Когда жизнь побеждала смерть
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь — чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал — в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.
Священник Андрей Мизюк
Я долго думал, пытаясь вспомнить хоть что-то из рождественских чудес, но почему-то не клеилось. То ли в памяти изгладилось, то ли чудеса в жизни уже не закреплены ни за какой датой, то ли и жизнь в любое время года сама уже как чудо. Потому и вспомнились эти строки Тарковского.
Последние полгода в каком-то смысле были ожиданием чуда. И молитвой о нем. И даже иногда требованием. И вот сейчас, когда, как будто бы в затишьи, когда все готово выдохнуть в жажде отпустить эти прошедшие 12 месяцев, я понял… Все время рядом и вдали, со мной и с другими, с дальними и близкими случалось чудо. И это чудо — жизнь.
Очень сложный и напряженный год. Мне иногда кажется, что я в нем прожил какую-то отдельную жизнь. И жизнь эта была яркой и страшной, какой-то быстро мчащейся, выдыхающейся, но при этом вновь набирающей скорости и обороты. Все было похоже и ничто не повторялось.
Были люди, много людей, чьи жизни вот так же внезапно тоже проносились через мою, оставляя след. Со многими из них я встретился единственный и последний раз. И в этих коротких встречах я научился видеть жизнь.
Большую, сложную, со своими поворотами, радостями и бедами. С надеждой, которая становилась и моей надеждой. С верой, которая рождалась в исключительных обстоятельствах и становилась спасательным кругом. С болью, сквозь которую мы искали и находили Свет.
И ничего и никогда не было напрасным. И совершенно ясно стало — это жизнь. Жизнь, которая побеждала смерть, даже когда смерть была очевидным победителем. Хотя мы и верим, что ее «победа» мнима, что если она и приходила, то лишь тогда, когда ей это позволялось.
Найти утешение
Да, смерть — это тяжело и невосполнимо, но даже в такие моменты приходило осознание, что те, кто ушел, в свои последние часы и минуты не остались без поддержки и утешения и что их утешение в Вечности — и наше же утешение. Потому что таков Бог. Потому что Он обнимает всех. И в Своем Страдании и в Своей Радости.
И вот здесь бы только научиться видеть и благодарить. За то, что дал возможность быть Ему верным тогда, когда страх сковал и отбросил в пустоту, а Он не отступил и снова поднял перед этим страхом, словно бы говоря: «Не бойся, с тобой Я».
Я жил этими словами, я чувствовал их всякий раз, когда приходилось встречаться со смертью и болью, когда ты уже целый час знаешь то, о чем врачи сообщат кому-то только ближе к вечеру.
Я сидел в паллиативном отделении с пациентом, сложным, чья выписка из больницы должна была состояться на днях. Нет, не по причине выздоровления. И в этом непростом разговоре она задала мне вопрос:
— Скажите, а может быть, это жатва, может, это серп?
И я задумался, но все же ответил:
— Возможно, что и так, но если мы изменим отношение к происходящему и подумаем, что просто это Господь пришел собрать Своих овец. Ведь жатва же есть урожай, но что мы можем знать о плодах его. А тут, наверное, иное. Серп собирает и срезает худое и доброе, а мы идем не срезать, но поправить, дать надежду и утешение. А значит, наверное, не время жатве.
Мы уже больше не встретились. Но по моей просьбе она поручила сообщить о себе своей знакомой. И я сейчас понимаю, что тот самый разговор был не разговором двоих, а Словом Третьего и Незримого, Которому мы оба доверились, начав эту очень важную и сложную беседу.
«Неужели все так закончится?»
Но чудо, личное, очень важное чудо все же случилось. То, чудо, которое не в большом, не в глобальном и философском смысле, а в очень конкретном и персональном.
Я когда-то давно помогал своей соседке в деревне оформлять опекунство над родным внуком. Обоих родителей не стало, и перспективы там были не радостные. И все тогда получилось и жизнь наладилась и образовалась.
Однако в этом году даже нашу маленькую и отдаленную деревню настигла ковидная зараза. И были смерти, и было много тяжело болевших. И вот тогда же заболела и моя соседка. И несмотря на выдержку и крепкое здоровье, она все же угодила в городской госпиталь.
И мы созванивались, я слышал слабый, почти на выдохе голос, а однажды телефон оказался выключенным на целый день. Как правило, это очень плохой знак. Телефон отключают, когда человека забирают в реанимацию.
Я пытался звонить и кое-как нашел телефон врача из отделения, но сразу не дозвонился. Перед глазами промелькнуло многое, но вспоминался, главным образом, велосипед и лето, то лето, когда мальчик переехал жить к бабушке в деревню. И вот да, даже не сама бабушка. Как-то сместилось все, и тогда я подумал:
— Господи, но ведь нельзя же взять и вот так вот все закончить…
И тогда позвонил тот самый врач, который сказал, что бабушка стабильна, но ее просто пришлось подключать к кислороду. А за зарядкой от телефона она в тот день просто не дотянулась.
А потом, уже через несколько недель, я встречал ее возле отделения. Она была одним из последних пациентов, после которых отделение прекратило действовать как ковидный госпиталь. А еще благодаря ей я смог причастить и пособоровать ее сопалатниц.
Чудо как чашка чая в руках
И все же о чуде. Главным чудом был чай, который мы пили после долгой ледяной зимней дороги домой. К внуку, к дому, к кошкам, к курам. За окном было темно, а в маленькой кухне тепло. И было слышно, как гудит и надрывается на чердаке ветер. И я подумал, что этот звук совсем не так страшен, как те, которые я слышал возле аппаратов с кислородом и в реанимации.
Что 75% процентов поражения, пневмония и вирус уже где-то далеко за 100 километров. А теперь вот этот чай и вкусные глазированные сырки, вкуснее которых я никогда не ел. И что моя дорога домой будет спокойной и тихой, несмотря на темень и трассу.
И тогда подумал, что Рождественский подарок я уже получил. Досрочно. И эта чашка с чаем была самым прекрасным из всех когда-либо случившихся подарков. И что каждое Рождество неповторимо и что все дороги к нему очень разные, и исходные точки тоже. Там с этой чашкой чая, возле этого дома, в этой деревне мне показалось, что так близко это место, где Господь стал нами. И можно лишь только попросить: Господи, сделай сердце мое яслями и потерпи меня, как потерпел пустыню и окраину Вифлеема.
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
(Арсений Тарковский)