В том, что происходит сейчас в мире, мы видим проявление воли Божией, которая творится у нас на глазах. Да, после того, как сегодняшняя чрезвычайщина подойдет к концу, многое переменится, и непонятно, возможно ли будет восстановить прежний уклад нашей жизни. Но паниковать по этому поводу бессмысленно. Надо спокойно размышлять о происходящем в стране и в Церкви.
Ничего нового
Все, что происходит сейчас в связи с пандемией и режимом так называемой самоизоляции, проявляет, артикулирует, ускоряет процессы, которые развивались до того. Так что ничего принципиально нового не происходит, я в этом глубоко убежден. И до нынешних событий в нашем обществе конкурировали две противоположных тенденции.
Дмитрий Сладков
С одной стороны, рост отчуждения между людьми. Совсем недавно мы видели картины травли тех, у кого диагностировали или просто предположили коронавирус. Распространяется агрессия в адрес думающих о вирусе иначе. Но разве раньше этого не было? Не было яростных возражений против прачечной для бездомных, против детей с онкологией, которых привезли лечиться и поселили в одном подъезде с бдительными гражданами?
С другой стороны, мы видим быстрый рост общественной солидарности — все больше становится волонтеров, добрые люди помогают врачам и сидящим в изоляции. Но этот процесс шел и раньше, теперь он стал заметнее.
Ускорился и начавшийся тоже не вчера процесс отчуждения людей от власти. Многие противоэпидемические меры видятся надуманными, нелогичными, чрезмерными, многих мер, наоборот, с очевидностью не хватает. При том, что большинство понимает: меры необходимы. Но каковы они должны быть — вот вопрос.
Окончательно развалено правовое пространство, так оно и раньше разваливалось. И здесь — ничего нового.
Разномыслие и разнодействие
У нас на глазах проблематизируется «вертикаль власти», и не только государственной. Это касается и церковной власти, доныне построенной по византийским образцам. Нет единодушия в отношении к происходящему среди церковного народа, нет и среди архиереев. Недвусмысленные предписания, исходящие с самого верха церковной власти, на местах сплошь и рядом игнорируют.
Мы привыкли смотреть на Церковь через набор неких штампов, которые заслоняют от нас реальность ее земной жизни. Во времена потрясений становится видно, что церковное тело сложно и противоречиво устроено, составляющие его очень разные и мы его, в общем-то, не очень хорошо знаем.
Сейчас гораздо отчетливее, радикальнее, чем совсем недавно, проявилась реальность: практики церковной жизни множественны.
В Церкви, сохраняющей единство в главном, не обязательно все должно делаться по одному шаблону. В последние годы шли острые дискуссии о календаре, о языке, а сегодня обсуждают гораздо более значимые вещи — храмовую молитву, исповедь и даже Евхаристию. Еще недавно это сложно было себе представить. Да, идет поляризация мнений, часто бывает непросто сохранить христианское отношение к оппоненту. И не всегда можно точно сказать, кто прав, а кто неправ.
Не могу осуждать тех, кто принял решение на Пасху идти в храм, говоря, что риски сравнительно невелики, когда не закрыты метро и торговые центры. Не до конца могу объяснить стремление людей идти в церковь «магическим подходом», как это делает, например, чтимый мной Сергей Чапнин. И тем более не могу осуждать тех, кто на эту Пасху не пошел в храм, руководствуясь христианским долгом заботы о ближнем.
Дискуссия между теми, кто в нынешних обстоятельствах идет в храм, и теми, кто не идет, остро ставит вопрос о том, как понимают люди спасение. Ведь и те, и другие веруют, что делают это ради спасения. И кто из них верует «по-настоящему»?
Это те самые разномыслия, о которых говорит апостол (1 Кор. 11:19). Их не надо бояться, это не угроза, а пробуждение к жизни. Их нельзя заметать под ковер, их надо отчетливо чувствовать и публично обсуждать. Сегодняшняя ситуация их проявляет.
Нет ощущения потери
Мой собственный образ жизни не изменился, как работал дома, так и работаю. Время от времени за окном проезжает полицейская машина, из динамиков доносится, что выходить на улицу не надо, но в целом у нас тихо и спокойно.
Какие-то планы пришлось изменить. 13 марта должен был улететь в Тоскану, но за неделю до поездки отменил ее. В октябре планировал поехать в Израиль навестить друзей, а сейчас не уверен, состоятся ли эти встречи. Но нет ощущения потери.
