А. Н. Голицын во главе Министерства духовных дел и народного просвещения

Никто не сомневается, что для воспитания ребенка в духе Православия его с детства необходимо приобщать к церковной жизни и знакомить со Священным Писанием. Сейчас, когда взрослые люди приходят в Церковь, они остро чувствуют, сколь многого лишились в детстве. Известно, с другой стороны, что многие революционеры были воспитанниками православных духовных семинарий — дети нуждаются в религиозном образовании, но грубая настойчивость педагогов может отвратить ребенка от религии.

Российское правительство неоднократно пыталось найти “царский путь” взаимодействия религии и образования. Один из таких экспериментов был проведен при императоре Александре I, когда возникло Министерство духовных дел и народного просвещения. Ученые отрицательно отзывались о результатах его работы. Например, М. И. Сухомлинов пишет, что у сотрудникоФв министерства “религия выставлена только началом воспитания, в действительности ими руководили другие начала”, а “призыв евангельской любви и правды заглушаем был криком фанатиков” ¹. Таким образом, действия министерства в области просвещения считаются чуть ли не инквизиционными. Однако существует иная оценка деятельности министерства.

* * *

Одним из главных организаторов и вдохновителей министерства был князь Александр Николаевич Голицын. Он родился в 1773 г. и после кратковременного домашнего воспитания был представлен императрице, которая определила мальчика в Пажеский корпус. В это время маленький Голицын часто играл с великими князьями Александром и Константином, что в дальнейшем определило крепкую дружбу будущих императора и министра. Блестящей карьере князя немало способствовало и расположение Екатерины II — в 21 год Голицын стал поручиком Преображенского полка, тогда же — камер-юнкером, в 23 года — камергером, что уже соответствовало званию полковника. Тем не менее, после получения чина поручика светское и очень поверхностное образование молодого Голицына завершилось. Среда, в которой он пребывал с детства, не могла не приучить к рассеянной жизни; повлияла она и на религиозные взгляды юного Голицына: поскольку тогдашнее светское общество не отличалось благочестием, князь, как и многие другие, считал себя неверующим и вел ветреную жизнь, не слишком задумываясь о вечном.

После кратковременной отставки в царствование Павла, по воцарении Александра I Александр Николаевич был вызван в Петербург и в сентябре 1802 г. назначен обер-прокурором I Департамента Сената, а 21 октября 1803 г. — обер-прокурором Синода и статс-секретарем. Услышав о назначении, Голицын в ужасе воскликнул: “Ваше величество, вы же знаете, я ни во что не верю!” — но император, желавший иметь министрами своих друзей, решения не изменил. И тогда сказалась врожденная порядочность Голицына: он не желал своим неверием порочить обер-прокурорского места, поэтому начал изучать Священное Писание и уклоняться от прежних легкомысленных развлечений. Однако отсутствие церковного воспитания привело его к нездоровому мистицизму ² — князь не только не научился отличать Православие от других конфессий, но и не понимал, что христианству чужды чувственные, мнимо религиозные переживания, основанные на воображении. Князь, по свидетельству Ю. Н. Бартенева ³, до конца жизни не видел ничего предосудительного в спиритических сеансах и занятиях магнетизмом.

Подобные взгляды сначала обер-прокурора Синода и главноуправляющего делами иностранных исповеданий (с 1810 г.), а потом и министра духовных дел и народного просвещения (с 1817 г.), имели неприятные последствия и вызвали неудовольствие образованного общества, в частности, православного духовенства. И хотя сам князь пользовался общим расположением за свое благородство, доброту и искренность, его соперник у трона А. А. Арак­­чеев, митрополит Серафим и архимандрит Фотий стали препятствовать его действиям. Общество молчаливо поддержало последних, и в 1824 г. министерство было расформировано, а Алек­сандр Николаевич был назначен начальником Почтового департамента, который и возглавлял до 1841 г. С 1830 г. князь — канцлер российских орденов, с 1839 по 1841 гг. он председательствовал в Государственном Совете.

