20 декабря состоялась встреча наместника Сретенского монастыря и ректора Сретенской духовной семинарии архимандрита Тихона (Шевкунова) со студентами Московской духовной академии на тему: «Восстановление святоотеческих духовных традиций в монастырях и на приходах сегодня». В ходе встречи отец Тихон ответил на многочисленные вопросы студентов, касающиеся внешнего и внутреннего устройства жизни на приходе и в монастыре в наше время.
Архимандрит Тихон (Шевкунов): О современном монашестве и приходской жизни (+ ВИДЕО)
Текст: Правмир, Видео: сайт Московской духовной академии
Архимандрит Тихон (Шевкунов)
Не быть потаковниками!
В чем церкви полезна дружба с властью, в чем она опасна или вредна?
Полезна во всех отношениях, кроме одного. Людям, которые общаются с людьми власти, нельзя быть потаковниками, вы наверное читали, и вам говорили, что самое тяжелое обвинение на Руси духовника было то, что он потаковник, потакает грехам. Этого не должно быть. А хорошие отношения власти и церкви, а что здесь плохого? Если это и церкви и государству только идет на пользу. Если не идет на пользу, конечно, такие отношения надо корректировать. Если идет на пользу, может быть только хорошо.
Но всегда надо помнить, что бывает дружба, а бывает дружба, заканчивающаяся страшной враждой и бедами. Патриарх Никон и Алексей Михайлович — мы все помним, чем закончилась эта дружба для нашей церкви и нашего отечества. Катастрофой, которая до сих пор еще отзывается в нашей и церковной, и государственной жизни, государственной в меньшей степени, но отзывалась очень долго. Поэтому здесь огромная ответственность.
Мне пришлось отказаться от многих моих любимых привычек
Значение внутренней проповеди в своей общине. Проповедь как благовестие. Наставничество и вдохновение на духовные подвиги.
Я не совсем понимаю, что такое внутренняя проповедь? Внутри монастыря? Мы не устраиваем таких встреч, где я, как такой авва, сидел бы и что-нибудь вещал. Я просто никогда не дерзну такое сделать.
Хотя мы с братией собираемся время от времени, и мне дают вопросы или заранее подготовленные, или вопросы, которые с места задаются, и я, как игумен и как духовник, на эти вопросы отвечаю, иногда мы спорим. Вот сейчас недавно у нас был спор очень интересный и важный — не сошлись во мнениях я и несколько священников. Большая часть были одного мнения, а несколько других священников – другого совершено мнения относительно некого пастырского вопроса.
Обсуждать вместе духовные вопросы, это правильная, наверное, формулировка, правильный формат. У нас есть священники очень и очень опытные, по-настоящему опытные и хорошие. И поэтому формат должен быть именно некоего такого соборного обсуждения.
Конечно же, очень важна и сама проповедь. На каждой службе у нас, конечно же, проповедь. Так, как и везде сейчас. Проповедь говорю и я, как игумен, братия, практически всех мы стараемся задействовать в проповедях. Это тоже очень важно, мы внимательно слушаем друг друга, публикуем эти проповеди на нашем сайте и конечно, самое главное – это проповедь самой жизнью.
Мне, например, пришлось отказаться от многих моих любимых привычек, чтобы не служить соблазнам даже по мелочам. Потому что я по совести чувствую, что какие-то вещи, хотя они мне были по душе и приятны, грели меня всячески, но надо отказываться. Даже если ты это делаешь через силу, все равно это очень важно, потому что проповедь делом – это наиважнейшая и самая главная задача священника.
Мы, само собой, выносим за скобки проповедь о Христе, которую мы должны нести, просто проповедовать Спасителя, Царствие Небесное. Но проповедь собственной жизнью – без этого ничто не будет убедительным.
Если человек ушел неокрыленным…
Проповедь как благовестие, наставничество и вдохновение на духовные подвиги.
Благовестие Царствия Небесного — вопрос и задача №1. Правильно поставлен вопрос. Наставничество – как достичь Царствия Небесного, очень правильно. Мы должны рассказать, как приблизиться к этому Царствию, как найти его в себе, как увидеть Христа и вдохновение на духовные подвиги.
Любое наставничество священника, любое слово священника, любая беседа священника с людьми, которые к нему пришли, мы никогда не называем их духовными чадами. Мы боимся этого слова, я сам боюсь его до смерти, и братию свою точно так же учу.
Никаких духовных чад, есть люди, которые приходят к нам за духовными советами, как к священнику. И наша задача, вместе с людьми, которые приходят к нам, вместе искать волю Божию об этом человеке и его ситуации, в которой он сейчас находится и хочет найти эту волю Божию. Вот это самое главное, вместе искать, молиться Богу, постепенно искать эту волю Божию о человеке.
Наверное, я говорю прописные истины, но все-таки повторю, потому что считаю, что это очень важная вещь. Если человек уходит от тебя, даже самый грешник, которому вы дали епитимью, не окрыленный не окрыленный духовно, и не воспринявший силу к исполнению заповедей Божьих и к стремлению в Царствие Небесное, к жизни по Богу, не ощутивший этого счастья того, что он христианин, и, что бы ни случилось, он все равно принят Господом. Он должен все равно с радостью идти по пути исполнения заповедей Божьих. Значит что-то у нас не получилось, значит, это неправильно. Мы действительно должны давать людям вдохновение к христианской жизни. Это не пустые какие-то обещания. Это не какие-то фантазии, которые мы должны прививать людям, это те силы, которые мы должны почерпнуть из благовестия Христова, и передать, суметь передать это человеку.
Человек может уйти скорбным о своих грехах, если мы о них ему рассказали, но он должен видеть перед собой путь и истинную жизнь, по которым он должен стремиться идти. Это главная задача, это и есть, с моей точки зрения, искусство из искусств и наука из наук. Дать человеку силу — то, что всегда так удивительно и прекрасно делал отец Иоанн (Крестьянкин). Мы можем только наблюдать за ним, читать его книги, например, проповеди, иногда очень жесткие, обращения к людям, но всегда он, даже после жесткого обличения, всегда он давал человеку некий путь ко Христу, по которому человек мог совершенно осознано и мужественно идти. Это очень и очень важное, я думаю, самое важное, что есть в служении священника. Тогда и Господь поможет.
И еще раз повторю, ни в коем случае, это никакие не фантазии, никакие не фантазии, потому что Бог, Господь Иисус Христос, Церковь дают нам благодатные силы, благодатные возможности, именно так, без уныния устремлять людей к Царствию Небесному, к исправлению своих поступков и страстей.
Откуда внутреннее раздвоение?
Сложный феномен внутреннего раздвоения, с которым встречается человек в связи с началом духовной жизни. Раздвоение между тем, кто он есть сейчас, со всеми желаниями, страстями и тем, кем православный человек должен быть, кем хочет быть. Кем правильно быть. Что позволяет уладить этот конфликт раздвоения?
Не буду вам напоминать слова апостола Павла по этому поводу, вы все их помните. Да, сложный феномен, того доброго, что я хочу, не делаю, а то, что все злое не хочу, это становится частью моей жизни, к моему ужасу. Да, это действительно так, сложный феномен раздвоения. Но он преодолевается в течение всей жизни человека, мы падшие человеческие существа и иной природы у нас нет, чем падшая человеческая природа.
В церкви, мы обретаем новую, вышеестественную природу, облагодатствованную природу Спасителя, Христа. И, конечно же, конфликт всегда будет, но постепенно вы сможете из этого конфликта выходить, все чаще и чаще, победителями. Вот в чем задача. Конфликт будет, но все дело в том, что иногда христианин очень привыкает к поражению. Есть у человека страсть, он борется вроде бы с ней, падает, борется, падает, борется, падает и так, кажется, до бесконечности. И что же, всегда так? Нет, надо обретать опыт побед. Благодатью Христовой это более чем возможно в каждом человеке, в каждом христианине, надо только не отступать никогда и понимать, что это нормально.
Мы живем в ситуации невидимой брани, мы немножечко иногда забываем весь смысл этого слова «брань». Что такое брань? Так красиво, по-славянски, невидимая брань. Война. Что такое война? Вы были когда-нибудь? Вы не были на войне, слава Богу. Мне довелось в Чечне побывать, я посмотрел, что это такое хотя, слава тебе Господи, издалека. Это ужас, грязь, вывороченные кишки, со всем содержимым, кровяным, грязным и прочее, и прочее. Это перепачканные люди, которые возвращаются с линии фронта. Некоторые в страшном возбуждении, некоторые с дрожащими руками, но все равно они не отступили. Это землянки, куда, порой, от вонищи войти невозможно, потому что люди не мылись неделями. Вот, это брань. И командир, хваля этих пропахших потом грязных воинов, которые не отступили, и Господь, когда мы чумазые, перемазанные, израненные, но все же не отступившие, похвалит каждого из нас, скажет, молодец. Это не киношная война, это настоящая война.
