– Владыка Арсений, в Лавре теперь столько переселенцев! Повлияло ли это как-то на жизнь братии?
– Монастырская жизнь всегда насыщенная. У нас в Лавре и до революции тысячами шли паломники, и до недавних военных действий по 90 автобусов по воскресеньям прибывало. Но сейчас несколько изменился контингент. Прежде много туристов было: и наших, и зарубежных. Многие из этих туристов воцерковились, нашли здесь духовников. Но вы обратите внимание: когда началась война, куда побежали люди? Изюм, Красный Лиман рядом, но люди бежали именно в Святогорск, под покров и защиту Божией Матери, в надежде, что Господь их не оставит. Потому что больше доверять в мире некому. То есть они сюда уже бежали с верой. Конечно, приезжают и паломники, которые ничего не боятся в этом мире, кроме как оскорбить Бога грехом своим по любви к Нему. Могу сказать, что живущие у нас переселенцы воцерковленными стали. Особенно детвора. Уже как свои. Идешь по набережной, а навстречу друг Кирилл идет, 4 года. Подходит такой серьезный, безо всякой улыбки руку протягивает: «Привет, Владыка! Как поживаешь?» Так и беседуем.
– Сейчас Донецкий регион очень неспокойный, даже на блокпостах порой не знаешь, чего ждать, а ваши монахи ездят часто на службы. Были ли угрозы со стороны военных на братию?
– Такое время озлобляет людей. Причина современных событий в болезненности нашего общества, которое выразилось в соответствующих обстоятельствах. Да и средства массовой информации тоже будут в ответе – чему людей учили, на что настраивали. А когда озлобленность берет верх, человек может что-то не то сказать, не так себя повести. Один мирской человек на вопрос, что говорить людям, которые сделали тебе недоброе, очень хорошо сказал: «То, что он делает недоброе, я пишу на песке, а то, что делает доброе, – я высекаю на камне». Сколько мудрости в этих словах! Война – производная больной души человеческой. А добрых людей неимоверно больше, нежели злых и озлобленных. Вот, например, наши благодетели, без которых мы не смогли бы прокормить столько переселенцев. Нам все время кто-то помогает, из разных регионов и даже стран. Многие архиереи: и наши, и из России, из Италии. Один батюшка из Италии написал, что даже католики откликнулись – хотят помочь. И слава Богу! Блаженны милостивые, яко тии помилованы будут. Люди через это Царство Небесное зарабатывают, а мы что, будем отказываться и тем самым венцы спасения у них отбирать? Конечно же, нет! Кто хочет добро творить – творит.
– Нам рассказывали, как владыку Митрофана Горловского на одном из блокпостов допрашивали с автоматом: «Бытие 1:1!», – потом про «Любимый псалом царя Давида», и лишь после этого отпустили. Бывали ли такие случаи с вашей братией?
– Негативы были, но чтобы массово – не могу сказать. Я не считаю, что сейчас о таких вещах стоит говорить. Нужно говорить о тех событиях, которые не озлобленность затрагивают, а добрые и светлые струны души. Чтобы человек задумался, – может, что-то и неправильно делает. Плохого и так хватает. Например, новости посмотришь по ТВ – будто и нормальных людей в стране нет, одна уголовщина. От этого и уныние. Один батюшка на вопрос, почему он считает просмотр телевизора грехом, ответил: «Сам по себе телевизор как изобретение ума человеческого не грех. Если бы он служил для воспитания нравственности и духовности, вопросов бы не было. Вот вы мне скажите: вы бы убийцу к себе в дом пустили? – Нет! – А вора-рецидивиста или блудника, который бы с вашими детьми на ваших глазах блудом занимался? – Нет. – Простите, но через телевизор они все у вас в доме». Того, кого бы мы на порог дома не пустили, через телевизор незримо, но духовно все у нас в доме сидят. Владыка Алипий так говорил: «Пока у человека нет духовности, он должен стремиться к нравственности: читать нравственные книги, смотреть нравственные фильмы, слушать нравственные песни. Когда он уже утвердится и подтянется к духовности, то это отойдет на второй план».
– Владыка, мы случайно увидели, как Вы у ворот монастыря послушнику по лбу несколько раз посохом постучали. Это такое наказание? Какие вообще бывают наказания у монахов?
– Да ну! Это не наказание, а предупреждение. Если бы серьезное что-то, и пожурил бы, и поклоны бы сказал делать. А вообще у монахов есть епитимия. Это может быть и замечание, сделанное со строгостью, и выговор. Ну, как в семье. Монастырь – это семья. Только монахов ремнем не погоняешь, к каждому свой подход. Кому-то можно и сказать, кого-то и пожурить или пошутить, а кто-то настолько ранимый, что и сказать нельзя напрямую. Иногда человек как нарыв: не знаешь, с какой стороны к нему и подойти, как пообщаться. Потому порой просто молишься за этого человека, ибо понимаешь: словесное вразумление на него не подействует. Ибо Бог всемогущ, и мертвого может воскресить. Ну и физическое вразумление для молодежи тоже помогает.