Сейчас я внутренне положился на волю Божию и просто двигаюсь в этом потоке. Чувствую, как Господь поддерживает меня неизвестными путями, подавая ежедневно мелкие радости. Слава Богу, со мной жена и кот. Поддерживает общество близких людей, тех, кому можно позвонить. Их много. Но это все не отличается от той поддержки, которую я ощущаю в любой другой день моей уже довольно продолжительной жизни.
Жить вообще непросто, от этого умирают. Конечно, надо беречься, проявлять трезвомыслие, соблюдать меры безопасности. Но это не первая эпидемия в истории человечества. Мне не близка чрезмерность реакции.
Все по-другому у тех, кто на передовой. У врачей, медсестер, санитарок, волонтеров. У многих других, кто сегодня выполняет свой долг, невзирая на опасность. Вот кого надо чтить и о ком молиться.
Сейчас говорят, что жизнь после эпидемии будет не такой комфортной и благополучной. Если говорить об обществе в целом, это справедливо. У многих и многих жизнь и до эпидемии совсем не была комфортной и благополучной. И число этих людей умножится, это прямое следствие принимаемых мер. Да, появились какие-то обязанности, которые не были до того актуальны, появились новые герои, за которых надо молиться сейчас и не обделить их вниманием потом, когда все, Бог даст, закончится.
Сам же, когда все закончится, съезжу в Москву, повидаю внуков, обниму детей. Может быть, совершу отложенные поездки. Если уже не удастся поехать, значит, не удастся. В семидесятые годы я учился в Московском архитектурном институте. На лекциях по истории архитектуры нам показывали через эпидиаскоп (мои сверстники помнят, что это такое) фотографии архитектурных памятников. Я тогда смотрел на эти туманные картинки — площадь Святого Петра, собор в Реймсе, Пизанская башня — и совершенно четко знал, что «живьем» не увижу этого никогда. Прошло много лет, и оказалось, что-то увижу. В минувшем сентябре, например, был в Венеции. Тридцать лет назад это было немыслимо. Если это опять отнимется, что делать… Слава Богу за все.
Главное — сохранять трезвость и спокойствие, нам всем это сейчас необходимо. Повышенную тревожность могут позволить себе врачи, работающие «на передовой». Но им точно не до судеб мира, они работают и рискуют жизнью. Сетевой избыток алармизма, мне кажется, во многом происходит от вынужденного карантинного безделья.
«И нашего ради спасения сшедшего с небес…»
Преподобный Серафим Саровский говорил: «Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго Божиего. Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святаго Духа Божиего».
Происходящее расширило этот перечень «всяких других дел христианских», которые нельзя считать целью, но только средствами. Здесь теперь не только пост и бдение, но и храмовая молитва, и Литургия, и даже причащение Святых Христовых Тайн. Оказывается, не в этом и уж точно не только в этом центр христианской жизни. А в чем он? Как мы можем это сегодня сформулировать? Открытый вопрос.
В какой мере наша религиозная жизнь и связанные с ней социальные и культурные практики, называющие себя христианскими, отвечают сегодня этому именованию – радостному, страшному и обязывающему? Наши обряды, тексты, песнопения, наше церковное искусство, наши отношения, в том числе иерархические, – в какой мере они свидетельствуют миру и нам самим о Христе распятом и воскресшем и о созданной Им Церкви? В какой мере они ведут нас ко спасению, а значит, ко Христу?
Это состояние предельной неопределенности открывает возможности внутренней свободы.
И на первый план выходит наша личная совесть. Именно она и никто другой подвергает испытанию нашу способность к деятельной любви.
В виде ли жертвы, состоящей даже просто в том, чтобы никуда не ходить, в виде ли практической помощи тем, кто в ней нуждается.
Да, ситуация тревожная — люди болеют, умирают, это беда, это горько остающимся. Но в целом сдвиги, вызванные происходящим, пробуждают у меня оптимизм. Все проясняется, раскрывается. И для Церкви появляются новые возможности.
Может быть, многое из открывшегося окажется не очень приятным. Как говорил мне когда-то один монах, «не дай Бог собственного беса лицом к лицу увидеть». Смотреть в зеркало иногда бывает непросто. А что делать? Не увидев того, что есть, мы не поймем, что нам делать. Да, в церковной жизни есть риск разъединения. Но причитаниями о том, что нам нельзя разделяться, мы дело не поправим. Надо не причитать, а просто в меру сил любить друг друга, помогать друг другу и говорить обо всем честно. Потому что одно из имен Христа — Солнце Правды.
Так что спокойствие, молитва, любовь к ближнему. Словом, все как всегда.