Ничего страшного, если мы споткнулись, упали, если нас поверг враг, но мы все равно встали. И даже нам самим неприятно на себя смотреть от множества наших ран, но это брань, это война. А по-другому не бывает войны никакой, не бывает.
Паркетной войны не бывает, это балет. Причем во время балета изображая войну, так подпрыгивают…, но это не про нас. Надо помнить одно, для того, чтобы воевать, надо (нас, к сожалению, не учат, а святые отцы об этом часто говорят) использовать гнев, культивировать гнев. Вот мы культивируем любовь по отношению к ближнему, и это правильно. Но есть у нас и такое качество, данное нам Богом – гнев. На кого он должен быть направлен? Святые отцы четко и ясно об этом говорят. На бесов, и на грехи.
Подходят ко мне ребята и говорят, на исповеди, такие-то у него прегрешения, страсти и так далее, борется, тяжело. Я говорю, а как ты борешься? Ну, я отсекаю. Ну, я говорю, а что значит, отсекаешь? Что ты отсекаешь? Это когда-то в юности был хоть таким слабеньким, маленьким, но драчуном и жил на окраине Москвы, у нас там по-всякому было. Знаете, идешь так по улице вечером, и сзади подходят какие-то ребята, двое и говорят, слышишь, парень, дай закурить или как там пройти в библиотеку? Вот и понимаешь, что дальше ты обернешься и сразу получишь … Что нужно в этом случае делать? Вы здесь ребята правильные, а мы, неправильные, знали, что надо делать.
Надо развернуться и сразу, не глядя, в физиономию, сразу и как можно сильнее, и побежать. Их больше, и они сами сильнее. Если ты этого не сделаешь, тебя, так сказать, тут положат.
Как только подходит помысел, который, как мы понимаем, нас хочет к чему-то привлечь неправильному совершенно, надо, не глядя, со всем гневом, который есть в душе и который святые отцы благословляют употреблять на бесов, с разворота просто ему от всей души. Надо и понимать, что к тебе подошел твой убийца. Причем не убийца, который ко мне в подворотне в семнадцать лет подходил, московский. А еще более страшный убийца, который хочет убить тебя и в этой жизни и в будущей. Это настоящий убийца, точно. У него есть одна только цель убить тебя, и для этой жизни, и для будущей. Как мы к нему должны относиться, к бесу к этому, с любовью, что ли?
И когда вы научитесь с гневом по-настоящему, со всей, так сказать, силой нашего внутреннего противостояния относиться, скажем, к помыслам, тогда вы поймете. Вначале вы увидите, ничего себе, отошло, это что это такое? Потом еще, и еще, и еще.
Постепенно-постепенно подучитесь и сразу будете с пол-оборота, и тогда поймете, что только таким жестким образом можно отвечать на любое приглашение нам стать предателем Христа и его заповедей. А если заповедей, то и самого Христа. Самым жестким образом насколько мы можем. Это раздвоение преодолевается всю жизнь, невидимая брань и невидимая война — это война, не видимая для мира, видимая для нас, продолжается тоже всю жизнь.
Перемирия здесь быть не должно!
Сколько мы читали про святых отцов, которые, умирая, когда у них спрашивали: «Ты боишься?», — отвечали: «Я еще в этом теле». Я вспоминаю того же отца Иоанна. Однажды, я тоже пришел к нему за советами. Ему было тогда лет восемьдесят, восемьдесят три, наверное, а келейнице было лет под семьдесят, она уже лет пять или шесть была к тому времени, помогала ему. Фамилия у нее была Владыка. Украинка такая была! Жила в Печорах, приходила каждый день и отцу Иоанну помогала. Я сказал что-то вроде: «Батюшка, что-то у меня помыслы какие-то игривые», — он мне ответил: «Вот, видишь ее», — показывает на эту бабушку, я говорю: «Вижу», — «Вот мне восемьдесят лет, у меня все умерло, а я ее боюсь!».
Как внимательно жил человек, понимаете?
Будете священниками, будете исповедовать людей пожилых, будете потрясены как, вне зависимости от возраста, Дьявол любые страсти и помыслы в человеке воскрешает. И пытается человека уязвить ими. Вне зависимости от возраста. Это еще раз говорит о том, что это не физические, а совершенно духовные явления. Готовьтесь к войне до смерти, не думайте: «Вот, проживу лет до сорока-пятидесяти и все успокоится, и тщеславие, и всякие помыслы нечистые, и жадность», — ничего подобного — и до 50, и до 90 — гарантирую!
Как поднять дух прихода?
Относительно легко восстанавливать внешние стороны православной духовности на приходе и в монастыре, какие важные моменты в поднятии духа упускаются на приходах?
Нелегко восстанавливать внешние стороны православной духовности в монастыре, поверьте, нелегко! Все связано с нежеланием людей подчиняться, нежеланием на приходах подчиняться. Причем не человеку даже, а «устал я, не хочу и все!».
Какие важные моменты в поднятии духа упускаются на приходе? Надо начинать, конечно, с Духа. Вы знаете все эту гениальную формулу — Дух творит себе форму! Начинать надо с духовной жизни, надо начинать с того, чтобы священник занимался духовной жизнью своих прихожан, вел их в Царствие Небесное, указывал им само Царствие Небесное, рассказывал им про него, рассказывал про Христа, рассказывал про исполнение заповедей Божьих, то есть, прививал им навыки реальной жизни по заповедям Христовым. Чтобы научил любить заповеди, любить Бога, стремиться к нему, стремиться к Царствию Небесному. Вот основная задача.
Очень важны исповедь и причастие.
Очень важны поездки вместе, паломничества — Зарубежная Церковь это делает. Очень важны большие приходские праздники. Я редко бываю на приходах, плохо это знаю. Но сейчас вот, когда мы ездили с нашим хором по Америке, я заехал к моему старшему другу, отцу Виктору Потапову в Вашингтоне, вы знаете, я был просто потрясен его приходом. Во-первых, он духовник и потрясающий духовник! Второе — очень образованный человек. Третье, а, может быть, первое, он очень добрый и отзывчивый человек, самоотверженный, абсолютно самоотверженный, хотя человек уже в возрасте, ему под семьдесят. У нас была фотовыставка — какой замечательный праздник они устраивают для своих прихожан! Выкладываются, конечно, еле живые после этого! Но как это объединяет их вашингтонский приход.
У него приход молодежный, очень много молодых, очень много детишек. Они всех детей загоняют со свечками, чтобы не скучали. Я такого вообще нигде не видел — человек пятьдесят выходят со свечами, целый детский сад! Он чувствует, что это надо, значит, надо. Все такие дисциплинированные — никто не хрюкнет в алтаре, никто не похулиганит, все ответственные и все хорошо понимают.
У нас очень много хороших приходов, но очень многому следует поучиться у зарубежной Церкви. У них непрекращающаяся традиция, и не было этих многих-многих десятилетий, когда очень мало можно было сделать. Американские приходы меня просто поражают! И у владыки Марка в Мюнхене какой замечательный приход! Есть чему поучиться у них.
Очень важно, когда священник ходит в гости — приглашать вас будут просто постоянно. Это счастье для людей — батюшка пришел в гости! Не отказывайтесь — это большое событие! На духовные темы беседуйте. Всегда спрашивайте: «Что бы вы хотели?», — после какого-то краткого разговора, чтобы люди сами вам рассказали о чем бы они хотели услышать — тоже очень важно.
Главное — не бойтесь. Знаете, я недавно (вы-то, наверное, знаете) для себя открыл: мы сейчас издаем Евангелие со словами Спасителя, которые будут подчеркнуты красным, знаете как интересно?
Я покаюсь: читаешь Евангелие и кажется, что ты уже пятьсот раз это читал, все уже знаешь, тут надо что-нибудь придумать, чтобы не дать себе заскучать, взял и выделил красным на компьютере все слова Спасителя — столько для себя обнаружил потрясающего! Например, знаете, что чаще всего говорит Господь ученикам? «Не бойтесь!», — это словосочетание чаще всего употребляется Спасителем. Чаще всего, в несколько раз чаще, причем, он говорит ученикам и народу «не бойтесь», «что ты так боязлив?» — это чаще всего. Это к нам он обращается: «Не бойтесь, с вами Бог!», — понимаете? Вот это удивительно совершенно.
Иногда надо позволить себе прочесть только слова Спасителя. Удивительно интересно! Очень императивно, очень твердо Господь нас ведет и наставляет, понимаете?
