Памяти Анатолия Волкова

Год назад в вечную жизнь ушел Анатолий Волков.

Пронзительно цельный, глубокий, веселый, серьезный и естественный человек, который не боялся быть самим собой. Не боялся быть смешным, неправым и неидеальным. Был органически чужд всякой фальши и внешнего пафоса. Автор множества баек, над которыми до сих пор смеешься — до слез и со слезами. Автор множества серьезных размышлений, которые заставляют думать о сказанном и сейчас.
Кто не успел познакомиться с Анатолием, может ясно представить себе его, почитав Толины комментарии в самых разных темах на нашем форуме, его Живой Журнал http://papabobr.livejournal.com http://papabobr.livejournal.com и одну https://www.pravmir.ru/bajki-byvshego-anpiratora-chast-1/ на сайте «Правмир».

Не поучая и не морализируя, Толя учил своих собеседников быть нормальными людьми. Быть православными не в теории, а в самой что ни на есть живой практике. Не только учил, но и учился вместе со всеми нами.

По-моему, ему научиться удалось. Удастся ли нам?

Пока нас разделяет граница временного и вечного, но соединяет память — о Толе и о его семье: Наталье Вадимовне, Данииле, Матвее, Всеволоде, Любе и Вале.

Давайте постараемся не забывать и об этом.

Анатолий Волков с семьей

Таямніцы кацячага жыцьця
— А вось хто скажа, панове, чаму гэта каты і коткі калі яму капаюць, дык
двума пярэднімі лапамі, а калі ўжо закапваюць сваё «багацьце», дык
толькі адной???
— Бо далей бегчы трэба, а кали тольки на дзьвух пярэдних, то задния задратыя. Можна праз галаву пераляцець кубаром и шыю зламаць.

Это был эпиграф
Все это когда-то где-то уже было рассказано. Но меня попросили.

Как мне ангелы картошку пололи
В позапрошлом году, в конце августа, когда старший сын уехал поступать в КРАК, а следующий был еще мелковат для суровой крестьянской работы, собрались мы копать картошку. Дату начала страды спланировали и все такое.
Я в силу своих сельских и хозяйственных предубеждений назначил первым этапом прополку всего поля. Ага — волевым решением. Но совершенно неожиданно, как раз на день начала страды, нас пригласили на крестины и жена волевым же решением согласилась, поскольку, в силу своих сельских и хозяйственных предубеждений, считала прополку моим суеверием и, вообще капризом на потребу публике, — у всех вокруг огороды разве, что не вылизаны, а у нас в самой середине не то, что лебеда, елка растет.
И вот, накануне злосчастного понедельника вечером, мы с ней из-за этого в очередной раз разодрались.
И вот слышу я утром — она акафист отдельный молитвословит и отдельным параграфом у нее «…управи как-нибудь нашу ссору». А я не любитель ходить по всем этим крестинам — голова потом болит, и про себя думаю, «Господи, но ведь картошку полоть надо, так что лучше бы Ты не вмешивался, а то опять на следующих год лебеда вырастет»
Ну вот, думаю это я так, думаю, и вдруг она кричит: Толя, Толя, беги сюда.
Я решил, что она себя, как всегда, чем-нибудь ошпарила за бабскую свою упертость и щас придется утешать, жалеть и лечить. Вскакиваю, бежу.
Смотри, — говорит, — ангелы. Все — приплыли.
Однако, смотрю в окно, а на нашей картошке и правда два отрока лебеду дергают, так что брызги летят. Причем уже заканчивают.
Выхожу. Вы говорю, чего тут делаете, Отроки (так и сказал, на всякий случай — «Отроки»)?
Они говорят, — ты чё мол дядя, не видишь что ли, дрова колем. В поте лица.
Я тогда строго: а почему на нашей картошке?
В этот момент они заканчивают последнюю борозду, вытирают пот с лица и ошарашенно спрашивают: это ваша? А где бабы Катина?
Этот вопрос мы долго выясняли потом, пока чай пили, но так и не выяснили. В ближайших окрестностях быбы Кати были, но ихней, сколько не искали, не обнаружилось.
Оказалось, что эти два Отрока спецом из Ярославля сюда к нам явились, что бы, значит, вопрос с крестинами решить. И ведь как-то через заборы проникли и не заметили, что в чужом огороде оказались.

ЗЫ. На крестинах, кстати, мне по совершенной случайности выпала честь быть крестным. Так что за младенца Васеньку прошу молитв. За отроков Даниила и Василия только келейно.

