Креационизм и эволюция: чужая война
Апостолы жили в мире, где доминирующей культурной и политической силой была Римская империя. Мы живём в мире, где такой доминирующей силой стали Соединённые Штаты; английский язык является международным, персонажи американской массовой культуры одинаково хорошо узнаваемы в Москве, Варшаве и Берлине, и даже человек, настроенный резко антиамерикански, обычно облачён в американский национальный костюм — джинсы и майку с короткими рукавами — не говоря уже о том, что на его компьютере стоит программное обеспечение, разработанное всё в той же Америке.
Я сейчас не говорю о том, хорошо это или плохо; я говорю о том, что эту особенность нашей эпохи надо иметь в виду, рассматривая некоторые её идейные конфликты. Один из таких конфликтов — конфликт между эволюционизмом и креационизмом. Формы, в которых выступают противники, сложились в Соединённых Штатах и обусловлены американской культурой, в которой глубокая религиозность протестантского толка сосуществует с очень высоким уровнем развития науки и технологии. Весь остальной мир импортирует — часто себе на пользу, а бывает, что и во вред, — американские культурные стереотипы, одежду, развлечения и стандарты поведения; таким же образом импортируется и этот внутриамериканский конфликт. Часто люди не признаются себе в самом факте такого импорта; точно так же они могут не замечать, что облачены в американские джинсы и пишут в американском Word’e.
Однако “креационизм” есть точно такой же американский продукт, как Windows. Это ещё не значит, что он плох или неприемлем для православных людей — я сам работаю в Windows, где же ещё — но это значит, что он связан не только (и, по-моему, не столько) с вечными истинами слова Божьего, сколько с конкретной культурной (и даже политической) ситуацией в конкретной стране в конкретную эпоху. Мне, впрочем, следует определить, что я здесь называю “креационизмом” и почему я беру это слово в кавычки. Все христиане являются креационистами в том смысле, что все они верят в то, что всё существующее создано и поддерживается в бытии личностным, всемогущим и нравственно благим Богом. Как говорил выдающийся эволюционный биолог Феодосий Добжанский, “я креационист и эволюционист <…> Приходит ли эволюционная доктрина в столкновение с религиозной верой? Нет. Рассматривать Священное Писание как школьный учебник по астрономии, биологии, геологии или антропологии — грубая ошибка. Воображаемый (и неразрешимый) конфликт возникает только тогда, когда символы Священного Писания истолковываются в том смысле, который в них никогда не вкладывался”.
Однако слово “креационизм” закрепилось именно за “младоземельным” креационизмом — взглядами, согласно которым возраст Земли не превышает десяти тысяч лет, эволюция не имеет места, биологические виды сотворены готовыми, процесс творения занял буквальные шесть календарных суток. Примерно 47% процентов американцев придерживаются этой точки зрения, и нам стоит рассмотреть её историю.
Сыр-бор: немного истории
Сторонников младоземельного креационизма часто называют “фундаменталистами”, но это не совсем точно. Слово “фундаментализм” происходит от серии из 12 книг, называвшихся The Fundamentals (“Основы”) и отражавших взгляды консервативных протестантов в полемике с либеральным богословием. В 1910 году американские пресвитериане приняли так называемые “пять основ” (five fundamentals); речь шла о богодухновенности и безошибочности Библии, о Девственном Рождении Спасителя, об искупительном характере смерти Христа, Его телесном воскресении и исторической подлинности Евангельских чудес. Эволюция в то время не находилась в центре полемики, и многие консервативные протестанты не считали веру в недавнее сотворение земли чем-то существенным для христианства.
Однако после Первой мировой войны многие христиане обратили внимание на связь между идеологией германского империализма и дарвинизмом; дарвинизм стал восприниматься как теория, подрывающая и веру в Бога, и элементарную человечность. В 1923 году возникла “Антиэволюционная лига”, к концу 1920-х годов в ряде штатов были приняты законы, запрещавшие преподавать в школах теорию эволюции. В 1960 г. Генри Моррис предложил интерпретацию научных данных, которая, по его мнению, поддерживала “младоземельную” картину творения, в книге “Библейский Потоп” (Genesis Flood, соавтор John C. Whitcomb). С тех пор взгляды Морриса (иногда несколько модифицированные) и лежат в основе так называемого “научного креационизма”.
