Я здесь живу, – но в целом мире
Крылата мысль моя парит;
Я здесь умру, – но и в эфире
Мой глас по смерти возгремит.
О! естьли б стихотворство знало
Брать краску солнечных лучей,
Как ночью бы луна, сияло
Бессмертие души моей.
Старость в те времена начинали ощущать рано. В пятьдесят лет ты уже старик, без кокетства. Державин готовился к смерти как христианин – и это видно по его последним стихам. Эти мысли отчетливо проявились уже в 1808-м – за восемь лет до ухода:
Уж я стою при мрачном гробе,
И полно умницей мне слыть;
Дай в пищу зависти и злобе
Мои все глупости открыть:
Я разум подклонял под веру,
Любовью веру возрождал,
Всему брал совесть в вес и меру
И мог кого прощать – прощал.
Вот в чем грехи мои, недуги,
Иль лучше пред людьми прослуги.
Стихи продуманные, не судорожные. И это в них драгоценно. Державин воспитывался в век чопорного классицизма, но стихи были для него душевной потребностью, и в них он не считался с этикетом. Говорил о наболевшем, не наряжаясь в живописную тогу. Потому и был самым правдивым и простодушным поэтом того времени. Он много лет подводил итоги и сам с классической ясностью дал формулу своих заслуг:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
Всё так. Державин раскрепостил русскую речь – главным образом, литературный язык. Стал говорить о самых серьезных материях в духе дружеской беседы, не теряя юмора. Это подкупило Екатерину в «Фелице» – и безвестный чиновник стал знаменитым поэтом и вельможей.
Что касается «беседы о Боге» – в духовной лирике Державин и через двести лет после смерти остается непревзойденным. В последние годы он искал интонацию, искал мелодику, чтобы приблизить поэзию к богослужению. Во время нашествия Наполеона и позже, когда русские войска сражались в Европе – Державин писал пространную оду «Христос». В нашем понимании – поэму. Эти стихи менее известны, чем другая духовная ода Державина – «Бог». А Державин тогда собрал в кулак слабеющие силы и пропел:
А.А.Василевский, 1815. Портрет Г.Р.Державина.
Тебя дерзаю я гласить.
Тебя! – но кто же сущий Ты,
Что человеком чтим и Богом?
Лице, как солнца красоты!
Хитон, как снег во блеске многом!
Из ребр нетленных льется кровь!
Лучи – всю плоть просиявают!
Небесный взор, уста дыхают
Сладчайшим благовестьем слов!
Кто Ты, – что к нам сходил с небес
И паки в них вознесся в славе? –
Вовек живый и там и здесь
Несметных царств своих в державе,
В округе и средине сфер.
Хлеб жизни и живот струй вечных,
Сам свят, безгрешен; а всех грешных
Единая к спасенью дверь!
Державин самостоятельно составил примечания к этой оде.
Юстиц-министр
Несколько слов надо сказать и о государственном поприще поэта, который «вьючил бремя должностей» всё-таки не без удовольствия. Державин умер в отставке. Но при императоре Александре I он успел побывать первым в русской истории министром юстиции. Причем действовал энергично, считал себя «первым среди равных» в правительстве. К тому времени Державин считался старым человеком. По меркам начала XIX века шестьдесят лет – возраст преклонный, возраст немощи. Но вот вам распорядок дня министра Державина:
«Воскр. Поутру в 10 часов во дворец к императору с мемориями и докладом сената.
Понед. Поутру в 11 часов во дворец в совет.
Вторн. Поутру в 9 часов во дворец к императору с разными докладами, а после обеда в 6 часов в комитет министерства.
Среда. Поутру в 7 часов до 10-ти говорить с гг. обер-прокурорами и объясняться по важнейшим мемориям, а с 10-ти часов ездить в сенат по разным департаментам по случаю каких-либо надобностей.
Четв. Поутру в 8 часов и до 12-ти дома принимать, выслушивать просителей и делать им отзывы.
Пятн. Поутру с 7-ми до 10-ти часов другой раз в неделю заниматься с обер-прокурорами объяснением по мемориям, а с 10-ти часов ездить в сенат в общее собрание и в тот же день после обеда в 6 часов во дворец в комитет министерства.
Суббота. Поутру от 8-ми до 12-ти часов принимать, выслушивать и отзывы делать просителям.
