Любомир родился недоношенным, на 29й неделе. «У сына развилась эпилепсия. Судороги были сотнями за день, приходилось вызывать скорую, ему кололи реланиум, — рассказывает мама Любомира, жительница Нового Уренгоя Наталья. — У нас тяжелый случай: видеомониторинг показывал, что весь мозг работает только на эпилепсию, выдавая судороги». Наталье удалось найти врача, который избавил мальчика от таких мучений. Василий Генералов, руководитель Клиники диагностики и лечения эпилепсии, прописал ребенку «Фризиум». Но лекарство в России не продается. Семье пришлось привозить лекарство из-за рубежа. «И всего через полтора месяца ребенка было не узнать, судороги прошли. Если я бываю за границей, привожу лекарство я, либо присылают оттуда почтой мои родственники. В некоторых из европейских стран можно купить его и без рецепта в аптеке», — говорит Наталья.
Сейчас Любомиру 2 года 10 месяцев. Он живет на «Фризиуме» с апреля 2014 года. Это пожизненное лечение. Если новый закон, который может принять Госдума, окажется новым барьером в и без того непростой схеме добывания лекарства, и Наталья не сможет больше ввозить «Фризиум», терапия прекратится, у Любомира вернутся судороги и в какой-то момент он просто умрет.
Похожая история у маленькой Лизы, которая в 2014 году во время родов получила травму – и впоследствии эпилепсию. «У нас в Иркутске есть два лучших эпилептолога, они развели руками, — говорит Дарья, мама Лизы. — Один сказал, что нет лекарств, которые бы подходили ребенку младенческого возраста. А второй назначил нам убойную дозу одного лекарства и также другой препарат, не подходящий малышам, но нам пришлось это использовать. Затем нам поставили диагноз синдром Шарлотты Драве. Уже потом я выяснила, что это генетическое заболевание. А тогда мы поехали в Израиль, чтобы выяснить, что же с дочерью. Там этот диагноз не подтвердили. Но сказали, что наш вариант эпилепсии лечится с трудом. К тому же к этому времени мы уже запустили ситуацию – пока искали способы лечения. А врачи в Иркутске и других городах нам говорили: «Рожайте второго ребенка. Девочка неперспективна. Проживет максимум до трех лет. Не тратьте время, никакие лекарства не помогут». Однако родители Лизы все же нашли выход, и девочка тоже получает терапию «Фризиумом». «Наши знакомые в Германии покупали лекарство и присылали нам почтой. В итоге если у нас были раньше сотни приступов за день, то сейчас они единичные. И то когда их спровоцируешь, когда ребенок волнуется. Лиза стала присаживаться, появились новые навыки. Это пожизненное лечение. Лиза пьет препарат постоянно. Мы пытались отменить, и приступы сразу возвращаются».
«Такое впечатление, что эти законы издают люди, у которых, к сожалению или к счастью, нет таких проблем. Слава Богу, у них здоровые дети, — говорит Дарья.
— Видимо, чиновники считают – зачем тратить силы на лечение таких детей? Проще подождать, пока он умрет.
Получается, мы топим страну. Лучше бы придумали закон, который бы поддерживал таких детей. Тогда бы не приходилось собирать на телевидении по копейкам помощь больным детям!».
«Будет легче»
В законопроекте, продвигаемом Госдумой, пытаются прописать механизм ввоза в страну лекарственных препаратов. В частности, упоминаются препараты с содержанием ядовитых и сильнодействующих веществ. Перевозить лекарства через границу можно будет при наличии рецепта. Также необходимы будут заверенные копии документов, подтверждающих назначение и дозировку лекарства, или выписку из этих документов. Рецепты, написанные на иностранном языке, нужно будет перевести, а перевод заверить у нотариуса.
Законодатели оправдываются: по их разумению, новый закон защитит тех, кто ввозит такие препараты, от обвинения в контрабанде – и от уголовного дела и срока тоже. И жизнь тех, кто ввозит лекарства для своего лечения или лечения своих близких, облегчится, обещают депутаты.