Так вот, что касается «не бойтесь», у нас был такой театр, кто-то у нас занимался этим из прихожан. Монахам сложно заниматься с детьми, потому что мы же не знаем, как поступить, я и крестить-то боюсь всегда, потому что они такие маленькие, боишься их сломать. Беру его в руки, просто весь трясусь от страха…
И сделали на праздник какое-то театрализованное представление. Такое, как, знаете: «Я — ангел, я прилетел в Вифлеем…», скучно, занудливо. Я думаю: «Бедные дети, как же они это выдерживают». Но благочестиво. А на самом деле вообще не благочестиво, потому что благочестие — это действие, оказываемое на душу людей, а здесь просто тоска смертная под видом благочестия. Я все-таки закончил ВГИК когда-то, собрал родителей и говорю: «Хватит этого позора!», — «А как же?», — родители говорят. У нас их много было, где-то около пятидесяти или шестидесяти детишек, или даже сто. Отвечаю: «Если вы хотите, чтобы был театр, то режиссером буду я и будем ставить не это совсем», — «А что?», — «Сейчас объясню. Первое — разделим детей на три группы — младшая, средняя и старшая. В младшей группе мы будем ставить «Короля Лира», в средней группе «Ромео и Джульетту», в старшей «Гамлета», — они говорят: «Батюшка, как благословите, но мы не совсем поняли». Я говорю: «Объясняю. Младшие дети, а младшие это до 8 лет, «Короля Лира», они поймут очень хорошо — папу обидели. Они точно хорошо это прочувствуют. Я, конечно, над текстом Шекспира поработаю, сокращу его, потому что все пять действий — это, конечно, невозможно. Где-то в полчаса мы уложимся. «Ромео и Джульетта» — это дети с 8 до 12 лет. Они такие чистые, но уже романтичные. Вот, «Ромео и Джульетта» — чистая любовь. И старшие дети — с 13 до 16 лет — они уже рефлексируют, им «Гамлета». Я посидел вечерок над текстом, пригласил своего друга, режиссера Игоря Неупокоева — замечательный режиссер. Мы с ним поддерживаем театр простодушных — это дауны, они ходят к нам тоже, это ангелы.
Дауны, чтобы вы понимали — это те, у кого с хромосомой одной не в порядке, они зла вообще не знают. Понятия зла у них нет. Когда с братией собираемся, я говорю, что мы должны быть как дауны. Их если обидишь, то они никогда не ответят, они расстроятся немножко, но они никогда не ответят. Это целая цивилизация рядом с нами, удивительные совершенно существа, как ангелы.
Доработанный вариант «Гамлета», «Короля Лира» и «Ромео и Джульетты» передали детям. Самый поразительный результат был у младших, они же были неграмотные еще, 5-7 лет, они еще читать не умели. Поэтому родители сказали:
«Батюшка, как они будут все это учить?», — «Вы сказки им читаете на ночь?», — «Да», — «Вот, читайте им на ночь!».
Самый младший, Ваня Вигилянский, внук отца Владимира Вигилянского, играл Короля Лира. Мама ему читала за послушание на ночь «Короля Лира», а он все это быстро записывал себе на подкорку. Дети все это очень быстро воспринимают. Два месяца репетиций, я, честно говоря, мне было страшно, потому что авантюрное такое предприятие. Но когда мы это увидели, то мы были просто потрясены, это было нечто совершенно грандиозное. Дети играли так, особенно самые маленькие, что просто забыли обо всем. Мы поняли, что мы столкнулись с тем, что нам, например, совершенно недоступно. Когда тот пятилетний Ваня Вигилянский говорил монолог Короля Лира: «О, буря, громы, падите мне на голову, вы не дочки мне…», зал огромный сидел и плакал, потому что это было так искренне, он жил и он сам рыдал, естественно. Все эти глостеры, шуты, все играли на этом совершенно фантастическом уровне. У нас рядом какой-то театр очень профессиональный, пригласили нас туда, мы там выступали.
«Ромео и Джульетта», скажу честно, не очень удалась.
Зато «Гамлет» был совершенно фантастический. Потом мы еще придумали, чтобы этих наших даунов совместить с детским театром в «Гамлете». Помните, когда актеры приезжают в Эльсинор и разыгрывают сцену убийства Гонзаго – ее у нас играли дауны — это было просто фантастически. В Англию, в «Глобус» пригласили детей (где играл Шекспир и где играют до сих пор), с просьбой, чтобы там сыграли! Настолько это было потрясающе!
Отец Владимир Вигилянский мне потом рассказывал — какой-то праздник, собираются друзья с детьми и говорят: «Ну, детки, почитайте нам стихи», — выходит какая-нибудь девочка, становится на табуретку и говорит: «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик…», — «Молодец, садись. А ты что прочтешь, Петенька?». «Я прочту стихотворение «Идет бычок качается, вздыхает на ходу», — все: «Ой, как здорово!». Потом Ванечке Вигилянскому: «Ванечка, а ты что нам прочтешь?», — Ванечка становится на табуретку и говорит: «Я прочту монолог короля Лира из третьего действия трагедии Шекспира на староанглийском языке», — и вдруг преображается, и начинает… Все не просто в шоке, они не могли прийти в себя где-то полчаса, они не могли понять, что происходит.
Ваня вытирает слезы, сходит, берет свою конфетку и идет ее грызть. Очень важно учить детей, не боясь, на самых высоких образцах классики и русской, и мировой. Вот эти наши старшие, когда их заставляли читать Шекспира, потом подходили ко мне и говорили: «Батюшка, спасибо, что вы нам сказали играть. Это же круче, чем Гарри Поттер!». То есть, их надо приобщать. Это то, что касается приходской жизни. Не бойтесь разумно, творчески подходить к этому.
Мы никто и ничто
Как совмещать две стороны духовной жизни на деле противоречащие друг другу: а) умное теоретическое богословствование, понимание истин веры; б) простота духа, необходимые в молитве, покаянии, стяжании и смирении.
Уходить от гордыни по мере сил и возможностей, ставить себя в ничто.
«Мы никто и ничто», — как некую заповедь повторял много раз отец Иоанн Крестьянкин. Как только мы начинаем задирать нос — сразу надо по этому носу щелкнуть как можно больнее, чтобы в следующий раз было неповадно. Не возноситься ни в коем случае ни перед кем и никого не осуждать. Это правильная и надежная защита от этой двойственности, что я из себя нечто значу.
Теоретическое богословствование у нас может быть какое? Мы повторим что-то за святыми отцами и слава тебе, Господи. Ну, о чем-то поразмышляем и тогда Господь даст хорошую мысль, пошлет, и тоже поблагодарить за это.
Но когда у меня спрашивают: «Как бороться с тщеславием?», — я говорю: «Не надо с ним бороться, надо его развивать в себе».
Вот тебе кажется:
Мне кажется, что я самый ученик у себя в классе, — вам надо сказать себе:
Правильно, но не только в классе, но и на курсе.
Причем, не только на курсе, но и во всей Московской Духовной семинарии.
Я лучший ученик во всей РПЦ.
А если честно признаться, то за всю историю Христианства не было более талантливого, умного, потрясающего ученика, воспитанника и будущего светила… Какие там Иоанны Златоусты!
Иногда надо доводить свои идиотские тщеславные помыслы просто до абсурда и тогда нам станет просто смешно и стыдно.
Феномен бесчувственности, нередко встречающийся среди церковных людей. Когда человек весь в молитвах, горит верой, даже полностью отдает свои силы на нужды близких, но не видит их состояния, не может сочувствовать, а потому невольно способен и подавлять ближних, с улыбкой смотреть на страдания ближних под девизом «на все воля Божия», плохо ли это? Связано ли с понятием прелести и насколько опасно с этим бороться? И как с этим бороться?
Вы знаете, это, конечно, большая болезнь у нас, такое окаменелое отношение и нечувствие. И нечувствие к своим грехам, и нечувствие к духовной жизни, и нечувствие к молитве, и нечувствие к боли, заботам ближнего — это очень важно возгревать в себе.
Очень редкий человек проживает жизнь, не обидев кого-то своей холодностью, бесчувствием, бездушием. Потом очень каешься в этом, очень понимаешь, сколько ты мог бы сделать для человека, уделить ему время, сердечной заботы. Даже если внутри тебе тяжело уделить человеку, но образ этой заботы, не побоюсь этого слова, он должен в человеке отпечататься.
Я видел иногда и старцев, которые, видно, что еле ходят, уставшие. С удовольствием бы он поспал, отдохнул, побыл один, а он, даже если он не может, как 5-6 часов назад, уделить внимание человеку, то он хотя бы образ этого внимания дает в дар, а этот образ потом постепенно-постепенно рождает наше истинное сочувствие.
Мы не совершенны, не бойтесь. Станете священниками, первые 5-6 лет вас будет кронштадтить со страшной силой, будете, знаете такое выражение «закронштадтило»? Нет? Это когда духовничество такое почти старческое начинается. В сильном выражении, или в более латентном выражении, это все равно будет, но вы будете получать большое удовольствие от исповеди, а потом настанет момент, что вам станет это тяжеловато, как врачи. Вначале они горят, стремятся помогать людям, а потом наступает некое охлаждение — это совершенно не значит, что им надо поддаться этому, казалось бы, «естественному чувству».
