Архиепископ Запорожский и Мелитопольский Лука: Впервые попав в храм на Пасху, я остался в Церкви на всю жизнь

К какому служению изначально готовил себя, как давались непростые решения, как, по воле Божией, сложилась жизнь, какими он нынче живет заботами, чему противостоит и о ком более других радеет, архиепископ Запорожский и Мелитопольский Лука предельно откровенно рассказал порталу «Православие и мир».

Архиепископ Лука (в миру Андрей Вячеславович Коваленко) — епископ Украинской Православной Церкви, управляет Запорожской и Мелитопольской епархией (с 2010 года), председатель Синодального отдела УПЦ МП по делам пастырской опеки казачества Украины и духовно-физического воспитания молодёжи.

Родился 11 июля 1971 года в городе Харцызск Донецкой области тогда еще Украинской ССР. В 1992 году поступил в Донецкий государственный медицинский университет. В 2000 году успешно защитил диссертацию на соискание степени магистра медицины.

В марте 1998 года митрополитом Донецким и Мариупольским Иларионом был рукоположен в сан диакона. В мае 1999 года был рукоположен в сан иерея. С 1998 по 2002 год заочно учился в Киевской духовной семинарии, а с 2002 года также заочно в Киевской духовной академии. 25 декабря 2003 года в Свято-Успенском Святогорском монастыре принял монашество с именем Лука в честь святителя Луки Крымского. 29 апреля 2008 года возведен в сан архиепископа.

23 декабря 2010 года назначен управляющим Запорожской и Мелитопольской епархией. В 2012 году был награжден знаком отличия «За заслуги перед Запорожским краем» III степени, ранее стал лауреатом народного рейтинга «Великие запорожцы».

 

Хлеб и подснежники

— Владыка, расскажите, пожалуйста, о своем детстве, родителях, чему они вас учили, за что наказывали, каким вы должны были вырасти человеком по их мнению?

— Моя мама, Зоя Федоровна, родилась в 1942 году в Курской области, потом работала простым контролером ОТК на Харцызском машиностроительном заводе. Она без образования, из деревни, на себе прочувствовала пресловутый «закон о трех колосках». Осенью, после сбора урожая, примерно в 46-47-м году, когда страшный голод был, они с сестрой пошли на поле что-то собрать для еды.

Мама рассказывала, что там их застал начальник одного из отделений колхоза. Дети бежали, а он ехал на коне и хлестал их плеткой. Понятно, откуда у людей, которые пережили те времена, трепетное отношение к хлебу. Тогда на уроках истории об этом не принято было говорить. И мама нам с братом об этом не сразу рассказала.

Помню, как меня ругали за плохие оценки, за корявый почерк. Я побеждал в городских предметных олимпиадах, но не ездил на областные из-за плохого почерка. Решаю задачу, и если вижу ошибку, тут же зачеркну, напишу сверху, получалось некрасиво.

К знаниям тянулся всегда. Интересным образом мне помогала мама. Пока она готовит на кухне, радио слушает, а потом интересное мне рассказывает. А я это где-то вспомню на занятиях, расскажу, и там мне хорошую оценку поставят. Мама и сейчас часто об этом вспоминает.

Отца звали Вячеслав Васильевич, он уже умер. Насколько я помню, папа в моей жизни бил меня только один раз. Причем за то, в чем я был не виноват. Я никогда в жизни не курил, в то время как мои друзья, одноклассники курили. Тем не менее, мы ходили собирать «бычки», и я их собирал для друзей. Обнаружив в кармане окурок (а папа не курил), отец мне за это «всыпал»…

Еще как-то ругали, но не били — за то, что сильно переволновались за меня. С приятелями-ровесниками, а нам тогда было лет по 10, мы накануне 8 марта пошли в лес накопать подснежников для мам. Идти было недалеко, километра полтора, но еще лежал снег. Наш путь пролегал через вспаханное на зиму поле, а снег уже немного подтаял, под ногами была такая грязь, что сапоги слетали. И потом: чем копать? Мы же не взяли с собой никакой лопатки. Но нашли электрод, им и руками ковыряли мерзлую землю, чтобы только сделать мамам подарок. Нас тогда искали.

— У Вас в роду были священнослужители?

— Никого. Дедушка мой, мамин папа, был церковным старостой. За это его на 3 года отправили на «строительство социализма» на Донбасс, где шахты открывались. Это было в начале 20-х годов. Но все равно потом у бабушки и дедушки был святой уголок, лампадка горела, рушничок висел. В детстве мне это было интересно, но они очень осторожно рассказывали о вере.

Иногда меня спрашивают: «Как же так — Пасху запрещали праздновать в советское время, а все равно все отмечали?». Помню Светлое Воскресение Христово, когда мне было лет пять или меньше. Мои родители не были верующими, но, тем не менее, на Пасху вели к бабушке, и я уточнял: «Папа, что надо говорить?». А он учил, что надо говорить: «Христос Воскресе!», а бабушка тебе в ответ: «Воистину воскресе!». «А мне за это мороженое будет?»

Пинцеты, зажим и скальпель были моими самыми любимыми игрушками

Мне часто задают вопрос, почему я решил стать врачом. И я говорю, что в далеком детстве у меня была серьезная операция — убирали последствия родовой травмы. Помню, как мужчина в белом халате мне сказал: «Ты будешь врачом». Не знаю, кто это был, и почему так сказал, и почему я сидел у него на руках. Но эта история мне запомнилась на всю жизнь.

Мой папа был радиолюбителем, у него была антенна, свой позывной, и для того, чтобы подпаивать детали, у него были пинцеты, зажимы, скальпель. Это были мои самые любимые игрушки! Все мои мягкие игрушки — кошечки, собачки — были порезаны.

Ставил на табурет стульчик под лампой — это был мой операционный стол, надевал перчатки тряпочные, не понимал же тогда, почему нужны резиновые, и делал им операции. Я никем иным не хотел быть: ни танкистом, ни летчиком, ни космонавтом, только врачом! Дети играли танками, машинками, мне это и тогда было неинтересно, кстати, у меня до сих пор нет водительских прав.

— А теперь вместо белого халата вы в черном облачении…

— Ну почему же? Я преподаю в мединституте, у меня более 20 лет общего медицинского стажа по трудовой книжке. Я с 9-го класса пошел работать в больницу санитаром.

— Сложно ли было школьнику устроиться в больницу? Договаривались «по блату»?