Дарвин в очень плохой компании
Сейчас антиэволюционистов того времени легко представлять себе туповатыми фермерами, выступающими против науки с Библией наперевес и словами “а ты читай, как написано”. Однако это не совсем так. У христиан были основания отнестись к теории эволюции с серьёзным беспокойством. Теория, предполагавшая естественный отбор и “выживание наиболее приспособленных” (фраза Герберта Спенсера), очень скоро была воспринята как новое откровение, новый миф о Творении, основываясь на котором, следовало строить свою жизнь и свои отношения с ближними. Прогресс жизни — и прогресс человеческого общества — стал восприниматься как обусловленный “борьбой за существование”, борьбой, в ходе которой “приспособленные” выживают за счёт “неприспособленных”. В головах образованной, научно мыслящей публики водворились “научный” расизм и социал-дарвинизм. Сейчас, когда расизм (особенно в англоговорящем мире) превратился в табу, а расистские высказывания — в самый надёжный способ раз и навсегда погубить свою карьеру, биографы учёных избегают говорить об этом, но история развивалась так, как она развивалась: самые грубые расистские убеждения выражали не какие-нибудь профессора околовсяческих наук, не странноватые любители, а признанные светила науки. Казалось очевидным, что расы занимают эволюционно разные ступени, чернокожие ближе к обезьянам, итальянцы где-то посередине, а просвещённый английский джентльмен (или прусский генерал) — вершина эволюции. Вспомним хотя бы Томаса Хаксли, прозванного “бульдогом Дарвина” за его яростную защиту теории эволюции, человека, которого современные “научные атеисты” вроде Ричарда Докинза прославляют как легендарного героя эпической битвы науки против мракобесия. Хаксли принадлежат следующие, например, слова: “Ни один разумный человек, знающий факты, не верит в то, что средний негр равен… белому человеку. И если это так, просто невероятно, что если снять с него все ограничения, негр сможет успешно состязаться со своим соперником, превосходящим его размером мозга и уступающим только размером челюстей, в состязании, в котором важно умение мыслить, а не умение кусаться”. Другим видным представителем научного расизма был выдающийся учёный, основатель научной социологии Герберт Спенсер; по его мнению, например, африканцы просто не могут страдать от депрессии, так как недостаточно развиты для этого. Германский учёный Эрнст Геккель помимо расизма выдвинул идеи искусственного уничтожения “неприспособленных” представителей человеческого рода (позднейшая практика так называемой “эвтаназии” в Третьем рейхе опиралась на его идеи) и заложил основы расовой идеологии немецкого нацизма.
Все эти учёные придерживались также социал-дарвинистских воззрений, перенося принцип естественного отбора в отношения между людьми. По мнению Френсиса Галтона, кузена Дарвина, социальная помощь беднякам и больницы для душевнобольных позволяли “низшим” представителям общества выживать и размножаться, причём быстрее, чем представителям “приличного общества”, и были необходимы срочные меры, чтобы предотвратить поглощение цивилизованного общества “низшими” людьми. Надо отметить, что лично Дарвин не поддерживал социал-дарвинистских идей, а его фактический соавтор Альфред Уоллес резко выступал против них, но сложившийся научный консенсус был скорее именно социал-дарвинистским.
Сейчас в оправдание Хаксли и других говорят, что они разделяли предрассудки своего времени. Это просто не так. Они разделяли не предрассудки, а передовые научные взгляды своего времени, и расизм и социал-дарвинизм были частью этих взглядов. Программы евгенетики — искусственного “улучшения” человеческой расы путём поощрения браков между “полноценными” партнерами и подавления (вплоть до стерилизации) размножения “неполноценных” были приняты как научно обоснованные рядом стран, в том числе рядом штатов США. За время осуществления этих программ в одних только США были насильно стерилизованы около 60 тысяч человек. Эти меры рассматривались как настолько несомненно “научно обоснованные”, что единственной организованной силой, выступавшей против них, была Католическая Церковь.
Подобное “научное” отношение к людям достигло своей вершины в немецком национал-социализме, который довёл рассматриваемые идеи до их крайнего логического завершения. Неудивительно, что теория эволюции в этом контексте выглядела как что-то демоническое, как тёмная разрушительная сила, явившаяся прямиком из ада, чтобы губить души и тела.