Должно на место этого «естественного чувства» прийти чувство долга, ответственности, любви к людям, которая выражается во многом в понуждении нас. Это понуждение очень-очень важно, когда это касается молитвы или неких наших отношений с близким, в том числе и бесчувственности. Если даже бесчувственны и через силу уделите человеку время и тогда Господь, видя ваше искреннее произволение, даст вам постепенно искренние чувства. Вот к чему старцы постепенно приходили, они же, действительно, почти не уставали. Или если уставали, то преодолевали это по-настоящему и Господь давал им благодатные возможности для помощи людям. Бороться только понуждением и не смущаться, и не считать, что только мое личное равнодушие, что это естественно, нет, это противоестественно! А побеждать вышеествественными нашими усилиями.
В чем разница между независимостью от ближних и равнодушием к ним?
Здесь слово «равнодушие», оно принципиально важное.
«Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца» — слова Александра Сергеевича Пушкина. Это старинный смысл этого слова, «равнодушие» — с равной душой. Принимай хвалу и клевету с равной душой. Тебя хвалят — не услаждайся, на тебя клевещут, тебя поносят — не унывай. С равной душой принимай и то, и другое. Не равнодушно в нашем понимании, то есть, безразлично, а спокойно, с равной душой. Так вот, независимость от ближних и равнодушие к ним, бездушия к ближним быть не должно, а равнодушие — это уже почти совершенство. Если мы с равной душой относимся и к любящим нас, и к ненавидящим, если мы любим всех, то равно_душно относимся ко всем. Другое дело — как до этого дойти, где взять силы — это да, это серьезный вопрос. Это всежизненный вопрос, когда-то получается, когда-то не получается и разгневаешься на человека. К кому-то более пристрастны, к кому-то более снисходительны — это не правильно, надо с этим бороться.
Христос нам заповедовал только одно — всех любить! Как? Старайтесь, пробуйте и тогда получится. Вопрос творческий, очень творческий, но цель абсолютно ясна.
Независимость от ближних в каком смысле?
Что значит независимость от ближних? Независимость от заботы о них? Я думаю, что вряд ли вы это имеете в виду.
В юности бывает, что очень пристрастен к своим друзьям, очень привязан к ним, но это пройдет. Нормально, должны дружить по-настоящему, ничего плохого нет. Это потом вы постепенно поймете слова великих подвижников: «Бегай людей и спасешься» — авве Арсению были такие слова ангелом сказаны.
Если сейчас это понимают, то очень немногие. Дружить и быть искренним к ближнему — очень правильно. Иногда мы расплачиваемся за это — тоже не беда, ничего страшного. Ну, предадут, ну и что? Нормальная вещь, привыкать надо, это частенько еще в вашей жизни будет. Удивляться не надо. Злиться на такого человека тоже не надо. Есть возможность простить близкого, исполнить заповедь Христову, простить и благословить, и возлюбить — ничего себе, такую Господь предоставляет исполнить свою заповедь сложнейшую — то благодарить Бога за это надо и исполнять, естественно, эту заповедь.
Насколько близким должно быть общение священника, пастора со своими прихожанами, когда нужно держать дистанцию? Как это делать, чтобы не обижались люди? Может ли быть священник другом для прихожан в мирском понимании дружбы и чем это чревато?
Я могу сказать только свой опыт. У меня есть друзья среди наших прихожан. Я очень ценю дружбу, считаю, что это очень правильное чувство и взаимообогощающее духовно. Другое дело, как авва Дорофей говорил, что общение с людьми нельзя предпочтить общению с Богом. Но о чем речь, даже об этом речи нет.
С другой стороны, иногда ради ближнего, не обязательно друга, может быть просто ближний, человек, который нуждается в нашей помощи, мы можем оставить молитву и какие-то послушания, чтобы в каких-то особых случаях ему помочь — это нормально, это заповедь святых отцов. Потом восполнить эту молитву, попросить у Господа прощения, благословения.
Что касается дистанции, ну, люди сами, вы знаете, это все по-разному, конечно, если начинается фамильярничание, то это недопустимо. Это вы и сами отстранитесь и дадите понять. Фамильярность всегда отвратительна. Искренность и простота, конечно же, это прекрасно!
Наши святые отцы очень благоговейно отнеслись к богословствованию, хотя обладали большой чистотой разума и чистотой души, опасно ли то, что сегодня православные настолько легко пускаются в богословские рассуждения?
Я живу монастырской нашей жизнью, и у нас всуе богословствовать как-то не принято, мы не будем говорить на какие-то высокие темы, если это не проповедь, если это не общение с нашими прихожанами, и если это не ответы на вопросы. Или если это не добрый совет. Тогда мы об этом начинаем говорить, как-то мы так привыкли. Поэтому сесть нога на ногу и богословствовать, я согласен с вами, что это выглядит совершенно нелепо и дико, совершенно даже кощунственно. У всех должен постепенно прививаться духовный вкус. Постепенно все это ощутят и все увидят постепенно пошлость такого поведения, если оно в ком-то есть. Даже сами эти люди, если они подвержены этой странной болезни, но они потом поймут насколько это все пошловатенько и замолкнут в хорошем, нормальном кругу общения. Я думаю, что это такая детская болезнь, которая, наверное, может происходить, но быстро лечится хорошей правильной духовной средой и общением.
Возможно ли совместить творчество и духовную жизнь?
Думаю, что вполне и вполне возможно, если духовная жизнь, например, священника и его творчество абсолютно взаимосвязаны. Я могу говорить о своем опыте, не смею сказать правильный он или неправильный, но для меня внутренне это вполне и вполне совмещается, потому что и фильмы, которые я снимал — в Псково-Печерском монастыре, про Византию притча, еще какие-то фильмы — это была часть моего священнического долга, моей священнической работы. Если я могу повлиять на людей, которые ко мне приходят, которые ко мне обращаются, на людей, которые просто хотят что-то от меня услышать, то можно это делать словом, можно это делать делом, а можно это делать в неких образах — литературных, кинематографических и так далее.
Возможно ли творчество в стенах монастыря?
Думаю, что необходимо! Абсолютно необходимо, глубоко в этом убежден. У нас практически все монахи с одним или двумя высшими образованиями, в том числе и семинарским.
Всем я стараюсь, пытаюсь привить именно творческий подход. Кто бы он ни был. Эконом — он должен творчески подойти, заботиться о чистоте обители, заботиться о том, чтобы сама обитель была образом Царствия Небесного на земле. И сад, и сама территория, и дома, и чистота, и порядок. Как приятно, когда люди говорят, что они переступают с этой улицы Лубянки — шум, гам, машины, грязь — и оказываются в другом мире. Это благодать мучеников, но и некие труды нашей братии, которая сделала просто удивительно красивый и теплый уголок в самом-самом центре Москвы.
Творческий благочинный, тоже, конечно, самая главная на нем задача, следить, чтобы братия наша была приветлива, добра, искренна, чтобы примечала каждого человека, который приходит в обитель. Чтобы если ты видишь, что человек в чем-то нуждается, иногда даже подойти и сказать: «Может, вам чем-то помочь? Может что-то нужно?». Угодить человеку, плохое считается слово, но это слово хорошее. Угодить человеку, помочь ему в чем-то. Быть добрыми, отзывчивыми — это очень важно. Все-таки сорок пять мужиков живут на одной территории, надо подумать, перед наместником защитить.
Благочинный должен сразу подбежать и сказать наместнику: «Нет, батюшка, он хороший, все там нормально!». Доброта, искренность, доброжелательность, снисходительность и добродушие — это я тоже всегда говорю священникам молодым, когда я их рукополагаю, слава Богу, их много, по несколько десятков в год выпускников.
Когда они спрашивают о пасторском богословии, я им говорю: «Запомните два слова по отношению к вашим, к людям вообще, к тем, кто приходят к вам на исповедь и даже с теми людьми, которые вам неприятны, два слова — снисходительность и добродушие». Это не значит, что бы не было требовательности, но она все-таки на третьем месте, а вначале снисходительность и добродушие — это укрепляет мир в твоей собственной душе, это помогает людям исправиться, что самое главное.
Не гнев праведный, уничтожающий.
Иоанн Златоуст прекрасно сказал, я не точно цитирую, но за смысл отвечаю: «Сколько я видел погибших людей, которым дали наказание соответствующее их поступку». А, как звучит? По-мирски, в смысле, только так и надо, а Иоанн Златоуст мыслит по-другому. Наше величайшее сокровище — это Иоанн Златоуст, я не перестаю им восхищаться. Это был какой-то совершенно земной ангел и небесный человек, у него такие высказывания, такие выражения… Читайте его и выписывайте, они все такие парадоксальные, такие сильные, это был гений, в том числе и литературный гений.