* * *

Александр I подписал договор Священного союза, целью которого, — впрочем, принятой всерьез только российским императором, — было построение международных отношений на основании Евангельских заповедей. Александр I желал распространить эту идею и на внутреннюю политику России, по каковому поводу М. М. Сперанский писал: “Если правила общественного порядка должны быть почерпаемы из учения Христова, то кольми паче правила воспитания”. Так определилась новая идеальная цель — “основать народное воспитание на благочестии, согласно с актом Священного союза” ⁴.

Кроме того, император, до войны 1812 года относившийся к религии с безразличием, стал мистиком в вышеозначенном смысле слова. За границей он познакомился с госпожой Крюднер ⁵, с которой переписывался всю оставшуюся жизнь, с квакерами и другими сектантами, не признававшими авторитета Церкви. Мистики и сектанты стали часто посещать Россию, распространяя в ней соответствующую литературу. Квакер Гриллэ де Мобийе, путешествовавший по России с миссией и проповедями, описывал радушный прием, который ему оказывали в Петербурге и других городах, а также совместные молитвы с высшими сановниками и императором ⁶.

Не только император, но и представители высшего общества и даже офицерство были увлечены мистицизмом в самых разных формах. С. С. Уваров писал: “Состояние умов теперь таково, что путаница мысли не имеет пределов. Одни хотят просвещения безопасного, то есть огня, который бы не жег, другие (а их всего больше) кидают в одну кучу Наполеона и Монтескье, французские армии и французские книги, Моро и Розенкампфа, бредни Шеллинга и открытия Лейбница; это такой хаос криков, страстей, партий, ожесточенных одна против другой, всяких преувеличений, что присутствовать при этом зрелище невыносимо” ⁷. Именно в это время возникают преддекабристские организации. Молодые студенты, вернувшиеся из германских университетов, увлекались философией Канта, как молодой Ленский; другие, постарше, увлекались спиритизмом и магнетизмом, некоторые вступали в секты. А. С. Струдза, протестант П. П. фон Геце и святитель Филарет с прискорбием описывают всеобщее увлечение этим пагубным обольщением. Таким образом, в области духовных дел и просвещения были серьезные проблемы, которые должно было решить вновь создаваемое учреждение.

* * *

Итак, в 1817 г. было основано Министерство духовных дел и народного просвещения под руководством А. Н. Голицына. Цель его деятельности излагалась в наставлении Учебному комитету при министерстве: “Народное воспитание, основу и залог благосостояния государственного и частного, посредством лучших учебных книг направить к истинной, высокой цели: к водворению в составе общества России постоянного и спасительного согласия между верою, ведением и властию или, другими выражениями, между христианским благочестием, просвещением умов и существованием гражданским” ⁸.

Департамент духовных дел возглавил А. И. Тургенев — человек, по свидетельству А. С. Струдзы, в вере не твердый ⁹, и П. П. фон Геце. Обер-прокурором был поставлен П. С. Мещерский, “человек ниже Голицына” ¹⁰ по своему чину, происхождению и положению в обществе, который представлял в Синоде уже не государя, а министра. Тургенев же “на каждом шагу давал чувствовать превосходство вверенного ему департамента над ними (членами Святейшего Синода — К. Ч.)” ¹¹. Таким образом, министерство становилось посредником между Церковью и императором. И до Голицына обер-прокурор имел право докладывать только генерал-прокурору, однако теперь обращаться в учреждение оказывалось гораздо более унизительным, чем к приближенному императору лицу. Синод добивался права представлять себя отдельным от других коллегий и равным Сенату, где также председательствовал генерал-прокурор, — теперь же он становился подчиненным Министерству духовных дел.

В то же время создавались благоприятные условия для многих религиозных исповеданий, за исключением православного. В министерстве за православной Церковью не был законодательно закреплен статус традиционной Церкви, поэтому ее положение зависело от произвола Голицына и Тургенева, которые, быть может, вполне искренне не делали различия между религиозными конфессиями. За это фон Геце весьма хвалит князя: “Князь Голицын был верным сыном своей Церкви и выполнял все ее предписания, хотя и сознавал ее изъяны; но как министр духовных дел он был справедлив и благотворителен ко всем исповеданиям, не нарушая их прав, не унижая одного перед другим” ¹². Тем не менее действия министра не приносили пользы, а лишь восстанавливали духовенство против Голицына и иноверцев.