Сциентисткая междоусобица
Людей, которые отвергали (и отвергают) теорию эволюции (как научную теорию) из-за её нравственных плодов, можно понять. Если от имени науки вас склоняют к чему-то, возмущающему совесть, вам несомненно следует слушать совесть. Но одно вам следует помнить — когда от имени науки вам пытаются указывать, верить ли вам в Бога и как поступать со своими ближними, вы имеете дело не с наукой. Как сказал мне один неверующий учёный, “наука имеет описательный, а не предписательный характер”. Зоология может описать поведение альфа-самца шимпанзе (доминирующего в сообществе — Ред.), но она не может сказать вам, стоит ли вам вести себя, как альфа-самец шимпанзе. В том, как себя вести, вам придётся полагаться на другие источники. Это кажется достаточно очевидным — что бы там наука ни говорила о скотах бессловесных, мы-то не бессловесные скоты. Однако эта очевидность размывается в рамках определённой философии, под сильным влиянием которой сложилось всё мироощущение Запада (в данном случае включая Россию). Это философия сциентизма. Философия эта полагает, что наука является единственным источником истины и единственным источником наших представлений о том, кто мы такие, каково наше место в мире и как нам поступать. Иногда эта философия прямо заявляет себя как род “атеистической религии”, как в случае с “эволюционным гуманизмом” Джулиана Хаксли, иногда просто присутствует в воздухе, как один из тех мифов эпохи, которые никто не оспаривает, потому что никто не осознаёт. Мы уже привыкли к тому, что “истина” подразумевает “научную истину”, а “ненаучное” значит “ложное”; смелые предположения социобиологов, что супружеская измена имеет генетические корни, воспринимается аудиторией как законная индульгенция. Весь “научный атеизм” — и в исполнении советских пропагандистов, и в исполнении авторов, подобных Докинзу или Деннету, стоит на той предпосылке, что наука правомочна выносить суждения о бытии Божием, о морали, о предназначении человека; более того, только её суждения и стоит принимать во внимание.
Является ли сциентизм научным? Позволяет ли научный метод как-то обосновать его притязания? Никоим образом. Даже на уровне личного опыта мы отлично понимаем, что истина не равна научной истине. “Бах — великий композитор” — истина, но к науке она не имеет отношения; это эстетический опыт, который вы можете пережить (или не пережить, если вы предпочитаете, скажем, Верку Сердючку). “N — мой старый верный друг”. Можно ли доказать эту истину научно? “Надлежит поддерживать слабых” — истина, опять же лежащая за пределами науки. Можем ли мы обосновать все эти истины в рамках научного метода, путём воспроизводимых экспериментов и повторяющихся наблюдений? Очевидно, нет. Есть вопросы, на которые наука в принципе не отвечает. Наука, например, не может рассматривать действия личностных агентов — выйдет ли Марья за Ивана или предпочтёт ему Петра, или вовсе бросит мир и уйдёт в монастырь, — вопрос вполне осмысленный и для Ивана, надо думать, животрепещущий, но наука на него не отвечает. Науке тем более нечего сказать о бытии Божием — “научные атеисты” опровергают бытиё некоего предполагаемого природного объекта в ряду других природных объектов, но Бог — не природный объект. Его нельзя сделать объектом наблюдений и экспериментов. Это вовсе не значит, что научный метод чем-то плох. Это просто означает, что у него есть границы применимости. Он приложим далеко не ко всему.
Поэтому важно отметить, что имея дело с “научным мировоззрением”, которое противопоставляется “религиозному”, мы имеем дело не с наукой как таковой, а со сциентистской философской доктриной, ложность которой просто режет глаз. Беда, однако, в том, что участники великой креационно-эволюционной битвы с обеих сторон действуют именно в рамках сциентистского взгляда на мир.
Воинствующие атеисты (тот же Ричард Докинз в своей книге “Бог как иллюзия”) уверяют, что теория эволюции опровергает бытиё Божие. Что же говорят его спарринг-партнёры? Что научная теория, оставаясь в рамках науки, не может опровергать или доказывать бытиё Божие? Нет, они с ним соглашаются! Если эта теория верна, то христианство ложно. И креационисты, и “научные атеисты” согласны в одном очень важном пункте. Для тех и других наука правомочна отвечать на вопрос о бытии Божием; для одних она с очевидностью доказывает, что Бог ничуть не реальнее орбитального чайника и макаронного монстра, для других наука указывает на “очевидность сотворения мира”. Те и другие влекут Библию на суд науки; одни при этом заявляют о её позорном осуждении наукой, другие, напротив, о её триумфальном оправдании — но для тех и других именно наука выступает в роли судии. Как говорят креационисты, “Библия научно истинна”, и вся битва идёт за то, чтобы эту научную истинность доказать. При этом креационисты оказываются в заведомо проигрышном положении — “естественнонаучные данные”, которые они извлекают из Библии, выглядят крайне неубедительно.
Именно сциентизм — а не религиозный консерватизм как таковой — заставляет писать учебники по “православной биологии” и “библейской геологии”. В самом деле, если последнее слово — за наукой и именно науке принадлежит власть судить о последних истинах, то жизненно важно заставить науку поддержать нашу сторону, даже если с научным методом при это придётся обойтись крайне грубо.
В действительности научные теории не сообщают нам, во что нам верить и как нам жить, а Библия не содержит научных данных; Библия является истинной, не являясь при этом научной. Людям, выросшим в сциентистской культуре, бывает трудно это понять, но есть истины, гораздо более фундаментальные, чем научные.
