Кетино, 40-летняя худышка с невыразительным птичьим лицом, сидела за компьютером и возилась с фотошопом. Глаза слипались от усталости.
— Нет, не могу уже. Надо сделать перерыв, — сказала сама себе Кетино.
Потянулась, чтоб размять онемевшее тело, выбралась из-за компьютера и пошла варить кофе.
По пути на кухню взгляд автоматически фиксировал старые выцветшие обои 35-летней давности, облупившуюся краску на подоконнике и висящий на одном винте шпингалет. Эх, когда же все это сделается!
Работает Кетино не разгибаясь, а все еле-еле сводит дебет с кредитом. Везде не хватает мужской руки, а на бесконечных сантехников и других умельцев денег не напасешься. Не успеешь тут починить, там уже прорвало. Да и как по-другому. В этом доме мужчин не было лет 60, как минимум. Не повезло бабушке Лали, потом ее дочери Тине, маме Кетино, а на нее саму уж тем более не хватило женского счастья.
На кухне мизансцена тоже не вызывала радужных эмоций. Чистенькая, плохо прикрытая бедность.
Кетино достала джезву, покрутила между пальцами. Вот эту вмятину она соорудила, когда уронила ее об пол в пятом или шестом классе. Вроде мелочь, ерунда, а все опять лишний намек на ту же тему.
Разбитое сердце
Деда своего, Левана, Кетино не помнит. Бабушка рассказывала только плохое. Бросил ее с грудной дочкой и растворился в закате дня. Кое-как мама выросла и, хотя бабушка твердила: «Мужчинам верить нельзя», все же допустила роковую ошибку. Угораздило Тину влюбиться, да еще и забеременеть. В результате появилась Кетино, которая сколько росла, столько слышала эту формулировку из трех слов. Время от времени бабушка и мама теорию подкрепляли примерами из окружающей жизни:
— Вай, вай, что делается. На первом этаже этот негодяй с Ламарой развелся. А на вид такой приличный был мальчик. Семья лекторов. Но я сразу сказала, это долго не продлится.
— О чем думает твоя однокурсница, Кетино? Как можно выходить замуж так рано? Только институт кончила. Надо пожить, осмотреться. Откуда знаешь, что за тип этот Нодар? Ну и что — они пять лет встречались? Вот увидишь, поженятся и разбегутся через год. Сейчас, наверное, воздух такой. Все разводятся.
— Вот я ж говорила — и они развелись. Потому что все мужчины редкие мерзавцы. Просто штамп со знаком качества некуда ставить.
И дальше в том же стиле и тональности.
Кетино поставила джезву на огонь и приготовилась следить за кофе.
Сейчас, с высоты прожитых лет, явно проглядывалась закономерность: есть такой сорт людей, стремящихся всеми правдами и неправдами распространить свое невезение на все встречные случаи. По принципу: «Мне плохо, и другим должно быть плохо». И это сознание им силы жить придает.
Однообразная серая жизнь, приправленная борьбой за существование и мелкими искорками радостей, текла дальше. Тина всеми силами давила в себе гнетущую боль: жизнь кончена, она никого себе больше не найдет, потому что у нее якорь и стоп-кран вместе — крошечная Кетино.
И сколько Кетино помнила мать, всегда она была в одном и том же ракурсе — со страданием в глазах и неизбывной болью за весь страдающий женский род. Мужчины от нее и правда шарахались.
Тоска эта привела Тину в церковь. Куда еще нести разбитое сердце. Стала водить туда Кетино. Им попался строгий батюшка — монах, который свято верил, что «времена последние и врата брачные уже закрыты, открыты только врата покаяния». Тина внимала ему с придыханием и ловила каждое слово, дома объясняла дочке подробно и приводила многочисленные примеры из соседского окружения. Благо жизнь поставляла новые и новые доказательства этой теории.
Кетино росла тихой и послушной девочкой, которая боялась рассердить бедную измученную маму, которой и так в жизни не повезло.
«Не морочьте голову! Куда ей замуж?»
Тина и Кетино ходили в церковь неукоснительно, исповедовались, причащались, держали посты, как говорил им духовник. Вроде все делали правильно, канонически обоснованно, а проблемы у них не кончались. Со здоровьем у Тины было неважно.