– Как это физическое вразумление? Сто поклонов бить?
– Прямо сто! А вдруг не сделает? Тут ведь такие законы: если духовник скажет своему духовному чаду 100 поклонов бить, а тот откажется, то должен духовник те 100 поклонов положить. Вообще поклоны – хорошая вещь. Даже Ленин своему брату Митеньке советовал в тюрьме земные поклоны бить. Не из любви к Богу, а потому что при земных поклонах все группы мышц работают. Иоанн Затворник, уже 70-летний старец, 700 поклонов ежедневно делал все 17 лет.
– Существует ли какая-то связь между Лаврами?
– Однозначно, в первую очередь, связь духовная и молитвенная. Братия и владыки общаются, у нас со всеми добрые отношения. А вот в Киево-Печерскую лавру я приезжаю с особым трепетом, который корнями в детство уходит. Моя бабушка в 8 лет осталась сиротой, воспитывала ее тетя Феодосия. Она была очень благочестивой жизни. Они с бабушкой из Воронежской губернии в Киевскую лавру пешком ходили. Бабушка и принесла оттуда свои особые духовные впечатления, о которых вспоминала всю жизнь. Когда я был еще в 5 классе, мой дядя троюродный переехал в Бровары под Киевом. Мы поехали к нему в гости. Нас и повели в зоопарк и Киево-Печерскую лавру. Там тогда музей был. Однако благодать-то все равно осталась. Я в поезде всю обратную дорогу целую тетрадь изрисовал церквями. Она до сих пор дома лежит. Теперь я всегда приезжаю в Киево-Печерскую лавру с каким-то покаянным чувством. Потому что приезжаю туда как архиерей, на машине, а моя бабушка сюда пешком ходила, чтобы поклониться, поисповедоваться, на колокольню подняться. Причем я бабушку свою очень любил, она святой жизни была. Всегда сравниваю свою поездку с ее паломничеством пешком и ее воспоминаниями. Когда в пещеры спускаешься, чувство времени теряется. Да что там! Даже на руинах Успенского можно было часами гулять – кругом в лавре некое ощущение надмирности. Притягательная благодать такая. Все Лавры – чада Божией Матери. Когда у нас тут беда случилась, все Лавры нам помогали – и владыки, и братия. Привозили микроавтобусы с пожертвованиями. С Почаевской лаврой нас связывал старец-духовник, ныне покойный схиархимандрит Серафим (Мирчук). С владыкой Павлом мы ближе познакомились, когда вместе на Афон ездили несколько лет назад. У нас с владыками братские отношения.
– Братские и дружеские отношения – это одно и то же?
– Нет, дружеские отношения – по страстям. Брат брата в плохое не заведет, от плохого предостережет. Пусть и неприятно будет слышать, но он честно скажет правду. Это как родители: они строги в воспитании, могут и ремня дать при случае. Сосед, хоть ты будешь с ним дружить, и курить тебя научит, и словам плохим, и питью алкоголя. А родители запереживают – так нельзя. Так и в братских отношениях, как с родителями. Друзья скажут: а ну, закури, выпей. Брат скажет: ты отойди от греха. Насколько душа выше тела, настолько духовное родство выше телесного. Есть родство телесное, только вы встретитесь – и поговорить не о чем. А родство по духу: встретишься – и до утра проговорить можно. И как из сердца в сердце переливается разговор этот. Так вот, в братских отношениях – родство духовное.
– В вашем монастыре очень строгий устав. Не было ли случаев, когда монахи не выдерживали и уходили в мир?
– В монастыре ворота открыты для входа и для выхода. В монахи сразу не постригают, это решение должно созреть. Сначала человек приходит к нам трудником. Потом пишет прошение как указной послушник, надевает подрясник. И только через несколько лет мы братским советом решаем, можно ли кандидатуру этого послушника предложить на монашеский постриг. Беседуем с ним – осталось ли стремление быть монахом. Даже во время самого монашеского пострига трижды ножницы на пол бросаются – человек сам три раза ножницы эти поднять должен в знак того, что он действительно хочет стать монахом. Даже если два раза поднимет, а третий нет – постриг отменяется. Это очень серьезное решение, подкрепленное испытаниями. Случаи всегда были разные, это как в семье. Но уходят редко. У нас достаточно строгий прием. Принимаем только тех, которые имели опыт приходской жизни, и берем их только на испытательный срок. С улицы к нам не попадешь. Братики у нас хорошие. Каждый на своем послушании старается. Любят обитель деятельной любовью.