Затем, после обеда в воскресенье, понедельник, среду, четверг и субботу с 6-ти до 10-го часа вечера заниматься с гг. секретарями прочтением почты, выслушанием и подписанием заготовленных ими бумаг для внесения в комитет и иногда в сенат, а также и прочитыванием откуда-либо полученных посторонних бумаг, кроме почты.
Наконец, каждый день поутру с 5-ти до 7-ми часов заниматься домашними и опекунскими делами и ввечеру с 10-ти до 11-ти часов беседою приятелей, и в сей последний час запирать вороты и никого уже не принимать, разве по экстренной какой нужде или по присылке от императора, для чего в какое бы то ни было время камердинер должен меня разбудить».
Музей-усадьба Г. Р. Державина в Санкт-Петербурге, на набережной Фонтанки, 118
Ни минуты праздности, ни малейшей скидки на возраст Державин себе не позволял – и здесь, конечно, неоценима забота камердинера. Министр отлаживал работу аппарата, стремясь создать прочные связи с обществом, с потенциальными и явными участниками судебных процессов. Он на собственном опыте знал, чем чревата бюрократическая неповоротливость. Говоря современным языком, Державин сражался с коррупцией. Недаром императрица Екатерина нередко поручала ему деликатные расследования проделок шаловливых чиновников, хотя он всякий раз не оправдывал ее ожидания, действовал слишком старательно, слишком ретиво… И при этом он еще писал стихи, размышлял о долге дворянина перед обществом, раздумывал о патриотическом воспитании…
Молодой император уволил своего неутомимого министра с афористическим вердиктом: «Ты слишком ревностно служишь!» Святая правда.
Уж я стою при мрачном гробе…
В кабинете Державина висела знаменитая в те времена карта-таблица «Река времен, или Эмблематическое изображение всемирной истории от древнейших времен по конец осьмого надесять столетия». Составил эту карту немецкий ученый Фредерик Страсс. Он схематически изобразил историю цивилизаций в виде речных потоков. Державин вглядывался в эту новинку – и предавался раздумьям о бренности бытия. Когда-то он воскликнул: «Врагов моих червь кости сгложет, А я – пиит, и не умру». Но это произносилось с долей самоиронии. А последняя, неоконченная ода Державина называлась «На тленность». Он писал ее мелом на грифельной доске. Первые восемь строк потрясают:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Митрополит Евгений (в миру Евфимий Алексеевич Болховитинов)
Что виделось Державину далее – нам неизвестно. Смерть прервала оду на несвойственной Державину пессимистической ноте. Можно предположить, что он дал бы противовес этой горькой истине – написал бы о бессмертии души, о земной памяти… Но осталось восемь строк, они известны, их воспринимают как завещание Державина. Стихи замечательные, глубокие и гармоничные. Мысль – вполне внятная. Но, думаю, их следует воспринимать именно как начало нового разговора о бессмертии души. Мел навсегда выпал из рук.
Несколько лет в Хутынском монастыре жил тогдашний епископ Старорусский Евгений Болховитинов. Туда, к мощам преподобного Варлаама, не раз приезжал Державин. Гаврила Романович сдружился с епископом. Сперва их объединили литературные интересы, а позже – и богословские. Владыка Евгений в последние годы жизни поэта стал его лучшим другом.
Неудивительно, что Державин оставил завещание, в котором просил похоронить его в Хутынском Преображенском монастыре. Гроб на лодке по Волхову переправили от усадьбы поэта к монастырю. Поэт вырос в Казани, а в Петербурге оставил великолепный дом, долгие годы провел при дворе, но для упокоения избрал тихий монастырь на берегу северной реки. Он сроднился с краем, в котором видел колыбель Руси. Умер человек, который не любил приукрашивать себя ни в стихах, ни в мыслях. Вспоминаются удивительные по откровенности державинские строки:
Словом: жег любви коль пламень,
Падал я, вставал в мой век.
Брось, мудрец! на гроб мой камень,
Если ты не человек.
Могила Державина в Варлаамо-Хутынском монастыре, Великий Новгород. Фото: Елена Панцерева/azbyka.ru
P.S. Полтора года назад мы начали выпуск десятитомника Гаврилы Романовича Державина. Сейчас готовится к выходу шестой том. Многие произведения классика русской литературы сейчас переиздаются впервые за 150 лет… Они возвращаются. Наверное, это тоже признак бессмертия.