Творчество, конечно, возможно. У нас, например, есть насельник, он — компьютерщик, хакер, скажу вам по секрету. Он может взломать любой сайт — Пентагона, КГБ, ЦРУ — не имеет значения. Мы его посадили, естественно, на все наши компьютеры и так далее. Он замечательно еще занимается издательством, делает издательские проекты, книжку мою он, как художник. Эконом, благочинный, келарь, накормить братию вкусненько, студентов вкусненько накормить.
Все должно быть именно с таким отношением. Что касается другого творчества, ну, конечно! Кто-то у нас занимается хором, кто-то занимается с молодежью и тоже ему это нравится. Может, у кого-то верно, но у нас это не верно, что тебе хочется с детишками заниматься, а я тебя поставлю коровники чистить. На какое-то время, наверное, можно, но на все время нельзя.
Нельзя помогать человеку зарывать свои таланты, которые он может принести Богу. Иногда бывает, конечно, надо смирить, но я считаю, что жизнь сама смиряет всех, тут ей помогать особенно не надо. Смирится человек. Смирение же от слова «мир», а не от слова «мирить», «подавить», а от слова «мир». Мир с Богом и другими людьми, так что это такая задача особая. Можно и нужно, я считаю!
Как найти духовника? Как правильно обратиться к священнику, которого хотел бы видеть духовником?
Еще раз напомню вам слова преподобного Амвросия Оптинского: «Чтобы не ошибаться, не должно торопиться», и всем, кто задает такие вопросы… С одним священником познакомиться, походить к нему на исповедь, к другому священнику. Даже если тебе второй очень понравился — к четвертому, пятому — не торопиться. А потом с этим, тем, который тебе больше всех тебе понравился. Ты видишь, что он не потаковник, что он добрый, искренний, ведет тебя ко Христу, смиренный, что самое главное, знающий духовную жизнь, может быть, он не богослов, может быть, он академию не заканчивал, но духовную жизнь святых отцов, Евангелие, в первую очередь, знает. По душе он тебе. Еще годик к нему походи, а потом скажи: «Батюшка, я бы хотел…», — он уже фактически твой духовник, но еще немножко убедись в этом, исполни завещание Амвросия Оптинского и тогда подойди к нему, и скажи: «Батюшка, я прошу вас стать моим духовником и обещаю вам слушаться, быть почтительным», — все, тогда все нормально. Не торопитесь, найдете.
Какие у вас планы на конец света?
На самом деле вопрос не такой уж и смешной.
Евангелие и святые отцы говорят, что конец человеческой истории может случиться в каждый момент нашей жизни. Понятно, что на 21-е число планы рабочие, а что касается вообще, в принципе… Мне очень не понравилось, когда сейчас начинают шутить по этому вопросу, потому что косвенно мы шутим над самой этой идеей. Ребята, когда-то придет и конец моей жизни, так же придет и конец жизни всего человечества. Здесь уже не до шуток. Когда апостол Иоанн Богослов говорит, что и сейчас антихристы, то это значит всего лишь то, что механизм, так же, как и механизм смерти заложен в каждом из нас уже с рождения, он начинает действовать. Эти механизмы работают, потом не воплощаются в жизнь, не убивает нас, он отмирает — включается следующий механизм. По каждому из нас бегают раковые клетки, в каждом человеке они… Пока иммунитет работает, они не оказывают своего страшного или смертельного влияния на человека. В каждом человеке есть еще и туберкулезные палочки, все, что угодно. Всегда на нас может упасть кирпич, эти механизмы, они работают всегда, бесконечно, но Господь их не попускает и они отмирают. Так же и механизм пришествия… Это уже мое сугубое мнение, как я себе представляю, хотя я могу ошибаться, я никому не навязываю.
Также и механизм пришествия антихриста тоже в каждом поколении есть. И недаром апостол Иоанн говорил: «Уже пришли антихристы, они уже живы, они уже здесь на земле». И недаром преподобный Амвросий Оптинский предполагал конкретное время пришествия антихриста, сколько людей так говорили и в истории России, они что дурачки были? Нет! Они просто видели эти механизмы и ужасались, что они могут сработать. Господь вновь и вновь их обезвреживал для человеческого рода, а когда-то это произойдет. Когда-то один из народившихся антихристов из всей этой системы антихриста начнет свою эту страшную, развивающуюся в человечестве работу. Поэтому мое отношение именно такое, какие планы? Наверное, избави Бог, дожить до такого. Лучше не доживать.
Можете вы что-то сказать об особенностях духовного окормления детей-сирот в приюте? Ваше отношение к запрету усыновления сирот за рубежами России?
Я не очень хорошо знаю принципы духовного окормления, потому что, еще раз повторю, этим занимается директор нашего интерната, отец Владимир Щетинин, он наш выпускник, мы его туда и отправили. Он в клире нашего Сретенского монастыря, хотя он белый священник, у него свои дети, но у него педагогическое образование, он этим занимается, я довольно далеко от этого стою.
Финансово помогаем, помогаем ремонты какие-то делать, а здесь, мы, не будучи специалистами, мы даже в это и не вмешиваемся.
Что касается второго вопроса. У нас есть храм в скиту недалеко — 30 километров, детишки там поют, прислуживают, приходят в храм, им особо сильно ничего не навязывается, хотя закон Божий преподается. Многие из этих детей остаются в Церкви и после того, как ушли и из нашего интерната. Дети сложные, дети социальные сироты, то есть, это дети, чьи родители или пьют, или наркоманы, или что-то еще. У них соответственное воспитание перед этим было, соответственно, и проблемы очень тяжелые, очень большие. Даже представить невозможно какой крест на себя взял отец Владимир Щетинин.
Усыновление в США
Что касается усыновления — не усыновления американцами. Огромное спасибо американцам, за то, что они берут детей, которых мы должны взять. Мы должны брать! Что это такое? Вообще, моя бы воля была, я бы не запрещал… Сейчас я ехал к вам сюда и выступал Путин по телевидению, он ответил так: «Мы не против этого усыновления и благодарим, но в чем главная проблема? Случаи гибели детей, они нам известны, нас не допускают к расследованию. Это граждане РФ, эти дети». По утвержденному договору, наши компетентные органы должны быть допущены к расследованию. Гибель любого российского гражданина — в Америке или где-то еще — значит, должны допускаться наши следователи и прокуроры. В Америке этого не было ни разу, как Президент сказал, хотя случаев гибели было немало. Вот и последний раз, мальчик погиб от жары, забытый на заднем сиденье машины. Расследование идет, а нас не допускают никак.
Запрет, с моей точки зрения, должен сопровождаться тем, что мы всех этих детей разберем. Значит, нужно сделать обязательно самые льготные, хотя и прозрачные, контролируемые, ответственные возможности усыновления или взятия на попечение этих детей у нас в России. Тогда вообще вопрос об Америке и не встанет. Ни об Америке, ни об Австралии, ни о Европе.
Позор для нас — эти дети, эти сироты и старики. Разобрать их надо всех, но для этого государство обязано помочь. Обязано дать все возможности для усыновления или взятия под опеку, и какая-то, если это возможно, материальная помощь, если это невозможно, то без всякой материальной помощи должны взять.
У нас сто детишек, но мы все равно хотим взять еще десять детей. Постепенно, может быть, сначала двух-трех. Мы, конечно, их воспитывать не сможем, это надо будет брать людей, устраивать детский семейный дом, помещение для этого мы найдем, и если Церковь на это отзовется, думаю, что это будет очень и очень правильно. Финансово мы поддержать сможем, пока, слава Богу, Господь дает. Людей тоже, надеюсь, найдем. Я не говорю, что мы это завтра прямо сделаем, но сейчас мы начинаем уже всерьез обсуждать и прорабатывать этот вопрос — детей всех надо разобрать.
Детей без семьи не должно быть — ни инвалидов, ни здоровых детей — надо пересматривать всю эту политику.
Еще один вопрос, у нас был очень хороший опыт времен после Гражданской войны. Макаренко был такой, слышали, наверное? Великий педагог.
У нас есть плюс социальные сироты — это дети при живых родителях, и мы отдаем их родителям на праздники, на каникулы, и возвращаются некоторые из них в ужасающем состоянии, потому что родители абсолютно не соответствуют своему призванию родительскому. Это особый разговор. Потом, когда мы детей отмываем, лечим вшей, лечим 12-13-летних девочек и мальчиков от венерических болезней, потом когда эти мальчики и девочки рассказывают нам, каким дядям и тетям их продавали, я вам скажу, это не слабо. Тут уже 10 раз подумаешь.
Почему нет механизма, чтобы от этих родителей отнять этих детей? Сложный вопрос.