— Нет, у меня родители совершенно простые люди, и никакого блата никогда не было. Я сам пошел в больницу, за меня родители никогда не ходили, мама вообще не знала дорогу в институт. Пришел на прием к главному врачу, он меня «отфутболил», я еще раз пришел, объяснил. Это был Владимир Павлович Надольский, он более 20 лет был главным врачом больницы. Может быть, просто проверял меня?

В то время, если у тебя есть трудовой стаж, при поступлении добавлялся один или два балла. И когда конкурс 8 человек на место, такой бонус очень ценен. Мне досталось тогда… убирать переход из одного корпуса в другой, фактически, это была общественная курилка. Представляете, после занятий я бежал на работу, убирал эту «курилку». Иногда меня ругали за то, что там было накурено и наплевано. Я оправдывался: «Но я же убирал…». Тем не менее, старшая медсестра очень хорошо ко мне относилась, по-матерински.

Тогда все старшеклассники занимались в УПК — учебно-производственном комбинате. Ребятам предлагали «мужские» специальности столяра, водителя, токаря, а девочкам — учится на швей, медсестер, кулинаров, секретарей. И я, естественно, попросился на «медсестру». Мне отказали: «Это женская специальность». Но я своего добился: ходил в городской отдел народного образования и его начальник мне разрешил заниматься с девчонками. Я был единственным парнем среди девочек.

В хирургическом отделении, где мы проходили практику, работала перевязочная медсестра Елизавета Васильевна, одинокая женщина, прошедшая Великую Отечественную войну. Очень строгая, принципиальная и ответственная. Как-то она мне говорит: «Андрей, пусть девчонки полы моют, утки выносят, приходи ко мне в перевязочную». И она научила меня делать перевязки.

Потом говорит: «А тебе интересно попасть на операцию?». Конечно же, интересно! Вот так я попал в операционную, а потом врачи предложили: «Что ты просто так ходишь? Давай, поможешь нам, станешь на крючки (оттесняющие медицинские инструменты — Авт.)». И я в конце 9-го класса уже стал мыться ассистентом на операцию.

Работа вторым ассистентом, скажем так, самая черная и самая грязная. Потому что нужно так подвернуться под двумя хирургами, чтобы они могли делать свое дело, а я должен развести края раны, сделать достойный доступ для хирурга. Когда мышцы у больного напряжены, недостаточно глубокий наркоз, больной полный — это очень тяжело. Тем не менее, я участвовал в операции, а девчонки мыли полы. И когда после всего этого я первый раз не поступил в институт, это была трагедия. После второй неудачной попытки поступить в институт меня призвали в ряды Советской Армии…

— В каком возрасте вы впервые попали в храм? И кто в этом сыграл роль?

— Так как я очень хотел поступить в институт, бабушка, папина мама, предложила сходить в церковь помолиться. Там я впервые познакомился со священником. А фактически для меня знаменательна Пасха 1992-го года, когда я вернулся из армии. Ребята, друзья со двора, предложили погулять, а как раз была суббота накануне Пасхи, потому и пошли в церковь просто ради интереса. Так вот, я пришел на Пасху — и остался в Церкви.

Ребята ушли, конечно, а я впервые остался на богослужение. Мне было очень интересно и как-то легко на душе. А сознательно стал посещать церковь после дня памяти святых жен-мироносиц. Я подошел уже после службы, смотрю, какой-то старичок выходит, кому руку даст поцеловать, кому на голову положит. Когда он ко мне прикоснулся, я испытал такое незабываемое чувство, ради которого стал ходить в церковь, искать этого старичка. Это был владыка Алипий (Погребняк), тогда правящий архиерей Донецкой епархии.

— Было ли вам понятным то, что читает батюшка?

— Я вообще ничего не понимал! Я и слышал-то только «Христос Воскресе!», а даже «Господи, помилуй!» не разумел. Было такое состояние, которое я не могу описать, состояние, которое меня удерживало в этом храме, меня ж дергали за рукав, мол, Андрей, пойдем, ну что тут делать… «Нет, я еще побуду…».

Вспомнил еще историю: в 10-м классе мы с нашим классным руководителем были в Москве на Ваганьковском кладбище. Я в то время был заместителем комсорга школы и вот такую страшную вещь сказал. Мы зашли в храм, я с интересом все рассматривал, испытывая некий трепет, и учительница мне говорит: «Андрей, ты же комсомолец, что тебе тут делать?», а я так еще грозно сказал: «Я должен знать врага в лицо!»

Врачом-окулистом стал не по своей воле

— В моей истории был такой случай, когда я сказал, что никогда не буду врачом-окулистом, а стал им. Это было до специализации, на 4 курсе института. Восемь дней подряд мы изучали глазные болезни, после чего сдавали зачет профессору. Но он уехал в командировку, и зачет принимала доцент, Зоя Филипповна. Я ответил на все ее вопросы достойно. Она мне говорит:

— Я вам ставлю «4»

— За что?

— Я не могу вам поставить «5»

— Почему?

— Пять у нас ставит только профессор.

—Но вы же преподаватель, я вам сдаю зачет

— Нет, не могу

— Посмотрите мою зачетку (я уже тогда был стипендиатом Верховного Совета Украины!), у меня нет ни одной четверки.

Тогда эта стипендия была 40 гривен, и я фактически жил на нее, родители не могли мне помочь материально. Тогда я и сказал: «Вы знаете, я никогда не буду врачом-окулистом!» — потому что я хотел быть хирургом. И она говорит: «Ну, я не знаю, что будет, если профессор узнает» — «Но я же не за деньги, и ответил без ошибок, просто войдите в мое положение».

Она все же поставила «5». Это было в сентябре, а на зимних каникулах я еду к духовнику. Я просил у него совета, кем быть. Я уже думал о монашестве, мне очень нравилась хирургия, и терапия, и патанатомия. Понятное дело, не оттого, что надо вскрывать трупы, а оттого, что фактически патологоанатом «расставлял все точки над і», выстраивал процесс развития смерти, это танатогенез называется. Вот для меня этот процесс был очень интересен и очень важен.

И батюшка мне говорит: «Поезжай и спроси у Алеши». Жил такой в Старом Осколе очень интересный человек. Его в детстве уронила няня и ниже 7-го шейного позвонка у него ничего не работало. Алеша с полугода инвалид, нигде не учился, ручки-ножки скрюченные, он не разговаривает. Как общается с людьми? У меня аж сейчас мурашки идут по коже, как я вспоминаю! По табличке с алфавитом он так водит пальчиком и составляет слова, отвечает. Мы с ним беседовали по фармакологии бронхолитиков. Он пишет стихи! Стиль написания — как у Александра Сергеевича Пушкина.