Занимаясь вопросами, касающимися ущемления прав иноверцев, министерство помогало многим протестантам устроить служебные и личные дела. П. П. фон Геце приводит множество случаев личного участия князя в делах людей, просивших о помощи. Библейское общество, отделение которого было устроено в России стараниями Александра I и А. Н. Голицына, перевело часть книг Библии на русский язык и языки народов России, распространяя их по низким ценам ¹³. Но то же общество помогало А. Ф. Лабзину издавать помимо духовной цензуры “Сионский вестник”, где печатались сочинения “классиков” мистицизма: “Победная повесть” и “Приключения по смерти” Юнга Штилинга, “Агафоклес” госпожи Пихлер и тому подобное. В этих книгах отрицалось Божество Иисуса Христа и проповедовался хилиазм. Православные книги, где обличались мистики и сектанты, к печати не допускались, как например, “Беседа на гробе младенца о бессмертии души” Станевича — цензор “Беседы” архимандрит Иннокентий был сослан в один из дальних монастырей ¹⁴, а Лабзина наградили орденом Святого равноапостольного князя Владимира второй степени ¹⁵. Так в стране водворялось “согласие между верою и властью”.

Считается, что Голицын искренне не понимал, что деятельность министерства причиняет вред Православию, и исправился, когда ему все объяснили. “Сими выписками я убеждал князя, — пишет А. С. Струдза, — положить конец соблазну, которому цензура очевидно потворствовала, Голицын был поражен, внял голосу моему, или, точнее, голосу истины, запретил перепечатку изобличенных книг и тем доказал мне, что заблуждался неумышленно” ¹⁶. Впрочем, незадолго перед разговором со Струдзой князь читал донос губернского секретаря Семена Смирнова, где названные книги подробно разбирались, но не обратил на это внимания ¹⁷. К тому же известно, что спиритизмом князь увлекался до конца дней.

* * *

Департаментом просвещения руководил В. М. Попов. Ему, как, впрочем, и самому Голицыну, для подобной работы нехватало образования ¹⁸, поэтому во многом он вынужденно полагался на мнения своих подчиненных ¹⁹.

“Уже при первых двух министрах выяснились главные препятствия развития среднего и низшего образования: несоответствие учебных планов потребностям общества, скудость материальных средств, недостаток учителей” ²⁰, поэтому в основном министерство занималось двумя вопросами: созданием нового учебного плана и материальным обеспечением школ. План, составленный в начале царствования Александра I и предусматривавший энциклопедические знания по всем предметам для учащихся гимназий, не удовлетворял ни учеников, ни власть. Множество теоретических дисциплин, в которых совершенно не нуждались дети купцов и чиновников, подрывало их доверие к гимназиям, поэтому родители забирали многих детей из школ после освоения ими первых азов образования и устраивали на службу. В 1816 г. в низших классах гимназий училось по сто человек, а до старших доходили 10–12 ²¹.

В 1817 г. при департаменте просвещения был образован Учебный комитет, который в 1819 г. разработал подробную инструкцию по преподаванию каждого предмета ²². Из гимназических программ исключались курсы статистики, философии и изящных наук, политэкономия, технология и торговые науки. Все предметы делились на духовные, антропологические (например, история) и естественные. Духовные предметы должны были полагаться в основу преподавания остальных. Даны были подробные инструкции по изложению преподаваемого материала, в частности: “Учение о первобытном состоянии человека может излагаться только в виде гипотезы, неосновательность которой надлежит сделать очевидной” ²³.

Общая цель университетского образования — воспитать ученого благочестивого, послушного властям и в то же время европейски образованного. К этой цели (“огонь, который бы не жег”) должен был стремиться каждый преподаватель — личным примером, разъяснением и т. п., но не каждый добивался успеха. Способствовать такому образованию может скорее дух обучения, чем подробно разработанная инструкция. Сотрудники министерства пытались добиться христианского понимания предмета, но бюрократические методы реализации новой инструкции привели к обратному результату: профессорам предлагалось преподавать идеологию, а не науку. В этом смысле чиновники министерства действовали согласно идеям Священного союза (см. выше цитату из Сперанского), которые очень красиво выглядели на бумаге, но с грубыми искажениями и односторонне применялись на практике.

