Безотцовщина

На книгу архиепископа Иоанна Белгородского и Марии Городовой « Любовь долготерпит «, с которой мы знакомим наших читателей, приходит множество откликов. Она не залеживается на прилавках, ее читает и молодежь, и люди старшего поколения. История Марии о своей жизни по-настоящему поразила многих: и в «Российскую газету», где был опубликован этот рассказ, до сих пор идут мешки писем. Сегодня – новое письмо.

  «Здравствуйте, Мария! В том, что я хочу Вам рассказать, стыдно признаваться даже самому себе. Знаю, что миллионы женщин осудят меня. Но что мне этот суд, когда случайно брошенный на меня взгляд уличного пацаненка переворачивает во мне, взрослом мужике, все, и мое сердце наполняется такой тоской и болью, что я готов без оглядки бежать от этого взгляда. Но куда?..

Понимаю, что нет мне оправдания. Не жду ни от кого прощения – некому уже меня прощать. И все же я пишу Вам – не рассчитывая на жалость и не стараясь себя обелить. И прошу Вас мое письмо напечатать, потому что не могу спокойно смотреть, как все новые и новые молодые мужчины повторяют мои ошибки, и страшное явление, ставшее давно привычным – безотцовщина – снова и снова калечит людей.

Мария, сам я вырос без отца. Меня и мою младшую сестру Лилю мама поднимала одна. Жили мы в районном городке, и отец ушел от нас, когда Лиле было три, а мне чуть больше пяти. Ушел   к учительнице, перебравшись с ней потом в областной центр, где отец устроился фотографом в газету. Алименты он платил исправно, но видел я его раза четыре.

Когда я уже оканчивал институт, мама написала, что он умер. Инсульт в 46 лет. Мама моя работала в ателье по ремонту одежды, сестра часто болела, и от детства у меня осталось   воспоминание: ворох мужских брюк и пиджаков, которыми была завалена вся наша комнатенка, и мама, ночью, под лампой перешивающая и перелицовывающая их. В детства мне хотелось стать путешественником, это казалось мне мужественным, меня манили   неведомые страны, и после школы я поступил в Москве в геологоразведочный. На третьем курсе женился – мы ходили на танцы в иняз, где я и познакомился с хрупкой, зеленоглазой Ритой.

Закрутилась любовь, так родился Женька. Помню, какая гордость охватила меня, когда, позвонив в роддом, узнал, что у меня сын – три восемьсот! Помню, как вез на такси в общежитие осунувшуюся Риту и кулек с сыном. К браку мы, студенты, были не готовы, к ребенку — тем более, и наша совместная жизнь почти сразу превратилась в кошмар: у Риты от мастита пропало молоко, денег ни на что не хватало, я пошел разгружать вагоны, а Рита одна ни с чем не справлялась. Она все время лила слезы, пошли какие-то упреки, а тут еще сессия на носу… Наконец, Рита вызвала тещу, которая, ни слова не говоря, забрала Женьку с собой.

Теща, Тамара Ивановна, была женщиной властной, в Краснодаре она возглавляла потребкооперацию. Меня, «щенка», ни в грош не ставила – не такую пару ждала она для единственной дочки. Мне даже казалась, что она была рада тому, что сами с проблемами мы не справлялись. Неделя, проведенная нами с Ритой у тещи дома после сессии, была сплошным унижением: то полным идиотом меня выставит, потому что не знаю, как раков едят… А откуда мне знать? Нас мама одна растила! То прямо при мне Рите передает флакон французских духов от какого-то Михал Наумыча. Думаю, наш брак был обречен – слишком уж неравные силы были у нас с Тамарой Ивановной. На пятом курсе мы   развелись. Рита   поехала домой к матери и Женьке, а я махнул по распределению в Иркутскгеологию.

Второй раз женился   через пять лет: устал, намыкался по экспедициям. Люся, медсестра из управления, была старше меня, но ни это, ни то, что у нее была дочка Юля, меня не смущало. Практичная, ласковая, всегда у нее ни пылинки, везде салфеточки. Что еще от жены надо? Расписались, а тут мне   предложили работу в Москве. Сначала жили в общежитии, потом и квартиру дали. Когда, наконец, въехали в свою, отдельную, пригласил к нам Женьку. Теща уже умерла, и они с Ритой жили одни. Хотел сыну Москву показать. Но что тут началось, до сих пор вспоминать тошно. Люся на Риту волком смотрит, Рита тоже хороша… Какая-то отчужденная, нервная, пошли какие-то воспоминания, выяснения. А тут, вдобавок ко всему, Женька то ли действительно Люсину дочку ударил, то ли ей этого захотелось, у Люси поднялось давление, началась   истерика… В общем, на Красную площадь я Женьку сводил, но ничего хорошего из той поездки не вышло. А через некоторое время Люся, работавшая в медсанчасти Министерства, устроила так, что меня отправили за рубеж. Про Монголию хоть и шутили, что это не заграница, но все же и зарплата была приличная, и чеки давали в «Березку», а нам обустраиваться надо было –   тогда все дефицитом было: и стенка, и машина.