Я очень волновался, и сопровождавший меня человек говорил ему: «Алеша, вот Андрей, учится в мединституте, думает о монашестве и не знает, какую выбрать специальность. Ему нравится терапия, хирургия и патанатомия. Но с трупами монаху не хорошо заниматься, хирургия тоже — обнаженное тело, это не совсем прилично. Для монастыря было бы очень хорошо терапевт».

Алеша отвечает: «Да, терапевт хорошо, но я бы пошел в окулисты». Я внутренне возмутился. И отец Василий, сопровождавший меня, говорит: «Леша, ну как, это же настолько узкая специальность, какая польза от врача-окулиста в монастыре?». А он повторяет: «Да, терапевт — хорошо, но я бы пошел в окулисты». И отец Василий больше не стал с ним беседовать на эту тему. Я приезжаю к духовнику: «Батюшка, ну как же так?!», — а он мне в ответ: «Я однажды в жизни его не послушал и теперь всю жизнь жалею…».

Тогда духовник предложил мне, помолившись, потянуть жребий. Я кладу под Евангелие две бумажечки: «терапевт» и «окулист», хирургию уже не рассматриваю как вариант. Помолился, почитал Евангелие, Апостол, почитал канон Спасителю, вытягиваю записочку — окулист! Господи, ну не может быть, ну как так? Я еще почитал акафист Спасителю, акафист святому Николаю, вытягиваю второй раз листочек — опять окулист!

Господи, ну не может быть этой специальности, я не хочу быть врачом-окулистом. Я третий раз кладу бумажку под Евангелие, перемешал их несколько раз… И когда уже третий раз молился, до меня дошло: «Безумец, что ты делаешь?». И больше я записки не открывал, остановился на том, что благословили.

Вернувшись от батюшки, я сразу пошел к профессору, заведующему кафедрой глазных болезней, попросился у него заниматься. Он предложил осматривать прооперированных больных по поводу катаракты, поставил задачу прежде освоить определенные навыки, смотреть глазное дно. Когда я первый раз увидел глазное дно, мне стала интересна и эта область медицины. Затем меня опекала в городе Макеевке Нина Тимофеевна Солдатенко — очень интересная личность, профессионал высокого класса и в то же время солдатка такая — и в семье была строгая, и в отделении.

Я вышел в понедельник на работу, а она меня вызывает в пятницу и спрашивает: «Андрей, ты хочешь быть окулистом?» — «Конечно», отвечаю. — «Вот, ты завтра дежуришь». «Так я же работаю только первую неделю, многого еще не знаю?». — «Ты знаешь, как щелевой лампой пользоваться? Знаешь, как соринки из глаза удалять?» — «Вы показывали…».

К сведению, Макеевка — это большой город, несколько сотен тысяч населения — шахты, заводы! «Если кого-то привезут, не знаешь — читай книжку, если что-то серьезное — вызовешь меня». И она меня очень многому научила, со второй недели брала по отделениям консультировать больных, советовала, какие статьи читать, обсуждала их со мной. Для меня это стало хорошей профессиональной школой. Магистерскую диссертацию «Нарушение аккомодации при тупой травме глаза» я защитил, когда уже работал в областной травматологической больнице.

— Попадались тяжелые случаи?

— Всякое было. Помню такой случай (архиепископ буквально на пальцах демонстрирует, какую травму получил мужчина): вот орбита, в которой находится глаз, здесь находятся мышцы, четыре прямых, две косых. Здесь же есть пространство, заполненное жировой тканью, сосудами, нерв… На моем дежурстве поступил молодой человек, у которого по нижней стенке орбиты вошло лезвие ножа! Из 25 сантиметров вонзилось 10! И ничего не повредилось: ни сосуды, ни нервы, ни мышцы! Сохранилось стопроцентное зрение. Это очень интересный случай. Ему обработали рану, чтобы не развилось нагноение, и через неделю парень вышел из больницы здоровым.

— Школу вы окончили с медалью?

— Нет, у меня было в аттестате 5 четверок. Но медалистки-одноклассницы списывали у меня. Любимыми предметами были математика, физика, химия, биология. Литературу также любил. У нас была очень хорошая учительница, Нина Николаевна, правда, всего полтора года: 8 класс, это как раз золотой век литературы, и начало 9-го класса. И она нас научила писать сочинения.

Сейчас школьники из Интернета списывают и не думают, у половины класса один и тот же текст. А она нас настолько влюбила в себя и в литературу! Нина Николаевна стала проводить литературные вечера, от нее я впервые узнал о Высоцком, услышал его песни, мы зачитывались «Евгением Онегиным». И когда сейчас говорят, что это — зарубежная литература, мне очень больно, или «Достоевский — это плохо», а надо читать «Гарри Поттера», меня это поражает, это просто дикость! Почему я в восьмом классе это мог понимать, а современные дети не могут? Почему мы их оболваниваем?

А вот языки были для меня проблемой — и русский, и украинский. И в сочинениях содержательная часть у меня всегда хорошей была, а вот орфография страдала. Я и в институт не мог поступить из-за этого — два года я писал сочинения на двойку. В первый раз у меня было 8 ошибок, второй раз — 12. А третий раз я уже поступил на подготовительное отделение, благодаря учебе на котором смог сдать письменные экзамены.

На следующий день после экзаменов вывешивают только двойки, и я после каждого экзамена исправно приходил проверить свою фамилию в списках. И если в предыдущие годы по сочинению вывешивали по несколько страниц, то в этот раз был всего один листочек, в котором моей фамилии не оказалось. Подхожу и уточняю: «А это все двойки?», мне говорят: «Иди отсюда, нет у тебя двойки по сочинению» — меня уже запомнили (улыбается).

Сейчас на КПП, где довелось нести караульную службу, построен храм

— Вы были пионером, комсомольцем?

— Был неизменным старостой класса, заместителем комсорга школы, активно участвовал в сборе макулатуры. Мама меня ругала, просила побыть дома, я отвечал: «Если не я, то кто же это сделает?».

— А таких дилемм не было: «по-комсомольски» поступить или «по совести»?