Статистика у нас, конечно, страшная. 40% детей после этих интернатов становятся алкоголиками. Это несколько лет назад было, может, сейчас лучше, потому что вкладывают очень много, я сам это вижу и по соседним интернатам, и по нашим. Но 7 назад была статистика такая. 40% алкоголики, 40% преступники-рецидивисты, 10% кончают жизнь самоубийством и только 10% социально адаптируются. Есть над чем задуматься. Это наши граждане, это христиане, простите, но они почти все там крещенные.
Если вспомнить, какие были трудовые лагеря, трудовые интернаты у Макаренко — жесткие, с жесткой дисциплиной, полу-тюремной, полу-военной, но на выходе военачальники, ученые, руководители министерств, отраслей, просто обычные граждане, но сильные и состоявшиеся — вот, что было.
Не было такого алкоголизма, не было такой генетики, как сейчас — это тоже очень важно. Опыт Макаренко – очень интересный.
Считаю, что обязательно-обязательно нужно как можно больше этих детей брать в семьи, устраивать патронат над этими семьями. То есть, помогать, чтобы были психологи, были педагоги, какие-то финансовые. Приход, хороший приход московский, что, не может содержать или помогать 4-5 семьям? Да с радостью! Люди соберутся и будут это контролировать, смотреть. С другой стороны, это, конечно, громадная ответственность. Взять даже десятилетнего ребенка такой судьбы, это, я вам скажу, очень сложно. У нас одна прихожанка в Донском монастыре взяла такого мальчика, она женщина просто ангел и труженик, я вам скажу, она столько пережила и все ей говорили: «Брось ты его, перестань!».
Я не отвечаю за цифру, но, кажется, 50% детей берут, а потом возвращают их снова в детские дома. Представьте, какой удар по ребенку. Они собрались, благое намерение же было, а надо идти до конца. Если Спаситель говорил, что если одного из малых сих возьмете во имя Мое, какая будет награда. Как же враг нападает на того человека и того ребенка, чтобы разорить это великое Божье дело и Божью награду, и ребенку, и человеку, который его взял.
Вопрос о монашестве «без монастыря», имеется в виду так называемое «ученое монашество» и монахи, несущие различные послушания в епархиях, патриархиях, семинариях, академиях. Иногда кажется, что такие монахи приняли подстриг только как доступ к священству, как вы к этому относитесь?
Я плохо знаю академическое монашество, но тех людей, которых знаю — есть разные, есть очень добрые, хорошие монахи, очень искренние, которые искренне занимаются наукой и это для них их главное послушание. Среди них один из моих, так сказать, образцов, в том числе и для монашеской жизни, отец Антонин Капустин, вам пример. Священномученик Илларион Троицкий — это тоже академическое монашество, наш духовный покровитель. Он условно был в Сретенском монастыре. Немножко в монастыре пожил и сказал: «Не для меня» и уехал на приход поблизости, там жил.
По-разному бывает, но это и грандиозная ответственность, я вам скажу, в монастыре легче, наверное.
Отец Иоанн Крестьянкин говорил такие замечательные слова: «В наше время жизнь в монастыре для христиан слабых, а жизнь в миру для христиан сильных», — так. Здесь был, конечно, и такой элемент смирения по отношению к будущим монахам, которые уже от одной этой мысли, что на них напялят клобук и они наденут мантию развевающуюся, уже возносились неизвестно куда.
Отец Иоанн просто деятельно исполнял заповедь «если видишь монаха, взбирающегося на небо», что надо сделать, помните? Возьми за сапог и скинь его с этого неба. Так вот, это деятельное как раз он делал. В этом есть своя доля правды, в монастыре есть устав, есть общее… В чем-то тяжелее, в чем-то легче. Поэтому академическое монашество, в лучших его проявлениях, это такой феномен русской церковной жизни. Отказываться от этого не надо, но надо понимать, что будут и искушения. Будет искушение карьерой — это тоже такая тонкая вещь.
Есть удивительные монахи, есть и другого рода люди. Здесь все зависит от того, будет ли человек иметь духовника. Доброго, любящего, но взыскательного обязательно. Остался без духовника — все, погиб. Духовника, в первую очередь, правило особое монашеское и частая служба — и все.
А дальше мое послушание: наука, монастырь. Это с одной стороны весь мир, а с другой стороны, как отец Иоанн говорил: «Вот твой монастырь, в сердце твоем». Но я себя без монастыря, честно говоря, даже не представляю. Привык и очень полюбил.
Когда приходят ко мне и говорят: «Я хочу в монастырь». Я говорю: «Очень хорошо. А зачем?». Он говорит: «Спасаться». Я говорю: «А что, в миру нельзя спасаться?». Он говорит: «Можно». — «А зачем все-таки?». — «Ну, чтобы совершенства достичь какого-то». Я говорю: «А что, в миру нельзя достичь какого-то совершенства? Пожалуйста, и в миру достигают совершенства и юродивые, и блаженные, и подвижники и т.д.». — «Чтобы запомнить заповеди Божьи». – «Ну, прости, и в миру тоже можно» и т.д.
Вот когда человек уже стоит и просто хватает ртом воздух, потому что он не понимает, зачем он идет в монастырь, я ему говорю: «В монастырь надо идти, чтобы стать монахом и жить монашеской жизнью». Вот нравится она нам, любим мы ее, все мне здесь родное, дорогое. А это тоже, конечно, и совершенства мы хотим со страшной силой, и исполнять заповеди Божьи, естественно, и прочее. Но все можно сделать в миру, кроме одного — жить в монастыре. Вот это можно только в монастыре. Если ты это любишь, если тебе это нравится, если ты нашел обитель по душе, если все здесь тебе помогает спасению, значит да, надо сюда идти.
Один из пунктов монастырского устава вызывавший множество разногласий, касается выбора игумена. Согласно проекту, игумен назначается епископом, согласно монастырской традиции игумена избирают братья. Каково ваше мнение по этому вопросу?
Не знаю я монастырской традиции в России, где игумена избирает братия. В каком монастыре? Ну, может, у Нила Сорского несколько было монастырей. В России такой традиции нет и практически не было. Нравится нам это или нет, но объективно-то так. Назначались всегда, что там говорить, во все времена.
Да, было вначале, наверное, во времена Антония и Феодосия преподобных еще что-то, но скажем там XVIII, XIX, XX век всегда назначались, даже XVII. Это первое.
Значит, у нас уже есть некая другая традиция. В Греции да, игумены избирались, но в Греции многое по-другому. Меня поразило, когда только издали мою книжку на греческом языке, я привез ее своим друзьям на Афон, греческим монахам. Они ждали, просили. Они на ксерокопиях ее читали. Ксерокопии «Самиздат». Даже выучили русское слово «Самиздат».
И я привез, отдал игумену и одному монаху. Они взяли, с радостью поблагодарили, видно было, что искренне, и отнесли в библиотеку. Я говорю: «Вы чего? К себе в келью надо тащить сразу». Они говорят: «Нет, мы не можем, у нас устав». У них своего нет ничего. — «Мы, — говорит — будем брать и читать. Мы сейчас возьмем, почитаем, зарегистрируем, потом возьмем, почитаем, потом назад отдадим». Своего ничего нет! Меня это просто потрясло! А у отца Иоанна Крестьянкина, или у отца Феофана, или у отца Мелхиседека, у них все было свое: и книжечки, и Евангелие и Чаша, и иконы, и то и се, и пятое и десятое. То есть такое мшелоимство, казалось бы, полная келья. А у этих просто совершенство. Почему? Разница тоже.
Отца Иоанна переводили на 6 приходов. Он восстановит один приход, его раз — на другой разрушенный. Он восстановит тот — на третий и т.д. 6 приходов. Если бы он ничего не имел, как ему служить? Это 40-50-е годы. Служебников нет, Евангелия нет, и т.д. чаша и т.д. А у грека 1500 лет лежат на Афоне потиры и т.д. Он ни о чем не заботится, он знает, что все здесь есть.
Я не говорю, что монахи должны быть стяжательные, не подумайте, пожалуйста. Я просто говорю о разных совершенно условиях. И я понимаю, что отец Иоанн был прав и все его ровесники были совершенно правы в том, что они припрятывали что-то для себя. А гонения вдруг начнутся, как служить? Где Евангелие взять? Не издается! Где Минею взять? Вообще нет! Так что здесь есть разница.
Мое убеждение таково: надо стремиться к избранию игуменов и игумений, но надо помнить: наше возрожденное монашество не просто очень юное, оно просто еще в таком совершенно полудетском возрасте находится в отличие от греков, где непрерывной эта связь остается. По крайней мере, очень многие монастыри не вошли еще в избирательный возраст. И поэтому пока речь, чтобы все монастыри избирали игумена или игуменьей, не идет и не должна идти. Я в этом совершенно уверен.
