Архим. Алипий (Светличный): С тревогой приехал с Грушевского…
С тревогой приехал только что с улицы Грушевского. Ноги замерзли — не чувствую до сих пор. И потому подло согласился на то, что сначала Руслана Лыжичка сказала, будто не будет бойни сегодня (она подходила к нам видимо пофотографироваться), а потом позвонили отцу Мелхиседеку и сообщили, что перемирие продолжится до утра точно — согласился уйти с поста.
Простояли 4 часа и ноги отмерзли. Видать, потому, что под нами бежала постоянно вода из огромных пожарных рукавов. Как только перелезли через баррикады (делать это было сегодня особо трудно), так сразу оказались на своей нейтральной полосе исключительно одни и в воде. Ноги промочил сразу сквозь сапоги. Мы решили терпеть, потому что обстановка явно не простая. Митингующие с «Правого сектора» готовятся к войне. И смотреть на эту подготовку тоскливо. Теперь надежда на Бога!
Молча, ни слова не произнеся нам тут же поднесли беркутовцы деревянные поддоны и установили в привычных уже местах для молитвы. Заметил, что не бросили нам их под ноги, а аккуратно, даже бережно установили. Это, значить, чтобы мы не стояли в воде.
Дальше стали служить молебен с долгим призванием святых. Вспомнил почти всех печерских преподобных. Как же хочется, что бы наши родные угоднички Божии помогли Киеву, нашему государству!
Братия: хорошо знакомые отцы Мелхиседек, Гавриил, Архипп, припевали, молились. Вскоре мы заметили как по парковому склону стали спускаться люди в подрясниках. Отец Мелхиседек пошел помогать им спуститься. Оказалось, что это пришли филаретовцы, автокефалисты и униатское духовенство. Они взяли пример с нашего стояния и решили поддержать в этот раз эту инициативу. Мы не возражали.
Хотя подошли они к нам не сразу. Не решались. Но все же подошли и стали по сторонам: слева униатский священник отец Николай, а справа два филаретовских. Чтобы их не обижать неучастием в молитве, по инициативе о. Мелхиседека, мы запели колядки. Пели вместе, громко. Было очень странно петь радостные, исполненные рождественского пафоса, песни в этом темном пространстве с пронзительными прожекторами и грязно-красными высокими языками пламени от горящих покрышек на стороне митингующих. Но мы это делали для наших гостей, поскольку молиться с ними совместно не имели права.
Но с ними было веселей: казалось, что нас много. Вот такой опыт майданного экуменизма случился у нас. И их не много, и нас — не похвастаешь. А вместе выглядели вполне презентабельно. Так что даже порадовались тому, что они к нам примкнули. Затем, хоть и стояли рядом, но все же разделились на группки и каждый молился внутри своих группок. Это нас тоже устраивало.
Почему-то четыре с половиной часа тянулись очень долго. А тут еще холод сковывал ноги аж до боли. И все время было невероятно тревожно. Особенно тревога нарастала из-за отсутствия постоянного ритмичного стука в десятки бочек и газовых баллонов. Нет, не потому что нравился этот невероятный шум! А потому что он был привычен и без него ощущалось в воздухе нервное напряжение. Правда, крики: «Слава Украине! Героям — слава!»,» Украина! — понад усе!» раздавались часто. Но и это не радовало. Обычно так часто эти речевки произносятся для разогрева воющей стороны. Для смелости.
За баррикадами зажгли покрышки. Место нашей молитвы заволок омерзительный дым — дышать вообще стало невозможно.
Он покрыл нас черным зловонным сгустком и это сразу напомнило голливудские фильмы, где изображается нашествие сатанинских сил, некое входжение во вселенский мрак. Петь было нереально — почти сипели. Но молиться надо было хотя бы простым «Господи, помилуй!», молитвой великой, как ее именует Синаксарий на праздник Возздвижения Креста.
С нами почти с первых минут стал рядом удивительный человек. Я так и не понял от куда он взялся ( ул. Грушевского заставляет переставать удивляться!), но он тут же по деловому перенял у о. Мелхиседека хоругвь и стал с ней. После звонка мне по телефону, где меня предупредили, что все очень серьезно и штатских (да! на войне и разговор военный!) надо немедленно отправить с нейтральной полосы, я к нему подошел и попросил уйти. Я предупредил: возможно всё! Но он упрямо стоял и не отдавал хоругвь: » У меня сегодня День рождения! Я хочу чтобы наступил мир! Я не могу уйти без вас, без этой хоругви! Подарите ее мне — у меня День рождения!» Я был обескуражен и стал объяснять, что эта хоругвь не моя и даже не братии монастыря, ее преподнесли в дар Десятинной Богородичной обители. Спросил имя: Михаил.
«Ладно, Михаил, хоругвь я не могу Вам подарить, а вот пожелать, чтобы Ваша мечта о мире исполнилась, могу! Помогай, Бог, Михаил!»