Об эффективности молитвы
Это было когда мы еще в Ярославле жили. Так повелось, что каждый год всей кучей мы на все лето уезжали куда-нибудь в деревню. Каждый раз в новую. Так и в тот раз. Под Борисоглеб. Но в тот раз я не успел все свои дела закончить к началу каникул, и уехала жена без меня. Чтобы было не скучно, к нашим троим мальчишкам (у нас тогда детей совсем мало было) она прихватила еще двоих.
И подругу православную.
Подруга эта — отдельная байка. Она сама родом с Кольского полуострова, и отец у нее чуть ли не министр тамошний какой-то был. А в Ярославле она училась в медицинском и стала православной. Как все евреи, очень строго блюла устав. До такой степени строго, что когда ей игумен велел взять велосипед и съездить (не важно, куда и зачем, потому что склероз), она взяла велосипед и поехала. И сразу упала. И опять. И опять. Мы тогда сначала решили, что она в юбке запуталась, но потом отец Иоанн (проницательный батюшка) все-таки догадался спросить: а ты когда-нибудь на велосипеде ездила? Оказалось — ни разу в жизни.
Ну вот с этой Юлей и пятью православными детками у меня жена и поехала в это Андреевское.
Я должен был приехать через неделю и не приехал в срок, потому что как раз в этот день должен был получить последний гонорар. А эти городские тетки столкнувшись впервые с мАсковской деревней совсем растерялись. Им там молоко продавали в три раза дороже, чем оно стоило в Ярославле, и так запугали змеями, так, что они за ягодами в лес боялись ходить. Да вдобавок еще соседская корова наклонила избу. И вот ждали они ждали мужчину в дом и в срок не дождались. Моя жена (она, как я писал — опытная жена) решила, что я в очередной раз вступил в какую-нибудь авантюру и меня надо срочно выручать.
И тут достали они обе двое свои походные книжечки и после очередного заката солнца вручную затеяли меня высвистывать с помощью Сил Небесных. Сразу скажу — не знаю, что они читали. Секрет. Но по агентурным сведениям акафист Божьей Матери Скоропослушнице.
Я, как дурак, прибираю остатки моего холостяцкого времяпровождения. Исполняю последний наказ — иду к знакомой попадье узнать, кто у нее родился и жду следующего дня, что бы получить последние бабки и с утра пораньше отправиться. Жду это я жду на старом кураевском форуме и вдруг засыпаю.
Просыпаюсь — выспался, на улице светло (начало же июня) электричества нет и полная уверенность, что проспал все насмерть.
Часов, кстати тоже нет, потому что единственный будильник вместе с супружеской тахтой жена увезла с собой.
Я иду к соседям и стучу. Вылезает в чем мать родила насмерть перепуганная будущая матушка Ирина, ей тогда было 15 лет и она только что с дискотеки пришла и спать легла и спрашивает, какого лешего я в три часа ночи народ булгачу.
Несмотря на это я бодро отправляюсь на вокзал (это рядом — через кладбище, где мы с женой и познакомились) и сажусь на первую же попавшуюся электричку. Доезжаю до другого вокзала и с ужасом соображаю, что раньше десяти утра никаких автобусов до Ростова, а тем более до Борисоглеба не будет.
И тут я встречаю отца Иоанна (того самого игумена), точнее, он меня встречает, потому что я его бы в жизни не узнал по причине отсутствия очков, которые я забыл дома. Удивительно, как он вообще меня узнал, потому что тогда мы с ним виделись один единственный раз, когда я возил к нему под Новый год одного запившего спасаться … ну это другая уже история.
Короче в шесть утра я был в Андреевском и застал их за все-тем же акафистом.
А гонорарчик так и квакнулся вместе с очками. А когда моя жена послала матушке Ольге телеграмму, поздравив с рождением дочери Зинаиды, та очень удивилась. Потому что родился у нее как раз сын Владик. Потому что как раз когда я с ней разговаривал и на Владика в коляске любовался, мои подзащитные свои походные книжечки и доставали.
А вы говорите «склероз».

Об управлении персоналом и эффективности церковной молитвы

Позавчера у одного нашего прихожанина украли кошелек. Нет, не так. Сначала наш уездный олигарх распределял годовую премию и решил наказать все-таки двух совсем уж наглых бездельниц из управления на четыре тыщи каждую. А днем у него украли кошелек, в котором было, как раз восемь тыщь с копейками. А вечером он пришел на Канон и все это рассказал священнику. Вот мол, согрешил, и тут же наказан. И потом все кланялся, кланялся. Грустный такой весь. И в конце батюшка попросил сугубо помолиться о начальниках наших в трудах и искушениях пребывающих — так как-то. Помолились. Дружно помолились, тем более что все поняли о ком речь — у нас не так много олигархов на приходе тусуется. Он все равно грустный был. Нет, не денег было жалко, а растерялся. Ну должен же я был как-то ими управлять? Это он мне уже плакался, когда домой вез.