Но уже сейчас есть некоторые монастыри и их немало, где совершенно ясно, что уже монастырь абсолютно дееспособен, и братия зарекомендовала себя как дееспособная братия, духовно возросшая. И как награду монастырям, я настаиваю на этом в нашем межсоборном присутствии, самым обустроенным в духовном смысле этого слова надо давать право на избрание игумена или игуменьи. Вот видно, что хороший монастырь? Даю. И епископ дает право: «Избирайте». А епископ потом утверждает. Епископ, как правило, утверждает то, что избрала братия.
Когда если мы пойдем по этому пути постепенному, то постепенно, постепенно. Все обители обретут, или большинство обителей обретут право на совершенно логичное с духовной точки зрения, абсолютно верное и оправданное право избрания игумена. Думаю, что уже это сейчас вполне и вполне возможно начинать.
Как с подростками говорить о Боге, о церкви. С теми, кто не знает практически ничего. Как найти верную интонацию?
— С подростками тяжело. Меня очень радует, что книжка «Несвятые святые» действительно читается подростками. Я получаю огромное количество писем, и подростки и родители пишут: «Прочел с интересом…» и т.д. Мы должны вести детей в мир церкви — интересной, увлекательной для их детской пытливой души. Живой абсолютно мир, полный настоящих героев. Это необычайно важно. Герои не обязательно должны быть рыцарями какими-то на конях и прочее. «Несвятые святые» — это же тоже герои, и дети это очень хорошо чувствуют, и подростки это очень хорошо чувствуют. Царствие небесное — увлекательное для детей должно быть, должно зажечь детскую душу. А примеры — только через каких-то личностей, через великих и не великих, но людей, которые могут действительно потрясти нашу душу, потрясти сознание.
Не разучились ли мы довольствоваться малым? Если монахи озабочены тем, как заработать деньги, то не теряется ли смысл в уходе от мира?
Наверное, разучились довольствоваться малым. Я согласен с вами. Да, наверное, лучше бы было, если бы не было у нас нужды зарабатывать. Но смотрите. Троице-Сергиева лавра — огромная обитель. Вы ремонтируете дом раз в несколько лет, что-то делаете. А представляете, что такое это хозяйство? Может действительно стоило все это отдать музеям, а монахи бы разошлись по каким-то таким дальним скитам и жили бы там? Но что был бы наш мир, наша Москва без монастырей? Москва без Троице-Сергиева лавры? Ушли бы в леса, в пустыни, довольствовались там малым. Поверьте, никто из нас, в том числе и я, никогда не мечтал жить в центре Москвы, даже не в центре, а в эпицентре.
Вот, сидит один наш студент — Виталик, он знает, что это такое жить не здесь на свежем воздухе, а в автомобильной пробке. Вот без всяких шуток — в автомобильной пробке. Когда шум не смолкает ни на секунду, ни днем, ни ночью. Привыкаешь к этому, конечно. Когда каждый день с подоконника стираешь такой нарост пыли и понимаешь, что он в легких твоих и везде.
Матерь Божья благословила нам быть на этом месте. И тут уже не спрашиваешь о здоровье и еще как-то о чем, как ты спишь и прочее. Вот Матерь Божья благословила, отец Иоанн сказал: «Туда». И все. Можно было, конечно, довольствоваться малым, но храм-то восстанавливать надо! Обитель восстанавливать надо! Братию кормить и поить надо! Детский дом, с которым мы оказались рядом, окормлять, если о нем никто не заботится? Братию учить надо? А если видишь, что получилось, и получил благословение, надо это продолжать.
На семинарию уходят миллионы, десятки миллионов в год. Тратить время на то, чтобы бегать по спонсорам и 24 часа в сутки сидеть у них в кабинете и выклянчивать у них деньги на семинарию? Или зарабатывать эти деньги? Мы выбрали второе. Не знаю, правильно или нет. Смотрите, какое огромное количество книг, все мы их читаем. Хотя можно было бы довольствоваться малым. Сам человек лично должен довольствоваться малым, в этом я даже не сомневаюсь. И грех, когда мы чего-то большего хотим и используем. В церковной жизни не надо довольствоваться малым. Если Господь куда-то ставит, то надо это исполнять, в том числе и занимаясь вещами, которые могут показаться весьма и весьма сложными.
В чем ключевая разница между браком и монашеством?
У монахов нет жены, а у мирян жена есть. Вот эта ключевая разница.
Монах заботится о том, что Божье, а священник белый заботится и о том, что Божье, и заботится о семье.
Нам скажут: «А вы же заботитесь тоже и о монастыре, и зарабатываете». Но не передать этой разницы. Да, зарабатываем и на обитель и на 100 детей. Вот у кого 100 детей? У меня 100 детей в этом интернате, хотя я монах. И надо о них заботиться, и деньги зарабатывать, и что-то там, и куда-то их в мир вести. Так сказать, укреплять и прочее. Но вопрос-то в другом, что монах все-таки отложил всякую житейскую печаль. Всякую житейскую печаль отложил внутренне. Вы понимаете, есть это.
Владыка Питирим говорил: «Для меня, несмотря ни на что, все равно монах дороже, чем любой мирянин». Я говорю: «Как же так, Владыка, ну что вы говорите, это как-то даже несправедливо». Он говорил: «Нет, монах, какой бы он ни был, но у него в жизни было такое, когда он не только захотел, но и решился стать совершенным, стать лучше, отринуть все, что у него было». Вот этот момент решимости монашеской он полагал за очень и очень важное.
Чем еще отличается брак от монашества?
Вы знаете, я скажу лучше другую вещь. Я скажу вам, что лучшие священники, белые священники, которых я знаю, это те священники, которые когда-то хотели быть монахами. Вот он хотел быть монахом, потом сложилась жизнь так, что он стал… он женился, и женился счастливо, слава Богу, очень хорошо. Но это вот, какая-то тонкая вина, которая у него остается, что он это свое первое желание не исполнил, она делает белого священника удивительным совершенно подвижником. Удивительно сильным священником, цельным человеком. И порой они живут намного строже, даже имея детей, даже обремененные семьей, намного строже, чем многие из нас, монахов.
Возможно, смиряться в современном обществе или среди сверстников? Где грань гордыни и чувство собственного достоинства? Спаси, Господи!
Хороший вопрос. Конечно, смиряться можно в современном обществе, об этом речи нет. А где грань между гордыней и чувством собственного достоинства? Так сразу ведь не ответишь. Вопрос сильный, интересный.
Достоинство человеческое — это с нашей христианской точки зрения возможность и решимость исполнить волю Божию. Вот в чем еще для нас, христиан, может быть человеческое достоинство? В том, что мы что-то сделали? Смешно.
Внутренняя возможность и внутренняя решимость исполнить волю Божию. Исполнить заповеди Христовы. Вот все, что нарушает это, нарушает и человеческое достоинство. Нарушает уровень человеческого достоинства. И здесь мы должны быть принципиальные и тверды.
Все, что, и все, кто не дают мне по-настоящему, не придумано, а по-настоящему исполнять заповеди Божьи, с теми мы должны быть спокойны, непримиримы, строги и ни в коем случае не попустительны. А все остальное, что влечет нас к какому-то самоутверждению, это очень легко может стать гордыней. Самоутверждение в исполнении заповедей Христовых, да? Блаженны нищие духом, т.е. смирение, чистота сердца, милосердие, милость, жажда правды. Вот это все мы должны исполнять. И все, что противоречит этому, должно быть нами твердо, спокойно отвергнуто. Здесь мы можем быть непримиримыми. И почитать за правильное свое суждение и свои действия. Если же все остальное, всякие другие, всевозможные другие варианты нашей непримиримости и отторжения какого-то из ближних, это уже может очень легко стать гордыней.
Бывает ли дружба между мужчиной и женщиной?
Хороший вопрос. Бывает. Но она опасна. Она опасна, и не только для монахов, но и для мирян, и не только для холостых, но и для женатых. Мы знаем массу примеров такого рода жестоких поражений духовных, когда вслед за дружбой идет душевная (не духовная, а душевная) и плотская привязанность. К этому надо относиться с осторожностью. С осторожностью. Тем более, если девушка (женщина) вам нравится, если вы видите, что вы испытываете к ней чувство большее, чем дружба, то не обманывайте себя, это не только дружба, это пристрастие, которое враг может, и ваши страсти могут здесь над вами одержать верх. А стало быть, это не значит, что не надо дружить, а иногда и значит, если вы видите, что вдруг просыпается слишком сильное чувство, тогда лучше от этой дружбы уклониться, ради спасения своей души и от того, чтобы этой женщине не…
Помните, какие были замечательные советские песни. Вообще советские песни есть просто потрясающие. «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться». Душевная такая песня.