Чтобы проконтролировать выполнение своих распоряжений, Учебный комитет предпринял проверку учебных программ и профессорского состава. По уставу 1804 г. университеты сами набирали преподавателей и утверждали учебные планы и пособия. С 1817 г. учебниками занимался Учебный комитет, он же утверждал ректора университета. Попечители ²⁴ всех округов, пользуясь полученными от министерства полномочиями, увольняли из университетов преподавателей с подозрительным образом мыслей. В 1821 г. всей Европе стали известны обстоятельства изгнания из Петербургского университета профессоров Галича, Раупаха, Арсеньева и Германа. Попечитель округа Д. П. Рунич обвинил их в преподавании учения, противного Церкви и правительству. И современные, и дореволюционные историки оценивают действия Рунича как акт вандализма: по их мнению, профессора были оклеветаны и ни в чем подобном не виноваты. Однако современники процесса, даже и не согласные с попечителем, например, А. Шишков и князь Куракин, пишут, что “по содержанию изложения в представленных бумагах настоящий образ учения есть вреден и потому не может быть терпим”, тем не менее, “никакому преступнику не следует преграждать путь к оправданию своему” ²⁵.

Обратимся теперь к тетрадям студентов с записями их лекций. Профессор Герман: “Предмет статистики есть государство. Оно есть такое учреждение большего или меньшего общества людей, по которому одни для безопасности покорили свою волю законам, а другие наблюдают оные и приводят их в действо” и “мнение народа есть царь царей” ²⁶. Адьюнкт Арсеньев: “Народ был прежде правительства, следовательно, народ важнее правительства” ²⁷. И у других профессоров постоянно повторяются ссылки на теорию общественного договора, что никак не соответствовало православному и монархическому взгляду на происхождение власти; кроме того, инструкция 1819 года прямо запрещала преподавание названной теории. Изучение истории первобытного общества по лекциям профессора Раупаха равным образом не соответствовало инструкции (см. выше), кроме того, Раупах достаточно вольно для России начала XIX века высказывался о Священном Писании, например: “Показание Библии об ассирянах нелепо и невероятно” ²⁸.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что повод для увольнения у попечителя был. Другое дело, что процесс был проведен безобразно, так что не только обвиняемые лишены были возможности защищаться, но и прочие профессора подверглись жестоким оскорблениям. Как пример можно привести общий вопрос ко всем обвиняемым: “Почему вы преподавали учение, противное Церкви и правительству?” ²⁹. Понятно, что любой ответ на такой вопрос можно истолковать как запирательство. Это весьма повредило репутации министерства.

Более того, именно по инициативе российских властей из-за отсутствия достаточного количества российских преподавателей в молодые университеты были приглашены профессора из Западной Европы. Очевидно, что учили они на основе западной философии, однако выгонять их после многих лет самоотверженной работы в России, — профессор Герман, например, составил одно из немногих в то время статистических описаний России, — было вопиющей несправедливостью.

Магницкий был послан Голицыным преобразовывать Казанский университет. Для этого светского учебного заведения он составил особую инструкцию к учебному плану и правила поведения для студентов. “Основанием философии должны служить Послания апостола Павла к Колоссянам и к Тимофею. Начала политических наук преподаватели должны извлекать из Моисея, Давида, Соломона, отчасти из Платона и Аристотеля, с отвращением указывая на правила Макиавелли и Гоббса”. Успехи России в истинном просвещении следует доказывать распоряжениями Владимира Мономаха по духовной и учебной части. Профессор физики обязан во все продолжение своего курса указывать “на премудрость Божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания непрестанно окружающих нас чудес”. Провинившегося студента одевали в монашескую хламиду, на шею вешали табличку с надписью “грешник” и только затем отправляли каяться в карцер ³⁰. Подобные меры полностью развалили научную работу в Казанском университете.