— Я был председателем комиссии по приему в комсомол, в которую входили и комсомольцы, и учителя. И вот, для того, чтобы стать комсомольцем, ученику надо было сначала пройти комиссию, а потом его уже принимал комитет комсомола. И были случаи, когда мне преподаватели говорили: «Андрей, ну он же хорошо учится», а я возражал: «Но он не знает, что такое демократический централизм, он не может быть комсомольцем!». И ребята плакали из-за меня… А сейчас для меня есть каноны Церкви, которые я должен соблюдать.

— Где вы проходили срочную службу, какую роль сыграла армия в вашей жизни, сложно ли было подчиняться приказам?

— Всю жизнь меня сопровождают добрые люди, которые мне помогают просто так, не за что-то. Я это ощутил на себе и в армии. Не поступив в 88-м году в институт, я работал санитаром, в 89-м я опять не поступаю. И тогда мне подсказали поступить на вечернее подготовительное отделение в институт. Днем я работал, вечером ездил из Харцызска в институт в Донецк.

Декан отделения, Николай Иванович Тарапата, нас сразу предупредил, чтобы не попадали ни в какие передряги, так как «без пяти минут студенты». Тогда выпускные экзамены на подготовительном отделении считались вступительными экзаменами в институт. И вдруг мне на работу принесли повестку в военкомат.

Для меня это была трагедия! Я-то думал, что уже в институте, в военкомате мне дали отсрочку до весны, пошли навстречу моему желанию стать врачом. Но тогда не пойти в армию был позор! Не брали только с медицинским кодом «7Б», то есть, с психическими заболеваниями. «У тебя что, «7Б»?

Хоть я и полный был, мы все равно бегали с ребятами, занимались, я замерял тонометром давление до бега, после него, советовал друзьям не курить. Ну, служить — так служить. Я приехал в институт, подошел к старосте, а он мне не сказал, что надо было взять академотпуск! Хорошо, нашелся добрый человек, Александр, который разыскал моих родителей, они от моего имени написали такое заявление и передали в вуз. И я, не потеряв еще один год, после армии вернулся на подготовительное отделение.

Еще когда мы, призывники, ехали в поезде в Киев, меня ребята прозвали «Доктор». Видимо, я выглядел как-то иначе, чем остальные. И если в вагоне парни по двое на нижних полках спали, и даже третьи полки были заняты, то у меня была вторая полка отдельная: «Доктор пусть спит!».

Я попал служить в Мукачево. По всем документам местом службы считалась «рембаза ВВС», но это был центр слежения за космическими объектами. Меня распределили в роту охраны, через день ходил в караул. И я стал нести свое послушание на КПП, открывать-закрывать ворота. Сейчас на этом КПП, где я начинал служить, построен храм.

Два года назад своим близким, батюшкам, я предложил «Поехали, покажу, где я служил». И мы встретили моего командира роты. Говорю: «Вы меня, конечно же, не помните. Тем более, сейчас я с бородой. Коваленко, в 89-м призывался, в 91-м уволился. А он отвечает: «Вы знаете, я вас помню: вы были плотнее всех остальных».

Нас призвали осенью, а в апреле уволился санинструктор, и нужно было выбирать кого-то из военнослужащих на его место. У меня была корочка, что я окончил курсы младших медсестер в УПК, плюс народный университет «Юный медик», где я был победителем.

И был претендент из Узбекистана, парень, у которого был диплом фельдшера. Но начальник, Леонид Иванович Нестеренко, выбрал меня. Мы сейчас с ним перезваниваемся, поддерживаем связь периодически. Так я попал в санчасть и уже увольнялся старшиной. Леонид Иванович был очень строгий человек, настолько любил чистоту, что если идет в лазарет, мы не знали, куда деваться! Проверял, как убрано, за унитазами, за раковинами. Я ему благодарен за то, что научил меня порядку, и все-таки я занимался любимым делом, медициной.

— Неужели не вспомните какой-то интересной армейской истории?

— Была такая. Августовский путч я застал в армии, но мне же никто не сообщал об этом событии. Тут звонят: «Алло, это Квадрат». Елки-палки, что за приколы?! И я говорю: «А это круг!» — «Аааааааааа, — в ответ, — это полковник такой-то! Это из медслужбы армии! Сержант, доложите, сколько у вас личного состава в лазарете!». И тому подобное… Думаю: «Господи! Уже ж дембель фактически, и надо было так вляпаться». Но обошлось.

Еще вспоминается старшина роты, который меня недолюбливал за то, что всем в посылках присылали продукты и сигареты, и этим можно поживиться. А мне родители по моей просьбе присылали только книжки по физике, химии, биологии и медицинские журналы, которые я выписывал.

— А с самодурством, как таковым, не сталкивались?

— В армии, в Мукачево, телевидение ловило каналы Венгрии, Чехии, и после 12-ти ночи там всякие пикантные передачи показывали. Телевизор стоял в ленинской комнате на 3-м этаже, и старослужащие умудрялись как-то подрезать печати, чтобы посмотреть передачи. А на окно, выходящее на плац, выставляли молодого бойца, чтобы упредил обход дежурного по части. Иногда этих ребят забывали «снять с караула», а это тяжело — не поспать ночь. Так вот, меня никогда не поднимали: «Доктор пусть спит».

Я упоминал, что меня начальник медсанчасти приучил к дисциплине. Была одна ситуация, в которой дисциплина, может, спасла мне жизнь. Не знаю, какие могли бы быть последствия. Наша военная часть несла боевое дежурство, охраняла участок космического пространства. И вдруг произошло обесточивание части, радиолокационной системы! Если это длится более 12 минут, часть расформировывается, командира отдают под суд. Это страшное дело! Мы в короткий срок успели переключиться, но, тем не менее, состоялся серьезнейший «разбор полетов», тем более что часть напрямую подчинялась Москве, командованию ПВО.

Выяснили, что, оказывается, крыса перегрызла кабель. Казалось бы, причем здесь я, санинструктор? А притом, что я должен регулярно травить крыс! И все шишки на кого? На санчасть! Не травили крыс! Я говорю: «Позвольте, вот журнал — такого-то числа, два дня назад, я это произвел, хотите, обследуйте все. А какую отраву выдали на складе, я не виноват! Если она ее наелась и не умерла, причем тут я?». И этот заполненный журнал и выполненное задание меня спасли!

Спасти ребенка могла только операция, но после крещения симптомы болезни исчезли

— Полагаю, что на высокого, интересного, умного студента уже тогда девушки заглядывались? Были романы, встречи?