А на другой день я прихожу к нему домой по делам. А у него здоровая лайка сибирская — Дора — из загородки выпущена и бегает по двору. Собака добрейшая, мы с ней друзья всегда были, а тут чего-то загавкала и к калитке, то есть ко мне, с пастью настежь и с явным намерением не пущать. Ну, я начальство уважаю, достаю мобилу, звоню. А собака на забор лапами залезла и слушает. Но пасть на всякий случай не закрывает. И тут я гляжу, а у нее на зубах тысячная бумажка наколота. Нифига себе, — думаю, — живут же в кризис олигархи!
Дальше. Выходит сам, и этак мне угрюмо и с ленцой (ну знаете, как это умеют делать олигархи): Чего не заходишь? Я объясняю, что, мол, пасть… Ты же, — говорит, — с ней недавно в обнимку на снегоходе ездил, а теперь «пасть». Я ему опять: ты ей в пасть погляди. Он валенки надел, подошел к калитке, поглядел. Нифига себе, — грит, — живут же в провинции у олигархов собаки!
В общем, отдала нам Дора деньги, конечно, с трудом. Они у нее в куче снега возле конуры были заныканы. Посчитали. Четыре с небольшим тыщи. Но украли-то их в Ярославле, а конура — здесь и собака точно дальше двадцати метров от нее не отходила.
Я бы радовался, но у богатых свои причуды. Мучается теперь вопросом, которой из двух бездельниц он должен все таки ту премию дать. Или пополам разделить?
За раба Божия Виктора, если что. Крещенный воцерковленный.

Да, забыл. Ни кошелька, ни бумажника, ни следов крови нигде не нашли.

Молодой настоятель

Давняя история с нашим молодым и новым настоятелем. Ну, молодой.
И давай учить людей азам, да еще этак свысока…
А у народа опыт церковной жизни такой же скока ему лет. Ну и порастерял весь приход. Буквально весь, даже певчие пошукались и ушли в другой храм.
Надменный.
И Литургия. Пять человек — он, и моя жена, сын мой пономарит, тетка какая-то на клиросе чего-то пищит. И приходит бабка буквально перед Херувимской. И исповедоваться.
А он ее и прогнал. Не пустил к причастию, мол, неча всяким разным случайным захожанам.
Следующим моя жена. И на весь этак храм, потому что планка упала.
Знаете, батюшка, я о вас все время плохо думаю. С самого приезда ругаю и уже…
Ну и объяснила ему что эта бабка в церкви с 54 года и корову в свое время продала что бы только храм от закрытия спасти — была такая история. А опоздала потому что деревня у нее за 9 км и автобус два раза в день. И остальные захожане тоже…
Причащаться, — грит, — будете. Нет, — грит, — не буду. Не готовилась. И ушла дверью хлопнула.
А он за этой бабкой ломанулся на улицу и прямо в снег перед ней на коленки…
А меня уже потом отругал. Тоже на исповеди. Сразу, говорит нельзя было все сказать.
А как ему сразу скажешь, если из него все время амбиции и рвение неофитское так и прут наружу?
А еще потом, лет через пять признался, что ему тогда просто стыдно стало перед … мальчиком-пономарем. Взгляд у моего Матвея очень уж тяжелый.

* * *

От редакции:

Когда на форуме шло обсуждение, как лучше подготовить эту серию публикаций, предложили предварить записки Анатолия Волкова заметкой отца Сергия Круглова о смерти:

О СМЕРТЬ, ТЫ  — СВЕТ

памяти всех святых

Мальчик гулял весь день, прибежал вечером домой, потный, исцарапанный, грязный, счастливый, переполненный  летним бесконечным днем…  На кого ты похож! – мама всплеснула руками, погнала в ванную.  Вот оно, горе мальчика: сейчас станет запихивать  одежду в стиральную машину, вывернет карманы шорт – а в них все его сокровища: камешек, гайка, ржавый ключ, осколок увеличительного стекла, солдатик без головы, монетка, воронье перо…всё, всё выбросит в мусоропровод!  Чисто вымытый, в детской, полной сиреневых полутеней,  свернувшись под крахмальным прохладным пододеяльником, он  безутешно, безысходно,  всем существом своим  плачет над утраченными драгоценностями детства.  С этим горем он и уснет, с ним и проснется.  И что же?  глядь – а вот же оно всё, ничего не пропало! все жизненно важные сердцу предметы,  очищенные от грязи материнской рукой, аккуратно лежат в коробочке на тумбочке у кровати. И тогда, ранним прозрачным золотым и травянистым июльским утром, он плачет снова, уже другими, совсем другими слезами,- слезами, которые бывают в жизни всего три или четыре раза, слезами, от которых растут.

Так и ты, смерть. Мы  боимся и ненавидим тебя, называя тьмой, в глубине-то  души догадываясь, что на самом деле ты – свет. Бескомпромиссный, неумолимый,   пылающий свет, высвечивающий главное, яростно сжигающий всю эту дребедень, все эти маленькие,   драгоценные, усокровиществованные за годы земной жизни мелочи, хрупкие,  нелепые,  тленные.

И только тот, кто,  отворив раскаленную дверцу и жмурясь от невыносимого трескучего  жара, ступает на твой порог хотя бы с каплей благодарности и любви в сердце,  пройдет тебя насквозь и там, на той стороне, обнаружит, что ничто, ничто, ничто не погибло.

1.08.2009г.

А Анатолий посвятил этой заметке отдельный постинг в своем Интернет-дневнике. «Ну отче, ну… Слов нет.», — написал он…

Продолжение следует