До сих пор я воздерживался от того, чтобы комментировать ситуацию вокруг украинской автокефалии, потому что события развивались так стремительно, что порождали только эмоции и нежелание разбираться по существу. Однако пришло время разобраться.
Поскольку я написал уже немало статей на эту тему, а моя диссертация «Вопрос о верховной власти в Церкви в современном православном богословии» почти закончена, у меня сложилось некоторое понимание того, что происходит и какие шаги необходимо предпринять для выхода из кризиса. Я бы хотел обозначить здесь несколько тезисов.
1. Вопрос провозглашения автокефалии не регулируется каноническим правом Православной Церкви. В канонах лишь однажды напрямую поднимается вопрос об автокефалии в связи с Кипрской Церковью. Однако, этот случай не задаёт критериев для определения того, что такое автокефалия и какова процедура ее провозглашения.
В Православной Церкви также нет устоявшегося обычая провозглашения автокефалии, который мог бы стать источником для правового решения вопроса. В каждом конкретном случае автокефалия провозглашалась по-своему. В большинстве из них это деяние сопровождалось разрывом общения между новой автокефальной церковью и кириархальной церковью (как правило, на многие десятилетия). Вряд ли можно считать такой «обычай» подходящим для создания правовой основы.
2. В современной Православной Церкви отсутствует институт права на уровне отношений между автокефальными церквами (аналог международного права). Будем по аналогии называть его межцерковным правом, хотя это и несколько режет слух. Существует лишь обычай, признающий существование автокефальных церквей, принадлежность которых к Православной Церкви определяется через категорию евхаристического общения.
Видимым проявлением (манифестацией) этого общения является совместное участие членов разных автокефальных церквей в Евхаристии (как на уровне иерархии, так и — простых верующих). Символом этого общения также является поминание за литургией, возглавляемой предстоятелем церкви, других предстоятелей автокефальных церквей в согласии со священными диптихами. Однако, диптих — это обычай. Он может быть основанием для права, основанного на обычае, а может и не быть.
3. В отсутствие системы правового регулирования на всеправославном уровне отношения между автокефальными церквами выстраиваются совсем на другой основе. Источником организации экклезиального порядка становится не общее для всех участников право, а ничем не ограниченная воля автокефальных церквей, которые выступают здесь в роли разнообразных суверенов (суверенная воля не обязательно принадлежит главе церкви, она может быть локализована в предстоятеле, синоде или соборе). Таким образом, пространство отношений между автокефальными церквами — это пространство столкновения суверенных воль.
Назовём эту систему децизионистской (здесь должна быть отсылка к К. Шмитту). И любые действия в этом пространстве, с точки зрения права, могут быть квалифицированы как произвол. Соответственно, все комментаторы, которые пишут о каноничности/неканоничности тех или иных действий, попадают в ловушку. Вопрос о каноничности (легальности) может ставиться только тогда, когда существует система права, которая включает в себя не только правовой кодекс, но и практику правоприменения, а также органы следящие за правоприменением.
Апелляция к канонам в ситуации отсутствия правовой системы является ни чем иным, как обоснованием произвола.
4. В 1960-х годах в рамках всеправославного предсоборного процесса предпринимались попытки создать общую для всей Православной Церкви систему права, однако они провалились. Дальше вопроса о кодифицировании источников права и проектов документов, призванных регулировать отдельные стороны межцерковных отношений, ничего сделано не было. Вопрос об институтах правоприменения на всеправославном уровне даже не ставился. К сожалению, автокефальные церкви демонстрировали постоянное пренебрежение даже теми скромными правилами, которые были приняты, чтобы регулировать всеправославный предсоборный процесс.
Больше всех преуспел в этом Константинопольский патриархат, который постоянно нарушал зафиксированные всеправославными предсоборными совещаниями правила и регламенты, но также в этом участвовали и другие автокефальные церкви. Например, решения синаксисов предстоятелей 2014 и 2016 годов прямо противоречили выработанному регламенту, согласно которому все ключевые решения по проведению собора должны были приниматься всеправославными совещаниями. Это говорит лишь о том, что никто не рассматривал эти правила как действующее право.
5. Соответственно, возникающие между церквами конфликты не могут быть разрешены в рамках общецерковного права (потому что его нет). Варианты разрешения двухсторонних конфликтов укладываются в два сценария: а) победа одного суверена над другим (когда одна сила значительно превосходит другую), в этом случае одна из сторон теряет свой суверенитет и признает верховную власть другой стороны; б) достижение компромисса, которое выражается в заключении договора между сторонами.
Однако второй вариант не означает, что этот договор не может быть нарушен, поскольку отсутствует инстанция, следящая за выполнением договоров. В ситуации отсутствия межцерковного права бессмысленно апеллировать к договорам 300-летней давности, потому что единственными гарантами выполнения такого договора являются воли двух суверенных сторон. Это как если бы сейчас Австрия вдруг заявила, что никогда не отпускала Венгрию и предъявила бы документы из прошлого, подтверждающие это (пример с Австрией и Венгрией — произвольный, здесь может быть любой случай изменения границ государств до установления системы международного права).