— Да, конечно, была девушка еще в школе. Нас вообще считали братом и сестрой, мы в институт на «Юного медика» всегда вместе ездили. Она медалистка была, «Мисс училища», красивая, акробатка, кандидат в мастера спорта. Но потом она мне в лицо сказала: «Ты слишком полный, я красавица, не будет такого, чтобы я свою красоту тратила на тебя». Слава Богу за все…

— Вы никогда не сожалели о том, что у вас будут только духовные чада, а не родные дочки-сыночки, плоть от плоти, кровь от крови?

— У меня знаете, сколько чад духовных! Есть крестники, есть племянники, я очень люблю детей. У моего старшего брата трое сыновей.

— Вы приняли монашество с именем Лука в честь святителя Луки (Войно-Ясенецкого), он был для вас примером для подражания?

— Я хотел этого и заранее просил об этом отца Арсения, сейчас он уже владыка Арсений — наместник Святогорской лавры. Первая книжка, которую мне духовник дал прочитать на первом курсе, это была самиздатовская книга о святителе Луке. Я очень хотел быть на него похожим. И просил его: «Отец Арсений, если можно, пожалуйста, мне бы хотелось в монашестве иметь имя Лука».

Он так: «Да? Ты будешь еще заказывать?!». У него очень тонкий юмор, деликатный: «Назову тебя Павсикакием и будешь им всю жизнь». А батюшка-духовник рассказывал, что долгое время насельником Почаевской лавры был один монах с тяжелым характером, он ходил, требовал у наместника: «Постригите, постригите». И вот постригли его с именем Гад (Гад — один из библейских пророков — Авт.). Представьте: «Отец Гад, иди сюда!».

А в иночество меня постригали с именем Дамиан. Я расстроился — зачем же Дамиан, когда я хотел Лука. А мне духовник объяснил, что очень хорошо, когда в иночество и в монашество постригают с разными именами, чтобы было больше молитвенников за монаха. И поэтому, когда в монашестве я услышал: «Брат наш, Лука», — я уже успокоился и обрадовался.

— Кто к вам привычно обращается с мирским именем Андрей?

— Мама.

— Это медицинское образование подвигло вас на продвижение благотворительного проекта «Любовь милосердствует»?

— Нет. Я по благословению владыки Илариона служил священником в одном храме, и к этому он еще поручил окормлять молитвенную комнату в детской областной больнице в Донецке. Это для меня была очень хорошая школа, где я видел чудеса Божии, и школа сострадания. Вот почему я хочу помогать детям. Кстати мы не помогаем какому-то конкретному лицу, цель проекта — собрать средства, на которые покупаем оборудование, которое может помочь многим детям! Это принципиальная позиция.

— Были свидетелем чудесных исцелений?

— Мне часто снятся глаза умершего мальчика, которого я причастил, и он буквально через несколько часов скончался от опухоли мозга. История, можно сказать, показательная. Родители этого ребенка очень конфликтовали, и бабушка решила сходить к экстрасенсу за помощью.

Мать с отцом помирились, а через три недели их сыну диагностируют уже неоперабельную опухоль головного мозга. Фактически на ровном месте! Хотя это редкий случай, чтобы такая опухоль возникла внезапно. Экстрасенс — три недели — смерть ребенка. Как это объяснить? Люди идут к целителям, а ведь еще в Ветхом Завете четко сказано: «До седьмого колена поражу тех, кто обращается к гадалкам, ворожеям и им подобным».

А про чудеса… Первая девочка, которую я крестил в больнице, Кристина, уже стала взрослой. Ей диагностировали болезнь Гиршпрунга-то есть, поражение толстого кишечника, отсутствие нервных ганглиев. В кишечнике ребенка идут процессы гниения, идет самоотравление организма. Спасти может только операция, при которой удаляется пораженный участок кишечника.

Бабушка ее верующая, и в свое время она работала операционной сестрой у профессора Куща, а профессор Кущ — знаменитый детский хирург в Донецке, академик, очень интересная личность. Еще будучи школьником, я пару раз с ним встречался. Так вот, бабушка обратилась ко мне за молитвенной помощью, а я предложил девочку в больнице же и окрестить.

И что вы думаете? Кристину готовят к операции, чтобы определить объем оперативного вмешательства, делают контрольную колонографию (рентгеновское исследование с контрастом), а у нее ничего нет, у нее все нормально!

Была еще Ангелинка, Царство Небесное. Через смерть ребенка родители пришли к Богу. Девочка родилась с недостаточностью выработки сурфактанта — вещества, которое обволакивает альвеолы легких и не дает им слипаться. Важно, чтобы ребенок сделал первый вдох, а когда нет этого вещества, легкие спавшиеся, и ребенок не может сделать первый вдох, и он погибает. Ее мама была некрещеная. 40 дней врачи боролись за жизнь малышки, родители в это время покрестились, повенчались, молебны мы служили…

Но Ангелинку спасти не смогли. Это, конечно, трагедия для родителей. А где-то года через полтора я совершаю молебен, открывается дверь, заходит молодая пара. Мужчина с окладистой такой бородкой. «Здравствуйте, батюшка, вы нас не узнаете?» — «Простите, я вас не помню». — «Помните Ангелинку?» — «Да». — «Мы благодаря ей пришли в церковь, поняли, какие мы были грешники, и что теперь наша Ангелина — ангелочек, который молится за нашу семью. Мы ездим по монастырям, мы благодарны ей, благодарны Богу, что нас через скорбь по-земному, но привел к себе».

В реанимацию меня пускали. Бывало, в день до 10 человек младенцев крестил, в боксах, кювезах, недоношенных. Ночью приезжал.

— Вы как-то сказали, что стали священником по промыслу Божиему.

— Владыка Иларион, митрополит Донецкий и Мариупольский, заметил меня в больнице. И говорит: «Вы бы не хотели пойти другим путем? Вы врач?» — «Нет. Я на шестом курсе». — Он опять: «Вы бы не хотели пойти по другому пути? По духовному?». Я как-то засмущался. «Ну, вы придите ко мне на прием». — «Хорошо».

Я думаю, просто поговорили. Кто я? Я простой студент. А это архиерей целый! На службе, на помазании, на Всенощной: «Вы подумали о моем предложении? Придите ко мне на прием».

Господи, я хочу быть врачом, мне несколько кафедр предлагают оставаться, перспектива нормальная. Я опять проигнорировал приглашение. В третий раз он уже как-то строго спросил: «Вы собираетесь ко мне на прием?». Я к духовнику, а он сказал: «Ты этого не искал, прими это как волю Божию».