– Почему раньше легче было в монастырь уйти, а теперь так сложно?
– Потому что раньше семьи жили по христианским традициям. Соблюдали посты, было почитание родителей, трудолюбие прививалось с детства. Сами послушники говорят: «Владыка, так сложно! Ведь дома не мы родителей слушали, а родители нас!» Мы берем тех, кто знает хотя бы азы. Бывает, приходит человек, а от него куревом и перегаром тянет, и говорит: «Владыка, хочу быть монахом!» Я смотрю на него во все глаза: «Господи, помилуй, если я тебя приму, то завтра сам из монастыря сбегу! Ты ж накуренный!» «Нет, я уже бросил!» – говорит, а стоять рядом с ним просто невозможно!
Почему мы дорожим этой обителью? Потому что мы вместе с благодетелями и местными жителями ее восстанавливали, любви, сил и здоровья столько ей отдали – оттого она особо дорога нам! Отец Лазарь уже 20 лет в монастыре келейником. С детства мама его по монастырям возила, а когда он решил у нас остаться, она приехала и за голову схватилась – не монастырь, а руины. А потом рассказывала мне, что сын ей на это ответил: «Ты не понимаешь, какое это счастье обитель своими руками отстраивать!» Вот такие братики к нам и приходили. Местные сначала не верили, думали, что мы кучка умалишенных, потом сами же каялись.
– А этот памятник советского прошлого, Артем, он вам не мешает?
– У владыки Алипия была в детстве наставница схимонахиня Евдокия в селе Карповка. До этого 10 лет каторги отбыла, высокой духовной жизни была. Тогда все пионерами были. Он, когда начал к Богу тянуться, перестал галстук носить. А тогда без галстука в школу не пускали. Вот приходит он к матушке и спрашивает: «Что делать? Заставляют галстук носить, а ведь я тогда как безбожник буду, против Бога, против Церкви». Матушка попросила его этот галстук принести. Когда принес, разложила его на столе и говорит: «Вот смотри, он треугольный, как Троица (Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой). А красный цвет пусть напоминает тебе о крови Христа, которая пролита ради нашего спасения. Пионеры его со своим смыслом носят, а ты со своим носи». Окропила галстук святой водой, потом повязала галстук на будущего владыку Алипия. Так, говорит, он этот галстук в святом углу дома складывал, у икон. Утром встанет, перекрестится, поцелует галстук, повяжет и идет в школу. Как тогда матушка мудро поступила: и избавила дитя от потрясений, и смысл глубокий в этот галстук вложила. Так и с Артемом. Во-первых, у этого товарища Артема мама была очень верующей. На фотографии такая старушечка с Евангелием. Во-вторых, Исаакий-прозорливец монахам еще в начале ХХ века сказал: «Нет, на той горе не церковь, там здоровый человечина будет!» Отец Исаакий умер в 1903 году, а памятник Артему в 1923 году поставили. У нас сейчас в обществе и так много конфликтов. Еще памятник Артему валить, страсти накалять? Это памятник культурного наследия Украины. За ним – огромная братская могила. Куда это все? Поэтому кто-то на него смотрит как на памятник советской идеологии, а мы смотрим как на свидетельство прозорливости отца Исаакия. Поэтому нам бы, прежде чем ломать, лучше задуматься: что бы построить? Ломать не строить. У нас и без войны в Украине вымерли 600 сел за последние 20 лет. А почему? Бесу ничего не жалко, потому что он ничего не создавал. Это Богу жалко: и человека, и труд человеческий, и былинку, и травинку. Потому что Он – Создатель. Господь за все переживает, обо всем печется. И мы так: если человек что-то творит, ему все жалко. А кто ничего не творил, тому ничего не жалко.
– Почему напасть такая на восток Украины? Что можно сделать, чтобы она прекратилась?
– Разве только на Донбасс? Гробы идут теперь по всей Украине. Сколько матерей смысл жизни потеряли! Сколько сирот осталось, а сколько больных поствоенным синдромом будет! Что делать? Что можешь доброго – то делай. Каждый на своем месте. Начни с себя. Как в сказке. Возвращается мама с базара. Старшая дочь к ней бежит: «Я так рада, что ты вернулась!» – поцеловала и убежала на гуляние. Вторая дочь бежит: «Мам, я так рада, что ты мне привезла платочек, спасибо!» – и побежала мерить. А третья молча подошла к маме и ноги помыла ей с дороги. Так каждый из нас на своем месте должен сейчас ноги мыть Украине и друг другу. И завет Блаженнейшего помнить. Когда его, уже больного и слабенького, накануне Великого поста спросили: «Что вы скажете своей пастве? Ведь наступает пост. Нельзя есть скоромное», – то он тихо, но пророчески твердо дал нам на все времена завет: «Друг друга не ешьте».