Правда, пациенты и их родственники не очень-то соглашаются с такой точкой зрения. Прежде всего, их жизнь бы стала легче, если бы нужные препараты просто-напросто были доступны и продавались в России, но об этом депутаты почему-то не думают.
А еще депутаты уверяют, что тем самым они борются с наркотрафиком, стараясь поставить заслон провозу в страну наркотических средств. Только как это может остановить наркоторговцев, которые всегда на один шахматный ход хитрее, чем наши законодатели? А сложности всегда больно бьют по обычным законопослушным гражданам.
«Одной рукой защищают российского производителя, другой – гробят потребителя»
И врачи, и представители некоммерческого сектора возмущены новостью. «Это и так всегда было невероятно сложно — искать людей, которые готовы встречаться, покупать, перевозить… а теперь? Что делать семьям, у которых редкие заболевания? И почему вообще государству есть до этого дело?» — говорит Екатерина Бермант, директор фонда «Детские сердца».
«Бывая в Европе, Израиле, Штатах и других странах с развитой медициной, обязательно приходится затариваться лекарствами для личного пользования. Вопрос цены и качества, — замечает Ольга Демичева, врач-эндокринолог Центра паллиативной медицины. — Думаю, этот запрет — покушение на мою свободу. Меня и так регулярно чего-то лишают «из высших соображений»: то швейцарского сыра, то немецких колбас, то итальянских овощей и фруктов. Считаю, что подобные попытки поддержать отечественного производителя — путь к регрессу и деградации экономики. Такие решения снижают качество жизни россиян, и без того невысокое».
Нюта Федермессер
Нюта Федермессер, президент благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера», руководитель Центра паллиативной медицины, считает законопроект отвратительным и бесчеловечным. «Есть препараты, жизненно необходимые, например, диазепам в виде ректальных клизм, и люди привозят его сюда для своих родственников с эпилепсией. И привозят не для личного пользования, а для близких. Они преступники? А когда онкопациенты возвращаются в Россию с массой лекарств для себя, уже потратив за рубежом сотни тысяч на лечение, почему они должны ещё тратить средства на оформление нотариальной доверенности? Нельзя одной рукой защищать российского производителя, а другой – гробить потребителя».
Александр Саверский
Кстати, Александр Саверский, президент «Лиги защиты пациентов», замечает, что новый закон может коснуться не только тех, кто вынужден закупать за рубежом лекарства для лечения сложных болезней, а вообще всех: «Если вы везете с собой аптечку, придется пробить каждый препарат, сильнодействующий он или нет. Думают ли законодатели, когда пишут свои законопроекты? К тому же все сильнодействующие препараты отпускаются в странах Евросоюза и так уже по рецепту. Зачем специально указывать это в законе? Наши депутаты думают, что везде такой же бардак, как у нас? А в результате вводят еще один драконовский барьер. По факту же это просто дублирование контроля».
Многие сотрудники фондов ездят и привозят подопечным препараты – или же это удается делать организованным способом. Подопечные фонда «Кислород», например, часто сталкиваются с необходимостью ввоза лекарств. «У них часто бывает индивидуальная непереносимость на все те протоколы антибиотиков, которые есть на нашем рынке. В итоге орфанные препараты приходится везти из-за рубежа», — поясняет Майя Сонина, директор фонда «Кислород».
«Закон, который хотят принять, действительно ужесточит ввоз лекарств, но это касается только ядовитых и сильнодействующих препаратов, которые продаются по рецептам. Почти во всех странах Евросоюза они и выдаются по рецептам. Если есть рецепт, выписанный российским врачом, проблем быть не должно, если это, конечно, не в промышленных масштабах. Или же можно получить рецепт у зарубежного специалиста, но тогда нужно будет делать нотариально заверенный перевод рецепта. Это сильно усложняет логистику, — считает Виктория Агаджанова, директор фонда помощи взрослым «Живой». — За ношпу вас на границе, конечно, не задержат, но с серьезными психотропными препаратами, например, могут возникнуть проблемы. Допустим, часто нужен «Адцедрис» – препарат, применяемый в щадящей химиотерапии для лечения лейкоза».
