Дети заболели, и я поняла – надо на исповедь
И тут я поняла, что мне надо на исповедь.
Поняла в один миг. Осенило.
И сразу все стало складываться в узор: я давно не была на исповеди. Уже не вспомню, когда была. И детей не причащала уже полтора месяца. И…
…На карте храм святого Николая располагался совсем недалеко от нашего дома. Ну, как «от дома»… Нашим домом сейчас был гестхаус в старом Бангкоке, на берегу Чао Прайи. От реки пахло болотом, сливными водами, какой-то прошлой жизнью – на том берегу небо пронзали небоскребы, вдоль нашего берега прямо из воды вырастали деревянные старые домишки: первый этаж в таких домах сдавался, а на втором жили хозяева.
Пахло так себе, честно говоря, если забрести в неудачное место. А если в удачное – то пахло красивой жизнью, сияющими пароходами-ресторанами и недешевыми пивнухами на берегу.
У нас был единственный на весь гест номер с душем и туалетом, cтоящий отдельным домиком. В гесте жила зимующая в Бангкоке молодежь (много русских) и европейские туристы, путешествующие по Юго-Восточной Азии: французы, испанцы, англичане, финны.
Мы с детьми просыпались по утрам, выглядывали в окно и каждое утро обнаруживали во дворе геста новую картинку: за столом во внутреннем дворике завтракали новые люди. И новые дети катались на качелях и на гамаке. И кто-то ел манго, а кто-то капал на клеенчатую скатерть арбузом.
И Яся – ей было пять – спешила знакомиться с новыми детьми – пока они не уехали. И искать общий язык. И раскрашивать раскраски. А полуторагодовалый Гоша тянул руку к манго и отвергал банан.
И тут дети заболели. Как-то оба, сразу, тяжело. Гоша поцарапал палец, и палец стал нарывать. Пока я думала, что делать с пальцем, у обоих детей появился стоматит, температура и слабость. Я позвонила в страховую в России, мне продиктовали адрес клиники неподалеку, где могут принять детей. Цену не сказали. Сказали: «Оплатите наличными, когда вернетесь в Россию, мы вам компенсируем расходы».
Я позвонила гомеопату, и она продиктовала, какую гомеопатию выпить детям и как вылечить палец за сутки. И я решила пока не идти в клинику. Сидела в номере, качала на руках Гошу, обнимала Ясю, и тут поняла – надо на исповедь. Нашла на карте храм святого Николая, выписала на бумажку адрес, на сайте «Православие в Таиланде» выяснила расписание служб.
Вокруг елки ходили дети в шортах
Во дворе храма стояла елка – приближался Никола Зимний. Вокруг елки ходили дети в шортиках, футболках и кроксах. Вечерняя служба откладывалась – ждали архимандрита, отца Олега, из Паттайи. Отец Олег ехал не сам – вез икону святого Пантелеймона с частицей мощей, икону передали в Таиланд из томского храма.
Прихожане в нетерпении стояли во дворе церкви, Бангкок же стоял в пробках. И было совершенно непонятно, когда начнется вечерняя служба. Время от времени во двор выходил певчий и объявлял, что отец Олег позвонил и обещает подъехать через полчаса, не больше. А через полчаса певчий выходил снова и говорил: «Вот-вот будут, еще подождем».
И когда архимандрит приехал и вышел из автомобиля с иконой и со священником-тайцем, все ожидание забылось. На смену ему пришло оживление и счастье – по очереди прикладывались к иконе Пантелеймона («Отче Пантелеймоне, исцели моих чад!»), архимандрит отслужил благодарственный молебен, певчий прочел акафист святому Николаю, а дальше – прошло, наверное, уже часа два и начало смеркаться – отец Олег сказал: «Братья и сестры, жду вас завтра с утра, будет исповедь, потом Причастие, а дальше попьем чай, не стесняйтесь, оставайтесь после службы, пообщаемся».
И мы с детьми, поймав такси, поехали домой. Пробки рассосались. Без пробок до нашего геста было ехать минут пятнадцать. Мимо королевского дворца и зоопарка.
У дворца стоял караул, и Яся из окна такси махала гвардейцам рукой. В сумерках было не разглядеть форму русской царской армии. То, что я видела тайских гвардейцев на фото, – утешало мало. Хотелось живого подтверждения истории о том, как тайский король Чулалонгкорн дружил с Николаем II и во время визита в Петербург увидел парад одного из гвардейских полков. После чего вдохновился так, что по приезде на родину приказал сшить аналогичную форму своим гвардейцам. С тех пор, говорят, ничего не изменилось. Может, завтра повезет увидеть гвардейцев при свете дня?
Гоша требовал банан и еще банан, раз манго в такси есть нельзя. Таксист, стоя на светофоре, поворачивался назад и пытался сфотографировать моих белых детей. Дети, хоть и присмирели после храма, но не дали водителю ни одного шанса на свои приличные фото. Да и темно уже было.
Гест жил своей обычной жизнью. На столах стояли в тарелках и дымились спирали от комаров. Рядом со спиралями стояло пиво, фрукты, ноутбуки. Шел спор сразу на нескольких языках. Все как всегда. Как всю неделю. Как я люблю.
Не задержавшись во дворике, мы с детьми прошли к нам в номер. Смыв с себя липкую жару под душем, легли спать.
Дети уснули, и я включила ноутбук. Прочитала последование ко святому Причащению. И тут же уснула сама.
