ней и заснул. Последнее, что он сказал мне в этой земной жизни – сквозь сон уже —
«Надо же, укладывал Наташу спать и сам заснул» и когда малышка проснулась ночью: «Давай я ее укачаю»?
Последняя смска — «Помолись и все будет хорошо»…Последнее сообщение на форуме Правмира: «Бог дал Вам жизнь – это ли не радость»?!
Я как всегда досидела до двух утра, написала последнюю счастливую запись в жж, поставила обед и заготовила Толику на утро фразу: «Ты проспал весь арбуз»!
В квартире было холодно очень, и мне так уютно было, что там снаружи холод, а мои дорогие так уютно спят. Так вот и расстались.
Черно-белое и цветное
Когда я оглядываюсь на первый год после смерти мужа – Анатолия Данилова – основателя Правмира, я четко вижу два этапа этого самого страшного времени в моей жизни. Первый – это полгода черно-белого мира, о которых не помнишь почти ничего, кроме полного отсутствия красок и накрывающего слепого горя. Вторые полгода – это время очень формального, как бы искусственного существования, когда ты все, что надо, делаешь, вернулся ко всем своим прежним занятиям, не ревешь в ответ на вопрос «Как дела?», смеешься, шутишь, ходишь с ребенком в гости. Но делаешь ты все это очень внешне, в то время как внутри все остается черным, безрадостным и тяжелым.
Любое горе – потеря, болезнь — проходит свои пять стадий – других стадий нет.
- Отрицание
- Торг
- Гнев
- Депрессия
- Принятие
Мне потребовался примерно год на то, чтобы пройти весь этот цикл. Может быть цикл еще не завершен. Мириам Нефф в своей книге о вдовах пишет про «первые месяцы и первые ГОДЫ утраты».
Когда становится легче?
За последний год женщины, прошедшие через это горе позже меня, часто спрашивали: «Станет ли легче?». Да, станет. Но сам этот вопрос – уже симптом того, что становится легче и первый стресс внутренней агонии отступает. В первые месяцы совершенно не хочется, чтобы становилось легче. Наоборот, страшит именно то, что эту боль и эту утрату можно забыть, что можно перестать думать об этом круглосуточно и что эта боль может утихнуть.
Как сделать легче?
Конечно, очень утешает и помогает общая молитва – знание о том, сколько людей молится, очень поддерживает даже в самые трудные моменты. Говорят, очень помогает помощь хорошего психолога, но я до психолога так и не дошла. Зато точно знаю, что мне помогли три вещи.
Во-первых, маленький ребенок. Первые месяцы меня все старались «разгрузить» и «помочь» с дочкой, брали ее гулять и помогали развлекать ее дома. Почти все это время я (если не ездила по делам) сидела дома, перебирала фотографии и плакала. Месяца через три я выдохнула и отказалась от помощи, снова вернувшись в график – встали – поели – гуляем – поспали – поели – прогулка – поели – укачались. Когда рыдать можно только в дочкин сон (ведь ребенку нужна веселая мама), а к ее сну у меня столько дел, что уже особенно не поплачешь — вот с этого момента мне стало ощутимо лучше. Я вернулась в круг повседневных дел. Внешне, механически, но вернулась.
Разумеется, у всех разные ситуации – то, что хорошо одним, плохо другим. Но мне кажется, что «разгрузить» человека, особенно от заботы о ребенке в период после утраты, может не пойти на пользу. Мне не пошло. Мне стало легче только когда я отказалась от помощи.
Во-вторых – продолжать общее дело. Нашим главным общим делом с Анатолием был и есть Правмир. И тут низкий поклон всем тем, благодаря кому «Правмир» существует до сих пор – редакции, которая мобилизовалась и держала оборону, авторам, попечителям и жертвователям. Вместе выстояли, а ведь осенью 2013-го года почти никто не сомневался, что «Правмир» не переживет 2014-й год.