Наталья Савва
«Из-за того, что в России не зарегистрировано и не производится много хороших антибиотиков и противосудорожных препаратов, страдают не только онкологические пациенты. Я считаю, для личных нужд провоз лекарств нужно разрешать. – убеждена Наталья Савва, кандидат медицинских наук, заместитель директора благотворительного фонда развития паллиативной помощи «Детский паллиатив», доцент РНИМУ имени Пирогова, завотделением Московского центра паллиативной помощи детям ДЗМ. – Вот когда у нас в стране появятся нужные препараты, тогда можно вводить запреты. А когда в России нет детских форм препаратов – антибиотиков, противосудорожных и прочих даже банальных лекарств – запрещать ввоз это просто катастрофа!».
«Пациентов с эпилепсией больше в сотни раз, чем тех же онкологических . Но в последнее время доктор, если хочет назначить незарегистрированный в России препарат, выписывая лекарство, часто не вписывает рекомендации в выписку: так меньше проблем. Лучше на ушко шепнет, посоветует, но официально выписывать не будет, — рассказывает Василий Генералов, доктор медицинских наук, профессор, руководитель Клиники диагностики и лечения эпилепсии. — А ведь пациенты с эпилепсией имеют право на льготы, они должны получать лекарства за счет бюджета. Но не получают, лекарств нужных для лечения тяжелых форм детской эпилепсии в стране нет, они не зарегистрированы. И те препараты, которые в России относятся к учетным, в Европе продаются по обычным рецептам. При этом еще государство хочет перекрыть пациентам возможности для самостоятельного обеспечения препаратами. Родители тяжелых пациентов покупали за границей все за свой счет, а лечение часто пожизненное, не дешевое. Но люди были согласны и на это, лишь бы их ребенку лекарство помогало».
Василий Генералов
Пока, поясняет Василий Генералов, в законе список психоактивных средств ограничен, он касается пациентов с эпилепсией минимально, но есть все основания полагать, что он скоро будет расширен, раз уже ввели уголовную ответственность за незарегистрированные средства по ФЗ 523, то и здесь поблажек ожидать не следует.
В итоге родители едут за лекарством за рубеж. Идут к местным врачам, чтобы те выписали рецепт на нужный препарат. Чтобы перевезти лекарство через границу без проблем, нужно все оформить документально. Медицинскую выписку, со сложными медицинскими терминами нужно будет перевести на русский язык. Бюро переводов делает это не за один день, это дорогостоящая услуга, а потом еще нужно заверить бумаги у нотариуса. А у матери ребенок с тяжелым заболеванием на руках, который требует постоянного наблюдения и ухода. Как она может самостоятельно справляться с такими вещами?
«Я, как мог, координировал взаимопомощь пациентов, чтобы они привозили друг другу препараты. На 90 процентов обеспечение зарубежными лекарствами тяжелых пациентов лежало у нас на плечах их родственников и знакомых, иногда помогали фонды. Сейчас, по сути, усложнение всей процедуры выводит за рамки возможного привлечения помощи близких людей к решению этих вопросов, — говорит Василий Генералов. — Я знаю, как лечить, использую зарубежные технологии. Теперь эти репрессивные меры ответственности, которые уже лежат даже не в административном поле ответственности, а в уголовном, обезоружили врачей. Ты знаешь, как помочь пациенту, но не имеешь физической возможности это сделать. Пациенты все чаще мне говорят, что просто не могут достать необходимое лекарство. А хотелось бы, чтобы все современные лекарства были просто доступны в обычных аптеках, и врач думал не о том, где пациент достанет лекарство, а думал, как назначить препарат, чтобы максимально быстро помочь нуждающемуся в лечении».
Объединяться и следовать букве закона
Снежана Митина, мама ребенка с синдромом Хантера (мукополисахароз II типа), президент межрегиональной благотворительной общественной организации «Хантер-синдром», сама вынуждена была в свое время покупать для сына незарегистрированный препарат «Элапраза», который спас Павла.