Из Монголии я поначалу Женьке часто писал, фотографии высылал. Тот отвечал, но все реже и реже. А потом от Риты пришло письмо, что Женька с дружком взяли чужую машину покататься и разбили. Хорошо, что живы остались. Нужны были деньги, срочно, сумма немаленькая. Я — ни слова Люсе,   все выслал. А Рита мне даже не написала — как и что, только уведомление прислано было, что деньги получены, и все. А когда через полгода я приехал в страну, Рита сообщила, что Женьку все-таки осудили, что попал он в колонию, а вскоре его нашли повесившимся.

Мария, говорят, что время лечит. Но меня оно только казнит. Можно, конечно,   оправдываться, говорить, что тогда, в 90-ые, когда рушилась отрасль и не было никакой работы, заграница была спасением, и я, мужчина, не мог все бросить. Но кого я хочу обмануть? Люся тут как-то заявила, что презирает меня за самокопание, что ей надоело все это выслушивать. С Юлей мы так и не стали близкими: она меняет уже второго мужа, ее сына Сеньку воспитывает телевизор, и когда я пытаюсь ей что-то объяснить, она смотрит на меня так, будто на ее глазах заговорил кошелек.

И Риты давно уже нет – после гибели Женьки она стала пить…

Мария, а я все время думаю, почему это произошло со мной? Как случилось, что я, так долго считавший себя порядочным человеком, мужиком, погубил и своего сына, и себя? Мужчина, пропустивший отцовство, всего лишь самец, удовлетворяющий бесконечные потребности женщины. Но получилось, что отцом я так и не стал? Помню, у Риты мастит, она лежит, забылась сном, а Женька, грудной, орет. Я беру его на руки, и он, несмышленый, ищет грудь и утыкается в карман моей рубашки. Утыкается и начинает его   сосать и мусолить… Мне сначала смешно, а потом вдруг такая волна любви и жалости к этому кричащему беззащитному комочку накрывает меня, что слезы сами текут по моим щекам… » Леонид Иванович

ОТВЕТ МАРИИ ГОРОДОВОЙ

Здравствуйте, Леонид Иванович!

Из всей гаммы человеческих связей – мать и ее ребенок, мужчина и женщина, дружба людей не родных по крови, но близких по духу, братские чувства –   отношения   сына и отца особенные. У Александра Солодовникова, потрясающего русского поэта XX века, поэта, еще не оцененного нами, есть удивительное стихотворение об отцовстве. В нем раскрывается самая суть отношений отца и сына.

Дорожу я воспоминанием,

Как отец меня плавать учил.

Покидал средь реки на купанье,

Но рядом со мною плыл.

И когда я в испуге и муке

Задыхался и шел ко дну,

Отцовские сильные руки

Поднимали меня в вышину…

Такое бесценное сочетание – свободу и одновременно чувство защищенности – ребенку может дать только отец. Почему-то матери обычно учат и воспитывают детей по-другому. А вот отцы именно так. Бросая в воду, давая неумехе коньки или велосипед, – отпуская на волю, но подстраховывая. И ребенок не просто учится плавать или кататься на велосипеде, он получает урок бесстрашия, потому что запоминает, что рядом отец, который любит и защитит. Да, мир опасен. Но ты не один на один с ним. Есть любовь, есть сила, большая, чем ты, и она тебя обязательно спасет! Так формируется не только характер, личность ребенка – закладывается мировосприятие. Такой простой урок, а учит не только плавать, но и пониманию основ миропорядка. Ты — сын, у тебя есть отец. Пройдут годы, и ты сможешь протянуть свою руку другому барахтающемуся существу. Передашь ему этот бесценный дар – радость свободного плаванья в этом мире и чувство защищенности в нем. Знание, что тебя любят, и эта любовь всегда тебя взыщет и спасет.

Но если ты, мужчина, по какой-то причине никому этот дар   е передаешь, в мир вламывается безотцовщина – не просто жестокая несправедливость к конкретному маленькому человеку, ничем ее не заслужившему. Нет, безотцовщина, как нарушение миропорядка. И ребенок, не знавший отца, вырастая, и сам уже не может познать отцовства. Замкнутый круг, колесо, которое катится, калеча все новых и новых людей. Здесь Вы, Леонид Иванович, правы.

И все-таки, Леонид Иванович, в нашем мире есть сила, есть Отец, к которому мы можем воззвать, какие бы непоправимые ошибки   мы не совершили. Воззвать, полагаясь на Его милость, любовь и всемогущество.

И теперь, когда я утопаю

И воочию вижу конец,

Я, как мальчик тот, уповаю,

Что рядом со мной Отец.

Он вернет из любой разлуки,

Вознесет из любой глубины,

Предаюсь в Его крепкие руки

И спокойные вижу сны.

Александр Солодовников (1938–1956 годы, из цикла «Шесть тюремных стихотворений»)