Правда, погибающая на чужой войне
Стоит ли нам углубляться в рассмотрение этого по сути внутриамериканского конфликта? Боюсь, что да; как Windows, джинсы, сериалы про полицию Нью-Йорка и многое другое, он уже давно импортирован в Россию. Уже наши верующие пишут учебники по “православной биологии”, а наши учёные соответственно выражают ужас и негодование по поводу их научного уровня. Поэтому важно отметить, что этот конфликт порождён условиями, отсутствующими у нас, и нам совершенно незачем переносить его на нашу почву. Есть известное выражение — “правда на войне погибает первой”. Сами американцы описывают происходящее в их стране как cultural war — борьбу за то, как будет выглядеть американская культура и какие ценности будут преобладать в американском обществе. Война эта, слава Богу, протекает не на полях сражений, а на выборах, в судах и СМИ, но отличается большим эмоциональным накалом. Креационисты видят в своих оппонентах безбожных растлителей, явившихся разрушить и погубить милую сердцу патриота богобоязненную Америку, а те в свою очередь полагают креационистов “американским талибаном”, рвущимся установить мрачную теократию. Эволюция перестаёт быть просто научной теорией и превращается в знамя борьбы за определённые политические цели — гомосексуальные “браки”, снятие ограничений на аборты и тому подобное. Противоположный же лагерь, стоящий за христианские ценности, предаёт эволюцию анафеме.
Как это бывает с партийными конфликтами, точки зрения радикализуются, горячее желание помочь своим и посрамить врага делает спокойное рассмотрение вопроса практически невозможным. До нас — со страшным свистом — долетают осколки этой войны.
В научно-популярном фильме “Был ли Дарвин неправ?” производства National Geographic вполне научные доводы в пользу того, что земле миллиарды лет, а многообразие видов явно не было сотворено за календарную неделю, перемежаются с утверждениями и эмоциональными оценками, уже выходящими за рамки науки как таковой — подчёркивается, что эволюция это “слепой”, “лишённый цели” процесс, жизнь природы описывается как “непрекращающаяся резня” (slaughter), что человек ничем принципиально не отличается от животного, представляя собой только один из биологических видов. Научные факты — и хорошо обоснованные теоретические выводы из них — подаются в одном пакете с идеологическими заявлениями, никак научно не обоснованными. Наука может описать процесс; она ничего не может сказать о том, есть ли у него цель и является ли он “слепым”.
Понятно, что у наблюдателя создаётся впечатление, что эволюция как научная теория предполагает принятие определённых мировоззренческих установок; если эти установки неприемлемы, то следует отвергнуть и саму теорию. Именно это и делают американские религиозные правые; некоторые православные люди у нас, в России, им в этом подражают. Боюсь, что это ошибка. Недавно я прочитал, как противники президента Обамы обвиняли его в том, что он поддерживает аборты, однополые “браки” и — о ужас, о верх нечестия — контроль над оружием. Каким образом право на свободное ношение оружия попало в один ряд с такими бесспорно христианскими ценностями, как семья и жизнь нерождённых детей? Не очень понятно, но такова американская специфика. Каким образом научная теория сделалась острейшим вероисповедным вопросом? Это тоже американская специфика, и ничего обязательного для нас в ней нет.
Разумеется, в тех же США достаточно людей, удаляющихся от обоих позиций — начиная с выдающегося генетика Фрэнсиса Коллинза, христианина и эволюциониста. Но средства массовой информации устроены таким образом, что чем более крайнюю и провоцирующую позицию человек занимает, тем легче ему попасть в кадр. Зрители заскучают от подробных научных разъяснений того же Коллинза, а вот перепалка между насмешливым атеистом и твёрдым креационистом соберёт оживлённую аудиторию, кричащую “Шайбу! Шайбу!”. Ревностно проповедуя свою точку зрения и шумно препираясь с неприятелями, представители обоих лагерей создают впечатление, что перед зрителем их битвы стоит простой выбор из двух позиций — либо Земле несколько тысяч лет, либо Бога нет. Однако, как это часто бывает с выбором между двумя экстремальными позициями, этот выбор попросту ложен.
Тех мировоззренческих выводов, которые делают из теории эволюции “научные атеисты” от Хаксли до Докинза, из неё просто не следует. У нас нет никаких оснований ставить нашу веру в зависимость от состоятельности той или иной научной теории. Как говорится в “Основах социальной концепции Русской Православной Церкви”, “научное и религиозное познание имеют совершенно различный характер. У них разные исходные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не противоборствовать одна с другой. Ибо, с одной стороны, в естествознании нет теорий атеистических и религиозных, но есть теории более или менее истинные. С другой — религия не занимается вопросами устройства материи”.