Логично задаться вопросом: а уместно ли вообще соединение духовного воспитания и светского образования? Ведь для православного человека (а именно такими желало видеть начальство студентов и преподавателей Казанского университета) исполнение вышеизложенных требований не могло оказаться трудным; с другой стороны, нравственность не насаждается инструкцией, страхом или введением жесткой дисциплины, про что казанский попечитель, очевидно, забыл. Об этом забыли и составители новых учебных планов, цензоры и попечители. Поэтому взаимопонимания у министерства с профессорами и студентами не возникло, а все благие намерения обрекались на провал. Возможен ли был успех? — Вероятно, но лишь посредством медленных ненасильственных преобразований: например, если бы не профессоров выгоняли, а выпускали хорошие книги по философии, соответствующие инструкции, с ориентацией на Православие, а не на мистицизм.

* * *

“Хозяйственная” деятельность министерства заслуживает вся­ческого одобрения. Незавидное материальное положение учителей уездных училищ и гимназий отрицательно сказывалось на их нравственности и уровне обучения. Если для иных учреждений существовал определенный порядок получения очередного чина и жалование выплачивалось государством, то в Министерстве просвещения школы частично обеспечивались за счет непостоянных пожертвований от местных меценатов. Кроме того, преподавателям государственных школ было запрещено открывать частные учебные заведения, и они очень бедствовали. По свидетельствам современников, в учителя шли либо от невозможности куда-либо податься, либо, что случалось реже, от большой любви к этой профессии. Граф С. О. Потоцкий в 1817 г. писал: “Учителя при многотрудной и изнурительной должности, не получая ни от правительства, ни от частных лиц достаточных средств к поддержанию себя и семейства, должны наконец возненавидеть носимое ими звание и искать случая перейти в другой род службы…” ³¹. Именно в такой бедности видел пензенский попечитель причину развратной жизни молодых учителей и их нежелания завести семью. М. И. Сухомлинов, ссылаясь на архивные материалы Казанского университета, сообщает, что многие студенты и учителя становились позором своих уездов: их чаще можно было видеть пьяными, чем трезвыми, даже на уроках ³². Кроме того, и многие ученики находились в тяжелом материальном положении, так что родители после нескольких классов отзывали их из школы, чтобы отправить на заработки, как свидетельствует московский попечитель.

Еще будучи обер-прокурором, А. Н. Голицын способствовал основанию трех Духовных академий. Будучи главой министерства, он провел ряд последовательных мер по упорядочению содержания гимназий. Были введены четкие правила присвоения очередного чина, учителям установлена пенсия, увеличены расходы на начальные учебные заведения, приняты меры по своевременной выдаче жалования преподавателям, для чего вводилась небольшая плата за обучение, которая не сильно обременяла родителей учеников. Профессорам предоставлялось исключительное право работать на несколько ставок, а учителя могли теперь открывать частные школы. Чтобы привлечь учащихся в гимназии и университеты, стали брать государственных стипендиатов с условием проработать шесть лет в Министерстве просвещения, а выпускники университетов автоматически получали чин 10–12 разряда ³³. Эти почти незаметные для общества меры реально улучшали низшее и среднее образование.

* * *

Итак, если рассматривать каждое направление работы министерства отдельно, то к безусловным неудачам можно отнести, во-первых, почти всю работу духовного отделения, сама структура которого оскорбляла православное духовенство, а деятельность оказывалась выгодной для целей протестантов и последователей мистицизма, во-вторых, все попытки насильственно внедрить благочестие.

С другой стороны, несомненными заслугами князя Голицына явились организация частичного перевода Священного Писания на 18 языков, в том числе русский, и его широкое распространение, а также забота о материальном благосостоянии учителей.

Министерство никогда не работало как единый организм, поскольку мистическое настроение А. Н. Голицына лишило его опоры в среде православного духовенства. Увольнения профессоров вызывали недовольство среди преподавателей. А при отсутствии доверия со стороны общества любая реформа обречена на провал, поскольку традиционным условием успеха для подобных реформ в России могла явиться лишь опора на Православие.

Необходимо повторить, что основанием деятельности Голицына стали утопические идеи Священного союза. История XX века показывает нам, что “хорошая” утопия невозможна. Это также является одной из главных причин неудачной работы министерства.