Батюшка поднял епитрахиль и спросил: «Speak English?»
Утром проснулась минут за пять до будильника. Разбудила детей. Одела. Закинула Гошу в слинг. Взяла Ясю за руку. Из переулка, где находился наш гест, мы дошли минут за пять до главной улицы. Перешли дорогу, поймали такси, доехали до храма.
Исповедь принимали два священника – таец, отец Данай – вчера на службе он читал Евангелие на русском – для русских, а потом на тайском – для тайцев, и еще один священник, про которого отец Олег вчера сказал: «Нам завтра будет помогать отец…» Не запомнила имя этого священника, точнее, не расслышала.
Я посадила Гошу на пол, в уголок храма. Попросила Ясю поиграть с ним тихонечко. Подошла к батюшке. Он кивнул мне – приветливо, сдержанно. Жестом показал на икону Спасителя. Я поняла: «Исповедуйся не мне, а Ему».
Прошло дней пять с тех пор, как я поняла, что мне надо на исповедь. И вот я здесь. Меня колотило. Я еще не сказала ничего, а слезы уже текли по щекам.
А за спиной кишели дети, было слышно, как Яся что-то тихо объясняет Гоше. И было понятно, что у них все хорошо.
Батюшка кивнул – мол, «говори уже». И я начала говорить. У меня не было с собой бумажки, я помнила все без бумажки, что хотела сказать. Точнее, я не очень-то хотела все это говорить. Но надо было. Внутри было чувство, что вот я исповедуюсь, и все эти детские напасти останутся позади.
Не будь детей и наших общих испытаний, мне бы и в голову не пришло, что вот здесь, на другой стороне Земли, в 15-миллионном Бангкоке совсем рядом с нашим гестом находится православный храм. Где литургии со вторника по воскресенье. И где пекутся просфоры. И где со стен на тебя смотрят родные лики.
Я рассказала все и замолчала. Казалось, что в храме наступила тишина. Хотя, конечно, тишины не было. Тишина была внутри меня.
А храм – храм жил своей жизнью. Левее меня стояла очередь на исповедь к отцу Данаю. Даниилу то есть. В очереди стояли одни тайцы.
Я вспомнила, что рассказывал отец Олег про то, как отец Даниил объяснил, почему он принял православие: «В католической церкви поют, у протестантов танцуют, а молятся только у православных».
Удивительно было видеть тайцев в православном храме. Удивительно слышать тайскую речь. И в то же время как-то… как-то обычно. Ты и не думал, что так бывает, но оглянулся, увидел – и радостно согласился.
Батюшка смотрел на меня выжидательно. И меня обожгло: не все сказала. Был еще один грех. Оставила его «на потом». Может, не говорить? Говорить не хотелось. Было стыдно. Но вспомнила, как батюшка перед исповедью показал на икону Спасителя. И вспомнила, как остро хотела на исповедь. И что через три дня мы с детьми уезжаем из Бангкока на море, а там храмов не будет. Эти мысли пронеслись молнией, и, густо краснея, я сказала тот грех. Кажется, батюшка даже не заметил моих терзаний.
Он накрыл меня епитрахилью, и… Я не поверила своим ушам. Он читал разрешительную молитву по-английски. Поднял епитрахиль, спросил: «Speak English?» Я кивнула. Кивнула, но как-то неуверенно. Я-то, конечно, говорю по-английски. Но вот так, чтобы батюшка меня наставлял после исповеди на английском, такого не было еще.
Батюшка позвал рукой высокую русскую девушку, Лену. Мы с Леной познакомились вчера, пока ждали отца Олега: Лена рассказала, что родители развелись в ее раннем детстве, папу она почти не знала, а когда ей было 18, мама умерла. И вот, окончив институт, она уехала в Бангкок. Преподает здесь детям английский. И не знает, как жить дальше – и корни не тянут назад, и здесь корней не пустить. Лена подошла к нам и профессионально, как переводчики-синхронисты, перевела мне, что сказал батюшка. Но я бы и сама это поняла.
А со стены смотрел на нас святой Николай
А потом, после литургии, мы сидели в доме при храме. Пили чай. Ели папайю, мандарины и желтый арбуз. И еще какие-то сушеные фрукты – был Рождественский пост. Отец Данай держал на руках двухлетнюю дочку Машку.
Батюшка, который исповедовал меня, рассказывал, что он в Бангкоке по работе, а сам он из Новой Зеландии. И что раньше, давным-давно, до того, как стать православным священником, он был протестантом. А прихожане-тайцы улыбались и говорили в ответ, что у всех свой путь. И что они тоже не сразу нашли Бога. А были буддистами. Как и отец Данай.
А со стены смотрел на нас святой Николай, покровитель странствующих и путешественников. Покровитель всех нас, оказавшихся в этот день так далеко от дома – и все-таки дома.
И вдруг меня осенило – а сегодня же Никола Зимний!
И там, по ту сторону Земли, отмечает именины наш батюшка, отец Николай. И он молится за нас с детьми так истово, что в день его именин мы оказались тут. В храме святого Николая. Будто под крылом ангела-хранителя. В городе, чье название переводится как «Город ангелов, великий город, город – вечное сокровище».
И узор сложился. И печали отступили.
***
Мне так надо было на исповедь.
На исповедь – и остаться потом. Чтобы открыть широко глаза и вдохнуть все, что вокруг. Чтобы удивиться, поверить, запомнить – а потом рассказать.