Снежана Митина с сыном Павлом
Кстати, благодаря усилиям Снежаны в России были проведены клинические испытания этого лекарства, и сейчас оно зарегистрировано в нашей стране, а дети с синдромом Хантера теперь лечатся препаратом в России и за счет государства. Но к законопроекту Снежана относится без негатива. «У нас принято в штыки принимать все новое. Думаю, это неправильно. Ведь Минздрав принимает участие в подготовке документов. Да, общественность приходит и включается в обсуждение, когда случаются острые моменты. Но во всем мире существует порядок в вопросах назначения и покупки лекарств». Снежана считает, что в России люди привыкли к самоназначениям и самолечению, а к врачу часто приходят как раз когда уже болезнь развилась. Когда нужно обезболивание – а оно уже не подходит, поздно.
Снежана Митина напоминает, что регламент закупки нужного лекарства за рубежом прописан и понятен, и ссориться с государством не надо.
«Если мы хотим купить лекарство, то нужно собрать все бумаги, а врачи в этом помогают. Если не помогают – значит, мы неверно выбрали врача. Если врач считает, что пациенту поможет незарегистрированный препарат – он его назначает. Минздрав в течение 5 дней дает разрешение на ввоз незарегистрированного препарата, если он нужен по жизненным показаниям. Что бы ни говорили – я все равно считаю, что государство у нас социально ориентированное».
А можно и заставить фармкомпанию зарегистрировать нужный препарат в России, говорит президент «Хантер-синдрома», ссылаясь на свой опыт. Надо только объединиться всем пациентам, в нем нуждающимся.
«Если соблюдать закон, а не искать лазейки, то и жить будет комфортно. Не так страшен черт, как его малюют».
Снежана, кстати, напоминает, что на сложностях со ввозом препаратов из-за рубежа играют и мошенники. «Есть мамы, для лечения детей которых препаратов не существует. Но они собирают в интернете деньги на препарат, который якобы нужно купить за рубежом. Это юродствование. От всего этого нужно уходить в цивилизованное русло. У нас, например, более 400 выигранных судов – мы принуждаем власти соблюдать региональное законодательство».
Новые лазейки для коррупции
Майя Сонина
«С каждым новым законом нас обкладывают со всех сторон, — говорит Майя Сонина, директор фонда «Кислород». — Если до этого был запрет на ввоз незарегистрированных средств без разрешения Минздрава, и нужно было проходить бумажную волокиту. Сначала врачебный консилиум клиники, потом это передается в Минздрав, а там в ответ – жуткое сопротивление. За это время пациент может просто погибнуть. После того запрета – он был в 2014 году – нам ни разу не удавалось добиться разрешения Минздрава на ввоз такого нужного препарата. В итоге обкладывались документами, какими только можно, и провозили без визы Минздрава на свой страх и риск. А теперь понадобится еще и разрешение консульства. Мало того, что нужно было добывать кучу бумаг здесь – теперь нужно будет заниматься этой бумажной волокитой еще и там, за границей».
А кому и зачем это нужно? Возможно, кто-то хочет контролировать черный рынок этих препаратов. Тот же «Фризиум», в упаковке в сто таблеток в Европе стоит 20 евро, в Москве в интернете можно купить за 10 тысяч рублей. Спекуляция это или компенсация продавцов за свой риск? Возможно, ограничение добросовестных покупателей таких лекарств на руку недобросовестным, которые, допустим, по своим налаженным каналам смогут также продолжать завозить нужные препараты в Россию – и продавать их нуждающимся людям с инвалидностью по сумасшедшим ценам.
«Такое ощущение, что это делается, чтобы некоторые могли иметь возможность дополнительного заработка, — считает Майя Сонина. – у нас жестокость законов компенсируется возможностью их неисполнения».
Открываются лазейки для коррупции.
Наш же рынок фармпрепаратов фактически закрыт для европейских компаний. Просто потому, что вся бумажная волокита с оформлением и перерегистрацией лекарств неподъемна для зарубежных фирм. А экспертизы лекарств стоят дорого. Так что проще компаниям просто не ввязываться в это, чем преодолевать эти бюрократические препоны в надежде потом получить прибыль на продажах лекарств в России.