Я согласился, пришел к владыке, он мне даже свой подрясник дал. Я не был ни дня иподьяконом, пономарем, ни дня! На Крестопоклонной неделе в субботу он меня рукоположил в диаконы, для меня все это было настолько необычно! Все новое, не то, что в алтарь мне разрешили зайти, я стал участником богослужения.

Благотворительный проект доказывает, что в наших сердцах теплится любовь и милосердие

— Какие благие дела удалось совершить в ходе благотворительного проекта «Любовь милосердствует», который вы основали в области?

— 5 апреля мы провели областной телемарафон, собрав более 900 тысяч гривен, но и сейчас еще деньги собираем, и кровь люди сдают, уже больше тысячи человек стали донорами, выходит более 400 литров крови! Иногда просто не верится, что возможны такие результаты, что вместе мы можем много. Вот только центральную прессу часто привлекают не такие события, а скандалы, пустая болтовня… К счастью, наши региональные СМИ идут навстречу, поддерживают и пропагандируют добрые начинания.

— А какое медоборудование удалось купить в прошлом году?

— Благодаря проекту, в 2012 году было собрано более 1 миллиона гривен. Для областной детской больницы приобрели очень дорогостоящее оборудование, такое, как в столичном «Охматдете»: биохимический анализатор для определения концентрации химиопрепарата на данный момент. Этот прибор очень важен, так как если ты уменьшишь дозу, то не будет нужного действия, если увеличишь — «химия» убьет все живое. Теперь наши врачи получили возможность вводить строго необходимое количество химиопрепарата.

Кроме того, вручили следящий кардиологический монитор (для тяжелобольных на химиотерапии) и двести линий для инфузоматов, лабораторные центрифуги, термостат с системой стерилизации, систему стерилизации воздуха «Аэролайф». Также помогли 5-й детской клинической больнице, где деток оперируют, тубдиспансеру приобрели аппарат искусственного дыхания, купили 30 инсулиновых помп для детей, больных сахарным диабетом, что помогло им улучшить качество жизни.

Этой весной приобрели фотоэлектрический фотометр для областного противотуберкулезного диспансера. Этот благотворительный проект свидетельствует о том, что у нас много неравнодушных людей и в наших сердцах еще теплится любовь, милосердие, сострадание, а значит есть и духовность.

— Кто же поддержал ваш призыв сдать кровь для онкобольных детей?

— Священники епархии, губернатор Александр Пеклушенко и сотрудники областной госадминистрации, мэр Запорожья Александр Син, городские депутаты, бизнесмены, жители районов области, работники СМИ, «Укрпочты», военнослужащие, правоохранители, сотрудники прокуратуры и МЧС, заводчане…

Я боюсь кого-то пропустить — это было массовым явлением. И все это при поддержке средств массовой информации. Я же не руководитель, просто человек, взывающий к людям, но они-то слышат!

Был такой случай, который меня потряс. В прошлом году, когда священники сдавали кружки с пожертвованиями, кто-то пожертвовал 4,5 тысячи евро! Мы не знаем, кто это. В этом году, в том же храме, уже положили 10 тысяч евро! Значит, человек доверяет нам.

Или вот старушки: на одном из приходов мне подают письмо. Думаю, наверное, жалоба. А мне говорят: «Владыка, почитайте, это не жалоба!». Открываю, а там записочка: «Иванова, к примеру, Лидия Ивановна — 20 гривен, Петрова Зоя Михайловна — 30 гривен, такая-то — 500 гривен…». В итоге, 1100 гривен на больных деток. Просто поражаешься нашим людям!

— Сколько сейчас священнослужителей в Запорожской епархии, есть ли дефицит кадров, и какой наш «среднестатистический батюшка»?

— В епархии более 200 священников. Средний возраст около 40 лет. Конечно, все они разные, со своими характерами и наклонностями, но могу поручиться за каждого в вопросах службы. Священник ведь на виду, ему не прощают оплошностей, поэтому дисциплина у нас строгая. Все стараются работать с детьми, окормлять интернаты, дома престарелых.

Есть у нас батюшки и очень образованные, а вот некоторых рукоположили в свое время без соответствующего образования. Мы сейчас, слава Богу, открыли специальность «Богословие», имеем возможность дать нашим священникам богословское образование и при этом вручить диплом государственного образца. Запорожский классический приватный университет — первый, кто получил эту лицензию в Украине.

В этом году в проекте «Любовь милосердствует» мы собрали около миллиона гривен. Из этой суммы более 400 тысяч собрали священники (с учетом пожертвования в 10 тысяч евро). Это о чем говорит? О том, что люди слышат священника.

А дефицит кадров существует: батюшки не хотят служить в селах, особенно молодежь. Всем подавай городские приходы. Я про себя думаю: «А ты бы поехал в село?» Господь так управил, что я мог стать врачом, а стал архиепископом, живу сейчас в огромном городе. И, тем не менее, я пять лет жил практически в лесу, в прямом смысле этого слова. Ведь Конотопская кафедра — это леса. Там было 300 тысяч населения, и я там служил и благодарил Бога, не роптал. А жил в Глинской пустыни, этот монастырь находится среди лесов и болот, за 20 км от города.

— Вы много внимания уделяете подрастающему поколению — юным казачатам, воспитанникам воскресных школ, сиротам, впервые провели Александровский бал для православной молодежи, епархия взяла под заботливое крыло уникальный детский симфонический оркестр. Стало ли заметнее количество молодежи в храмах?

— Молодежь тянется к вере, ищущая, думающая, интересная. И это, фактически, инвестиция в будущее, забота о будущем государства. Если мы потеряем это… Нужно помогать и пенсионерам, и одиноким, и болящим, но воспитание молодежи выходит на первый план. И Святейший Патриарх Кирилл определил такую задачу — работа с молодежью.

— Вы публично призываете запорожцев не отмечать чуждый нам праздник святого Валентина, почитая вместо этого муромских благоверных и преподобных супругов Петра и Февронию.

— Да, и буду это делать, пока хватит сил. Противостоять громадной индустрии, делающей деньги на всей этой околопраздничной мишуре типа открыток, фантиков и цветочков, тяжело, но молчать нельзя. Вообще это отдельная тема — этот псевдопраздник, который у нас уже даже в некоторых детских садиках воспитатели отмечают с детьми. А когда начинаешь спрашивать, почему вы празднуете, по сути, древний день блуда, пожимают плечами. Говорят, все отмечают, и мы следом, никто не вникает…

— Вы также убеждаете не включать в школьную программу произведения писателей о потустороннем мире и магии, и выступили с инициативой создания морального кодекса украинца. Чем опасны для школьников книги Эдварда Люси-Смита «Эротика в произведениях искусства», книга Паоло Коэльо «Алхимик» и совсем уже детский герой Джоан Роулинг Гарри Поттер?