Но не только это дело я продолжила. Разбирая вещи, я поняла, что у Толика осталась гора отличной фототехники, а у меня есть малыш, которого надо снимать хотя бы отчасти так хорошо, как умел фотографировать Анатолий. Одни курсы, другие, съемки дочки, съемки друзей – за эти два года я перешла от состояния «надо бы что ли пыль стереть с камеры» к состоянию «ношу камеру с собой всегда и ни дня без снимка».
В этот второй год уходит чувство игры в четыре руки, когда общее дело делалось легко, весело и вместе. За это время жизнь перестраивается в новые правила, теперь все учишься делать самостоятельно. Уходит боль от общих мест (когда идешь там, где любили гулять или были вместе), боль от потери помощника, боль от того, что ждешь руки и опоры, а ее нет. Приходит чувство одиночества. Более глухое, может быть, более тяжелое, но в круговерти и суете оно сидит тихо.
Старший не уходит
Об уходе Гали Чаликовой коллеги и друзья говорят как об уходе СТАРШЕГО. Трудно объяснить, кто такой Старший… Человек, который точно знает, как поступить. К которому всегда можно прийти, поплакать и услышать ответ. И как-то Таня Краснова сказала мне, что по-настоящему СТАРШИЙ никогда не уходит. Только это не сразу понятно. Теперь вижу — это правда – старший не уходит. Я привыкла обо всем спрашивать совета Толика и привыкла, что по его совету все выходит правильно. Конечно, иногда срабатывало и мое: «Ну я же говориииила», но в эти моменты я и сама была не рада своим «предсказаниям». Старший не уходит, если его слушать. Если честно думать о том, как он бы посоветовал поступить. И в те минуты, когда ты вдруг понимаешь, как поступил бы он… эта кирпичная стенка между нашим миром и тем словно становится картонной. И кажется, что и правда «нету разлук, впереди лишь огромная встреча».
Жить?
Главным – на мой взгляд – переходом от первого года страданий ко второму, стало желание жить, неожиданно пришедшее на смену достаточно формальному существованию и тайному сожалению, что вы вместе не разбились в автокатастрофе.. У меня это желание жить проснулось в критической ситуации. Я летала на богословскую конференцию в Афины – на один день, оставив дочку с подругой. Доклад я прочитала, уехала в аэропорт.
Наш рейс попал в грозу. Расстояние Афины-Стамбул мы летели 2 часа вместо 50 минут, трясло нас непередаваемо сильно. С середины полета свет в салоне был выключен, горели сигналы аварийных выходов, а пилот выразил надежду на то, что все сегодня благополучно смогут добраться домой. Несколько раз самолет начинал резко снижаться, причем очень долго – не меньше минуты – больше всего это было похоже на падение.
Пассажиры были в ужасе, все кричали, и вот где-то в одно из этих «падений» самолета я остро поняла, как же сильно мне надо вернуться к дочке домой. Я впервые молилась в голос, сначала начала читать «Господи помилуй», потом поняла, что окружающим грекам непонятно, поэтому «Кирие элейсон». Рядом со мной сидела пожилая греческая пара, они очень радостно закивали головами: «Да-да! Конечно! Кирие элейсон!». Мы сели в другом аэропорту (оказаться на другом конце Стамбула в двух часах езды от нужного аэропорта – забавный опыт), седой пилот вышел из кабины в расстегнутой рубашке и долго стоял с нами, приходя в себя.
Через весь небосклон сверкали молнии, гроза заканчивалась. Я вторым рейсом долетела до пункта назначения и с этого дня перестала жить механически и по инерции.
Папа на небе
Самым трудным для меня в этот год стал разговор с двухлетней дочерью. Она все знает о папе, узнает его на фотографиях, пересказывает, как папа брал ее на ручки, когда она только родилась. Знакомясь с папами других малышей она сообщает: «А мой папа на небе!». И вроде бы у нее нет осознания утраты, как того, что она помнила, и чего вдруг лишилась. Но боль все равно есть. И в том, как она всегда переспрашивает, где папа или говорит: «Я очень хочу к папе», и в том, как она часто спрашивает, запрокидывая голову и смотря в небо: «Папа, ты меня видишь? Папа, я же хорошая, правда? Я красиво нарисовала?». Думаю, у детей, которые хорошо помнят родителей, эта боль еще сильнее.