Разрешение трёхсторонних конфликтов и конфликтов с ещё большим числом участников в децизионистской системе ещё сложнее. Аналогично тому, как Константинопольская церковь апеллирует к документам 1686 года, утверждая неканоничность нынешнего положения Украинской церкви, Русская церковь могла бы оспорить каноничность Греческой архиепископии в Америке, которая была образована параллельно юрисдикции Русской церкви и должна была бы сейчас войти в состав Православной Церкви в Америке, которая получила свою автокефалию в 1970 году от церкви-матери. Однако, такие споры лишь усугубят проблему.
6. Сегодня в православной экклезиологии существует два различных понимания того, как устроена верховная власть в Православной Церкви. Ни одна из этих моделей не может быть названа общепринятой и нормативной. Первая модель опирается на существующую практику межправославных отношений и описывает верховную власть с помощью понятия автокефалии. Согласно этому пониманию, верховная власть локализована в автокефальных церквах и осуществляется в их границах. Каждая автокефальная церковь суверенна и не существует никакой власти, которая бы доминировала над автокефальной церковью (гипотетически это мог бы быть всеправославный собор, но его власть превышала бы власть автокефалий только потому, что проявлялась благодаря сложению суверенных воль). Такую модель можно для краткости назвать «равные без первого».
Вторая модель опирается на теорию, продвигаемую иерархам и богословами Константинопольского патриархата и описывает верховную власть с помощью понятия первенства. Согласно этому пониманию, верховная власть в Церкви локализована в персоне вселенского патриарха, занимающего первое место в диптихах Православной Церкви. Эта модель предполагает, что вселенский патриарх обладает дополнительными эксклюзивными властными полномочиями по отношению к другим церквам (управление диаспорой, провозглашение автокефалий, всеправославный арбитраж, созыв всеправославного собора и т.д.). Такую модель для краткости можно назвать «первый без равных» (термин, который запустил в обиход в 2014 году митрополит Элпидофор Ламбриниадис).
7. Важно понимать, что право вселенского патриарха единолично предоставлять автокефалию не имеет никакого иного источника, кроме суверенной воли собора Константинопольской церкви, который в начале сентября это право подтвердил. Вновь напомню, вопрос о провозглашении автокефалии отсутствует в канонических источниках. Системы межцерковного права, в которую это право могло бы быть инкорпорировано, не существует. Нет и консенсуса других суверенных воль о делегировании такого права вселенскому патриарху.
Именно поэтому само существование такого права в пространстве межправославных отношений является произволом, а его применение на практике — актом агрессии одного суверена по отношению к другому.
8. Совершенно очевидно, что межцерковные отношения нельзя рассматривать вне общественно-политических процессов. Церкви существуют не в «чистом» пространстве экклезиального, а в сложном пространстве, где церковные и политические интересы переплетены. Однако, влияние «внешних» политических игроков не меняет механизма принятия решений в пространстве межцерковных отношений, потому что «светское» международное право не регулирует отношения между церквами, а значит сохраняется ситуация столкновения суверенных воль (просто источники, из которых складывается суверенитет становятся более сложными в описании). Решение конфликта все равно будет находиться в пространстве межцерковных отношений, даже если его участники будут подталкиваться к действиям «извне».
9. Внутренний конфликт существующей системы межправославных отношений — это конфликт между двумя базовыми ценностями этой системы: единством и независимостью. Как сочетать стремление к выявлению всеправославного единства с независимостью автокефальных церквей? Существующие подходы, как это ярко проиллюстрировал Критский собор, очевидно, не справляются с этим. Подход, связанный с подчинением автокефалий суверенной воле вселенского патриарха, совершенно не устраивает автокефальные церкви (во всяком случае значимую их часть), которые не готовы видеть в нем гаранта единства в таком ключе. С другой стороны, акцент на абсолютной независимости автокефалий не позволяет достичь единства, потому что то пространство, в котором автокефальные церкви встречаются, становится пространством столкновения суверенных воль. Вся система отношений между автокефальными церквами вот уже 100 лет находится в перманентном кризисе, который в последние годы только обострился.
10. Единственным, на мой взгляд, способом разрешения конфликта между единством и независимостью, является создание на всеправославном уровне системы права, которой был бы передан суверенитет (пресловутое верховенство закона). Иными словами — власть законов, а не людей. На практике это означает возвращение к всеправославному соборному процессу и его основным принципам — в первую очередь к коллегиальности и консенсусу. Только, следуя этим принципам, возможно создание правовой системы, которая бы, с одной стороны, объединяла все мировое православие, а, с другой — защищала независимость автокефалий. В нынешних действиях Константинопольской церкви я с сожалением вижу отход от принципов всеправославного соборного процесса и обесценивание результатов Критского собора. Можно ли сказать, что это констатация его окончательного провала?
В заключение я бы хотел сказать, что испытываю сдержанный пессимизм относительно перспектив переустройства системы межправославных отношений, потому что это зависит от тех самых суверенных воль, о которых много говорилось выше. Кроме того, препятствием является присущее современным православным (и на уровне культуры, и на уровне богословия) пренебрежительное отношение к праву. Частью нашего современного православного этоса является риторика «власти любви, а не права» и высмеивание «юридизма».
Источник — Фейсбук Андрея Шишкова