«Парней так много холостых на улицах Саратова. Парней так много холостых, а я люблю женатого», — очень целомудренно об этом говорится. Жалеет, что рано завел сам семью — печально. «Я от себя любовь таю, а от него тем более». Дальше поет, что: «Его я видеть не должна, боюсь ему понравиться. С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться».
Это в безбожное советское время! Какое целомудрие! Какое понимание! Она боялась разрушить его семью. Представляете, как высоко! Просто потрясающе! Это было наследие их прадедов, дедов. Духовное наследие, которое оставалось в крови у людей, в умах у людей, в душах у людей. И она отказывается видеть его. Это песня, которая пелась всем Советским Союзом! Она давала некий образец поведения, модель поведения, как сейчас бы сказали.
Да, полюбила ты женатого, отойди от него. Не дружи с ним. Потому что: «С любовью справишься ты одна, а вместе не справиться». А если он тебя полюбит, то тогда ты будешь преступницей перед его семьей. Как целомудренно, как удивительно чисто! Как благородно! СССР — так, на всякий случай.
Расскажите о произволении, без которого стать монахом невозможно
Я как-то подошел к отцу Серафиму (Розенбергу) и говорю: «Батюшка, благословите меня в монастырь!». Он говорит: «А произволение (ну что-то в этом роде, я сейчас не помню точно уже) есть у вас? Если есть произволение, давайте». Вообще произволение — это самое величайшее, что в человеке, некая решимость, некое желание.
Вот у вас у всех есть произволение стать священниками, учиться в семинарии. У кого-то это произволение уже начинает затухать, к сожалению. Но, как в «Апокалипсисе» сказано: «Вспомни свою первую любовь!». Очень важно! Это то, что Богом было вам открыто. Ведь поверьте, путь монашества и путь служения Богу открывается как тайна некая в вашем сердце, в вашей душе, очень немногим людям. Из многих тысяч, из сотен тысяч одному Господь доверяет этот путь, показывает ему доверчиво. Говорит: «Вот, посмотри, что я тебе покажу. Смотри как можно». И этот человек… Все знают о священниках, все что-то там представляют себе. Но так, чтобы открылось, и увидел человек этот путь, очень у немногих. А мы потом можем это предать. Это плохо. Понимая, что и кого мы предаем. Надо исправлять. Надо подумать. Надо покаяться. Нужна метанойя — перемена ума.
Восстановление духовных традиций заключается отнюдь не в слепом копировании древних уставов. Важно уловить их дух. Но как правильно его понять? Ведь многие ниспосланные в наши дни подвиги отцов, для нас самих не были отнюдь лишь телесными деланием. Следование же им сегодня не принесет духовной пользы. Будет глупой пародией. Получается, что одни и те же деяния для древних отцов были животворящим духом, а для нас мертвой буквой. Как же научиться видеть духовную сторону их жизни?
Святитель Игнатий Брянчанинов, и святитель Тихон Задонский, и многие отцы очень правильно говорили: «Слепое, без духа, копирование — это будет всегда пародией и насмешкой». Но я вам скажу по секрету, когда кто-то из вас станет монахом, вы увидите, что это не дела давно минувших дней и не предание старины глубокой.
У нас есть монахи в монастыре, которые живут, без всяких преувеличений, как древние монахи. В том числе и внешне. Есть монахи, у которых нет вообще кровати. Они спят на полу. Они спят по 3-4 часа. Они причащаются каждый день. Они едят совсем мало. В срок Великого поста 25 дней не едят вообще. Ложку меда разрешается.
При всем том, если ты подойдешь и обидишь этого человека, он тебе в ноги упадет и попросит прощения. Он смиренный по-настоящему. Это продолжается не 2 месяца, а 7, 8, 9 лет. Хотя это молодые совсем монахи.
Мы привыкли немножечко улавливать от такого либерального богословия, что все это, все эти внешние подвиги, они вообще ни к чему. Посты какие-то — мы не в состоянии, мы не можем. Мы не можем взобраться на столп и стоять на столпе. Мы не можем уйти в отшельничество, это именно имел в виду святитель Игнатий Брянчанинов, к примеру. А строго поститься, почему нет-то? Что, здоровья не хватает? Хватает. Бороться со сном излишним? Привыкаешь, нормально. О внешних пока только говорю. Не о подвигах, а о внешней настройке этого инструмента, который называется человек. Это же как сообщающиеся сосуды. Духовная жизнь и физическая жизнь — сообщающиеся сосуды.
Чем больше прижимаешь духовную жизнь, тем больше прижимаешь физическую, телесную часть человеческой жизни, тем больше возрастает и духовная. Но конечно, это всего лишь вспоможение.
Почему этот монах или эти монахи спят по 4 часа? Почему они едят очень мало? Не потому, что им сказали: «Мы должны как можно меньше есть и как можно меньше спать». Нет. Они просто удерживают молитву, удерживают смирение. Другие совершенные, они спокойно едят и страсти их не трогают. А немощные должны пожестче относиться к себе, по-настоящему жестко.
Без духовного руководства такое невозможно. Это мы тоже прекрасно понимаем. Я думаю, что это вы проходили, это вам задавали. Никаких самочинных подвигов быть не должно. Для этого должен быть духовник, который тебя благословит. А не благословит, лучше и нет. Нет, значит, нет. На нет и суда нет. Поэтому отвергаться внешних подвигов совершенно неправильно. А что же мы приходим и говорим: «Желаю постнического жития». Это что, мы шутим? Это что, дань традициям? Нет.
Это действительно уже такая высшая математика, когда человек все это начинает ощущать и под руководством духовника идти по этому пути. Потом, я вам скажу, что это все потом у монахов, которые правильно и достойно проходят этот путь, это становится огромной радостью. Это не то, что: «Ой, какой кошмар, наступает пост. Ужас». Наоборот. Ну, слава тебе, Господи, пост наступает! Потом, когда я вам скажу маленький секрет, когда отцы писали стихиру: «Постимся постом приятно», они же не шутили. Пост — это просто, в меру конечно, наслаждение. Это просто по-настоящему приятное, когда человек постепенно к нему привыкает. Этого ждешь, это радость просто. Как один у нас сказал батюшка: «Пост — это вообще наркотик». Так что, это когда почувствуешь вкус этого всего, да просто все смешно становится. Понимаете? Такие удивительные, правильные… Вот то, с чем ты бьешься долгое-долгое время в своей духовной жизни, вдруг начинает просто раскрываться и действительно приводить к каким-то удивительным открытиям, каким-то маленьким-маленьким, но шажкам, все-таки в правильном направлении. И это уже твой опыт, даже если ты потом что-то неправильно сделаешь, но все равно это твой опыт уже.
Почему в церкви так мало любви?
Как мало? Ну, вы что? Почему нет любви даже у тех, кто провел в монастыре 10-30 лет. Ой, ну я не согласен. А я вижу, что в церкви столько любви, столько радости, столько счастья. Такие поразительные, самые лучшие в мире люди! Да, бывает, покусают. Ну и что? И что ж теперь? Ну, покусали, погрызли немножко, потрепали, выплюнули. Встал, огляделся и смотришь, Господи, ну какие у нас удивительные, прекрасные… А то, что в частности бывает. Ну, всякое бывает.
Бывает, какого-то злого человека встретите, тоже помолитесь за него. Бывает, что начинается некая общая злобная тенденция какая-то. Бывает и не умная. Я помню, вся эта история с ИНН, которая 10 лет назад была. Ну, просто многие почти в отчаяние пришли, потому что просто какая-то духовная масса мрачная наползала на Церковь. Да рассеялось все. Это вы пишите, потому что вы еще, я прошу прощения, не очень опытные и не очень много пожили в церкви.
Надо бороться в себе еще, знаете, с каким-то таким цинизмом, который у нас есть, у таких опытных, крутых православных. Надо действительно стараться быть как дети, и не примитивные, не незнающие, не закрывающие на все слепенькие глаза, а все-таки «стирающие случайные черты». Помните, у Блока: «сотри случайные черты, и ты увидишь, мир прекрасен». А уж Церковь-то еще больше. И надо понимать, что эти все негативные какие-то явления они порой нас жалят и это больно. Действительно больно. Но это все — «случайные черты». Зло, от него никуда не уйдешь. Но в церкви всегда царит бесконечная любовь и, что самое главное, особое торжество промысла Божьего.
Промысел Божий он и в мире во всем. А уж в Церкви-то тем более. И вспомните любимые мои слова из пророка Иеремии: «Изведи драгоценное от ничтожного и будешь как мои уста, они сами будут говорить с тобою. Увидь, даже в ничтожном, то драгоценное к чему изводят, в конце концов, Бог это. Подожди немножко, посмотри, и ты увидишь торжество промысла Божьего, и тогда сам Бог будет говорить с тобою твоим открытием промысла Божьего».