И тут я не вижу никакого другого рецепта кроме все того же – из рассказа человека, рано потерявшего отца и написавшему об этом на американском форуме вдов и вдовцов. «Когда моя мама была в порядке, то и я был в порядке. Когда моя мама не была в порядке, и я не был». На английском это еще короче и проще: “When my Mom was OK, I was OK. When my Mom wasn’t OK, I wasn’t”. Универсальный рецепт для любой ситуации. Пока работает.
От смерти к жизни
Зимой этого года мы издали книгу «От смерти к жизни», куда собрали все настоящие тексты, авторы которых не поучают, а садятся рядом, обнимают и плачут вместе. Несколько лет эту книгу не рассматривали ни в одном издательстве: «Да кто ж будет читать про смерть-то, люди боятся этой темы!», пока Георгий Гупало и издательство «Дар» не решились. Первый тираж разошелся за месяц. С помощью читателей мы сделали благотворительный тираж для подопечных фонда «Вера». А потом была … не презентация. Встреча тех, кто прошел через потерю. Мы сидели полукругом за большим столом в Издательском совете и говорили о своем опыте.
Эта встреча была очень неправильной. Неправильной потому, что она прошла только один раз. А должна она проходить раз в месяц, а то и раз в неделю. Чтобы люди вот так садились рядом и рассказывали о самых дорогих, ушедших. Спокойно. Долго. Мужественно. И слушали бы их в полной и очень молитвенной что ли тишине. «Клуб анонимных потерявших» — так в шутку мы назвали нашу презентацию. И жаль, что в шутку. Такой клуб очень нужен. Просто чтобы понимать – мы стоим перед лицом этой вечности вместе. Мы пока очень мало знаем. Нам тяжело верить. Потому что в нашу веру с трудом укладывается то, что любимый и дорогой человек был сейчас вот здесь и вот его нет рядом. И перед нами кирпичная стенка, и письма оттуда не приходят.
Кстати, вот и «Письмо вдове» о.Александра Шмемана, которое так сильно меня утешало в первые месяцы.
Когда наша жизнь сходит с привычных «нормальных» рельс, меняется наш круг общения. В нем становится меньше людей из прошлой жизни. Кто-то начинает избегать тебя сам – ну вот, позовем на «семейный» обед, а она расплачется. Или начнет говорить о грустном. Или вообще напоминать своим видом о грустном. Так происходит со вдовами и вдовцами, с родителями особых детей, с людьми с терминальным диагнозом, с волонтерами, работающими в больницах и хосписах – некоторая часть старого «благополучного» круга общения начинает их отвергать. Но на это место приходят новые люди, новое общение, эти связи надо создавать, строя свой новый мир вокруг тебя и тех, кому сейчас нужна поддержка.
Мы много говорили о смерти с ушедшей недавно Катюшей Ремизовой. Нет. Неправильно я пишу. Нельзя было с Катюшей говорить о смерти. Она умела говорить только про жизнь эту или жизнь вечную. Вот строчки из ее завещания: «Говорят, что человеческая душа присутствует на похоронах своего тела. Так что не печальтесь! Я рядом до времени. Может быть, где-то под потолком:) И машу Вам ручкой :)». И сегодня, и в наших с ней разговорах, главным вопросом остается вопрос о том, что ТАМ происходит с нашими семьями, имеет ли Таинство Брака смысл там, есть ли у нас надежда на встречу… Эти вопросы — всегда с нами, до последнего дня этой жизни.
Дорогие наши Анатолий, Катюша и все наши любимые и дорогие ушедшие. Мы очень надеемся на встречу. На то, что …
… нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи… (И. Бродский)