— В книге «Эротика в произведениях искусства» — это не «эротика», там гомосексуализм пропагандируется. К примеру, одна из картинок называется (владыка сделал паузу, размышляя, стоит ли вообще произносить вслух название рисунка) «Мастурбация святого»! Оформлено как икона, сидит мужчина с нимбом и то, что написано… Как я должен к этому относиться?

Так меня еще одна журналистка попрекнула в своей статье, дескать, Лука святее Папы Римского и Патриарха. Как должен реагировать человек, когда его веру оскорбляют? Я возмутился и открыто выступил против этого.

Я читал «Алхимика»: когда все знаки, знаки, знаки — приметы, фактически, это суеверие! Нонсенс, когда мы говорим, что Достоевского не надо читать, пусть дети читают 8 книжек этого Гарри Поттера. Это полностью потусторонний мир, нереальный мир, воображение психически больного мальчика.

Все, что в духовной жизни называется «мир злых духов», здесь преподносится как очень счастливый мир. Ребенок теряет понятие добра и зла. И он уже думает, что потусторонний мир — это не совсем уже что-то такое страшное. А сколько детей под влиянием этой книжки пытается колдовать? Сколько детей покончило жизнь самоубийством после нее? Люди добрые, задумайтесь, что вы детям своим даете?

Восемь рабочих дней

— Сколько длится ваш рабочий день?

— Сегодня начался в 9 часов утра, сейчас на часах около 19-ти, и у меня еще намечены встречи. Я сплю очень мало. Так, например, все, что выкладывается на епархиальном сайте, касающееся меня, я стараюсь просматривать и прочитывать. Есть работа с документами, надо все прочитать, продумать, разобраться с конфликтными ситуациями.

— А рабочая неделя из семи дней?

— Из восьми! И ребята — водитель, келейник, просят: «Владыка, хоть как-то делайте себе выходной», и врачи тоже рекомендуют. Понимаю, что можно сгореть на работе. Но ведь это не работа, а моя служба, мой долг.

— Значит, вы востребованы! Хуже было бы, если бы к вам приходили всего один день в неделю…

— Когда я закончил магистратуру, защитился и знал, что уже священнослужитель плюс работа как врача есть. И был момент, когда меня увольняют из магистратуры, а через два дня я выйду на это же место работать, и получается, что по службе у меня этот день выходной. И я проснулся с ужасом, что мне никуда не надо идти. Как, я — ни-че-го не буду делать?

— Легко ли к Вам попасть на личный прием?

— С одной стороны — да, с другой — нет. Дело в том, что я не высиживаю определенные часы в кабинете, и не жду, придет ли кто-то на прием. Но с каждым посетителем обстоятельно разбирается завканцелярией отец Геннадий или секретарь епархии отец Леонид, подсказывают, как решить тот или иной вопрос, в большинстве случаев моего вмешательства даже и не требуется, хотя я в курсе всех обращений.

Если человеку необходима личная встреча — назначаю на удобное время. Кроме этого у меня есть электронная почта, на которую мне может написать любой желающий. В таком режиме я доступен всем, и не надо ко мне ехать на прием. То есть, я открыт 24 часа. Мой день заканчивается тем, что я всегда проверяю свой почтовый ящик.

— В продолжение разговора о здоровье: как Вы его бережете? Есть ли у Вас любимый вид спорта и поощряете ли занятия спортом священников епархии?

— Приходится беречь. Что касается спорта, в детстве мы дружно начинали ходить в разные секции: то на бокс, то на теннис. Но больше всего я занимался ручным мячом. У нас учительница была хорошая, Людмила Захаровна. И мы всем двором к ней ходили.

Тренировки были до занятий. Я в половину шестого просыпался, в шесть мы уходили на тренировку, в половине восьмого она нас отпускала, чтобы мы успели на занятия. Мне это очень нравилось. А занятия священнослужителей поощряю однозначно, тем более, что возглавляю синодальный отдел, в том числе и по физическому воспитанию молодежи. Так что это мой долг.

— Просматриваете ли светские издания, читаете ли газеты, классику, книги современных авторов? Что из прочитанного ранее произвело на вас впечатление?

— Физически не успеваю все, что хотелось бы и необходимо, но ежедневно просматриваю основные сайты — городские, областные, всеукраинские. Из прочитанного более всего впечатлили книга о святителе Луке, также «Лето Господне» Шмелева, произведения Булгакова, например, «Записки молодого врача» для меня были очень интересными. А вот «Мастера и Маргариту» я так и не смог прочитать, хотя начинал несколько раз…

Запомнились также «Белая гвардия», «Роковые яйца». Мне «Собачье сердце» очень нравится. Фактически, это квинтэссенция всей биоэтики! И фильм также нравится, прекрасно сыграл профессора Преображенского Евгений Евстигнеев.

— Какие музыкальные произведения — «бальзам на душу»?

— Классика! Почему еще детский симфонический оркестр мы поддерживаем — потому что очень люблю классическую музыку. Нравятся разные вещи по настроению. Если грустное — люблю «Адажио» Альбинони, люблю Баха, Вивальди — когда приподнятое настроение. Произведения Рахманинова, посвященные Пасхе, это просто такой взрыв! Действительно, чувствуется, это ПАСХА! Я не слышал сильнее произведения, посвященного Пасхе.

— А нужен ли священнослужителю телевизор?

— Нужен! Сейчас это средство коммуникации и возможность донести человеку необходимую информацию, как тот же Интернет. Я всегда привожу пример: ножом делают операцию, ножом можно убить человека, ножом мы режем хлеб. От чего зависит его действие? От того, в чьих руках и с какой целью он используется. Если ты смотришь по телевизору фильм о Святой земле — это одно, если ищешь пустые и опасные передачи — другое. Я никогда не был на схождении Благодатного огня, а благодаря ТВ его видел!

— Тогда вернемся к Интернету. В какой-то момент батюшки активизировались в социальных сетях. Лично видела как потенциального «друга» в «Одноклассниках» и вас, Владыка… Как потом оказалось, некто создал страницу от вашего имени, заполняя ее снимками, которых достаточно в Интернете, и общался с пользователями от вашего имени. Можно ли, нужно ли, стоит ли священнослужителям, монахам искушать себя Всемирной паутиной?