Батюшка переживал и утешал по своему обыкновению.
— Времена такие. Через болезни спасаемся. Грехов множество. Надо смиренно нести.
Они и несли, как могли.
Кетино училась в институте, когда с Тиной стало происходить странное. Она говорила непонятные вещи, работать уже не могла, и пришлось Кетино тянуть семейную лямку одной. Лали уже пребывала на пенсии.
В церкви иногда к Кетино подходили разные люди с известными предложениями.
— Сын у меня есть. Может, познакомить вас. Хороший парень, верующий. Давно на тебя смотрит, но подойти стесняется.
Кетино замирала от таких слов и терялась. Говорила маме. Кому, как не ей.
Тина пантерой кидалась на доброхотов:
— Не морочьте ей голову. Куда ей замуж? Ей надо учиться и работать. На ноги становиться. Замуж всегда успеется. Сейчас времена последние и батюшка вряд ли благословит. И не смейте мою дочь сбивать с пути истинного.
Ходоки от претендентов охали и отступали от горящих нехорошим огнем глаз Тины, крестились и больше не рисковали экспериментировать.
Нет на земле счастья, выдумки одни
Кетино помалкивала. Маме виднее, мама плохого не посоветует. Вон время какое, еще одна подруга вышла замуж и развелась. И красивее нее была, и богаче, а не повезло. Куда уж ей тогда о чем-то мечтать. Надо смиряться и не думать о греховном. Потому что не просто так сказано: «Во грецех роди мати моя». И сам процесс этого деторождения просто ужас ужасный, наверное, от грехопадения в раю такие последствия.
Кетино всячески гнала от себя мысли о замужестве и избегала любых намеков на эту тему. Так жить спасительней, батюшка не зря про святых рассказывает, примеров вон сколько. Плоть — это дело неблагодарное, ее в узде надо держать, потому и посты положены. Для спасения.
Посты Кетино держала с максимальной строгостью, но вот искушение, мысли греховные нет-нет, да и накатывали. Особенно по ночам. Днем, разрываясь на подработках, Кетино было не до того, а вот ночью от своего внутреннего «я» было не спрятаться.
Вот так, незаметно Кетино дожила до сорока. Замуж давно никто уже не звал. Состояние матери заметно ухудшилось. Батюшка их к тому времени отошел в мир иной. Нового духовника мать с дочкой не могли найти.
Этот молодой, тот строгий, без грамма любви, что прежний батюшка на них изливал. Словом, сердцу не прикажешь. Один приезжий священник посмотрел на Тину мельком и обронил невзначай:
— Маму вашу психиатру бы показать. Запущенный случай.
Кетино пришлось придумать историю, будто плохо ей самой, разыграть спектакль и так довести мать до врача. Врач, предупрежденный заранее, подыграл и потом передал рецепт с инструкцией, где брать лекарство, дозу и как конкретно давать, чтоб пациентка оставалась в твердой уверенности, что она здорова.
Именно в этот период появился в ее, Кетино, заранее перечеркнутой жизни новый человек, Эмзар. Он был тем самым таксистом, который вез их к врачу. Эмзар стал вылавливать Кетино у подъезда, искал встреч. Но она и тут проявила твердость.
— Не стоит нам ничего начинать, и ситуация неподходящая. Видишь, маме плохо. Нехорошо быть эгоистом.
Эмзар покрутился туда-сюда, потом отстал. На четкое «нет» какие могут быть претензии.
Кетино покрепче завязала и без того расшатанные нервы в узел. Тем более, что и батюшка сказал, раз сразу замуж не вышла, надо хранить девство. Незачем себя на ерунду растрачивать. И не стоит себя тешить напрасными надеждами, когда и так заранее ясно, что нет на земле никакого счастья, выдумки одни. Вокруг сколько людей, жизнью побитых. Не стоит и трепыхаться. Своя, раз и навсегда проложенная узкоколейка, привычней.
…Кетино забрала чашку с кофе и пошла к своему рабочему месту. Крутить и дальше свой ежедневный беличий круг.