— Я не зарегистрирован в социальных сетях. Это была провокация. Но я издал распоряжение и священников благословляю, чтобы они организовывали такие интернетактивные православные группы. Если появилось это поле, значит, появилась возможность проповеди. Я это поддерживаю.

— Предлагают ли лично вам состоятельные прихожане дорогие подарки-пожертвования, что вы можете принять, а от чего отказываетесь?

— Недавно в Интернете выложили фотографию моих часов швейцарской марки и «оценили» их в 10000 гривен. Они маленькие, удобные, и они намного дешевле. Очередные поиски сенсации. Знаете, есть подарки, которые мне дороги — например, церковные вещи, которые я использую в богослужении, и мне подарила их братия в Глинской пустыни, где я 5 лет был наместником. Частица моего сердце осталась там… И для меня это самый дорогой подарок! Не по деньгам, а по памяти. Такой ситуации, чтобы мне дарили что-то дорогое и бесполезное, не было.

Мне вспоминается ситуация моего духовника, которому подарили авторскую копию картины Ильи Глазунова «Сто веков» — громадное полотно, на котором изображены и святые, и Ленин, и революционеры… Батюшке ее подарили очень состоятельные люди. А когда дарители уехали, он сел, глянул на картину, и сказал: «Знаете что, поставить ее в святой угол, так там этот „леший“ со своей гвардией, отнести ее в туалет — так там святые, пойдите ее лучше и спалите». Я не могу сказать, что у меня есть дорогие подарки. Если люди спрашивают, что вам подарить, то, в первую очередь то, что нужно для богослужения.

— Чем довольствуетесь в жизни: каким жильем, транспортом, мобильным телефоном?

— Мобильные телефоны мои вы видите (на столе рядком лежат две скромные мобилки Nokiа), обычные, даже не айфоны, не хочу с их помощью ни в Интернет входить, ни фотографировать, мне достаточно, чтобы качество связи было хорошее. Машина, личная — Тоyota Camry, но водит ее водитель.

Дом у меня 200 «квадратов» — не мой, епархиальный. Пока служу в епархии, буду жить в нем. Если некуда будет идти, у меня есть крыша над головой — дом в Донецке, где живет мама, оформленный на меня. Если переведут на другую кафедру, то там тоже, думаю, будет свое жилье. Я не хотел бы попасть на кафедру, где нет жилья. У меня был период, когда полгода главы негде было преклонить — это очень тяжелые условия.

— Есть ли поступок или решение, в котором раскаиваетесь? Или о чем сожалеете?

— Случалось словом обижать людей… Я стараюсь советоваться по серьезным вопросам. Вот сегодня было заседание Епархиального совета: были «болезненные» вопросы, по которым мы принимали решение. Чтобы поступить правильно, стараюсь следовать канонам Церкви.

Была однажды такая ситуация. Когда я служил священником в Донецке, на одном из предприятий любая материальная помощь оказывалась только по моему благословению. Ко мне с 6 часов утра выстраивалась очередь, чтобы получить благословение на материальную помощь. Однажды, один священник мне сказал: «Ты знаешь, батюшка, ты такой-то женщине не оказал помощь, а она ушла в запой из-за этого». Она просила помощь на свадьбу сына, а тогда уже были проблемы с деньгами, и выделяли только на лечение. И поэтому я ей отказал.

— А подаете ли милостыню нищим на улице?

— Во-первых, о добрых делах своих стараюсь не рассказывать. А во-вторых, есть ситуации, когда не подаю… Как правило, деньги никогда не ношу с собой.

— Вы когда-нибудь «примеряли» на себя мученические испытания, выпавшие на долю святых давних пор и отечественных священнослужителей в начале-середине прошлого века — готовы ли вы также страдать за веру?

— Наверное, каждый из нас этот вопрос невольно задает, когда читает житие новомучеников, мучеников, тогда поражаешься их стойкости. Кстати, у нас в Запорожком медуниверситете на первом курсе по истории медицины мне разрешили читать лекции, посвященные святителю Луке.

Говорю студентам: «Вы только задумайтесь — человек выдержал 13 дней «конвейера», когда допросы длятся 24 часа и не дают ни есть, ни спать, чтобы только подписал нужные бумаги. Когда мучители ничего не получили, его бросили в карцер, он объявляет там еще 18 дней голодовки.

А когда только грянула война, святитель Лука пишет обращение к «всероссийскому старосте» Михаилу Калинину, что готов вернуться в тюрьму и досидеть свой срок, но сейчас считает своим долгом помогать раненым, может принести пользу, спасать жизни людей! Это как нужно любить свою Родину! А сейчас мы хаем свою страну только потому, что получаем маленькую зарплату…

Не буду кривить душой, утверждая, что я смогу понести такие страдания. Не знаю. Прошу Бога, чтобы укрепил.

— Маму свою часто видите?

— Редко. Вот даже вчера я летел через Донецк, у меня было буквально 20 минут, и я спешил в Запорожье, где впервые проходил Родительский форум (родители сами обратились к власти, чтобы провести такой форум), я считал своим долгом на нем выступить.

— Когда вас переводят из епархии в епархию, с одной должности на другую, не жалко ли оставлять на старом месте начатые проекты, в которые вложено много сил?

— Это вы больной вопрос задали… Проект «Любовь милосердствует» родился у меня, когда я еще был управляющим Конотопской епархией. С этим проектом я заранее, в конце 2010 года, приехал к директору Сумской государственной телерадиокомпании Ларисе Якубенко, предложил между Рождеством и Пасхой провести такой благотворительный проект. Думалось, кто деньгами поможет, кто кровь сдаст.

Ей понравилась идея, они уже когда-то делали похожий телемарафон. И тут меня 23 декабря 2010 года переводят в Запорожье! Несмотря на это, Лариса пошла к владыке Евлогию, управляющему Сумской епархией, и поделилась этой идеей с ним — и там тоже уже три года проходит такой же проект.

— Что бы Вы хотели пожелать нашим читателям в праздник Святого Христова Воскресения?

Возлюбленные о Господе читатели! В эти светлые и радостные дни Пасхи Христовой желаю всем нам, независимо от политического или социального положения, всегда быть светочами веры православной во всем мире, трудиться на ниве Христовой, служа Богу и ближнему, сохраняя всецелую преданность Матери-Церкви, чтобы на нас исполнились слова Спасителя: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16).