Благодарю тебя от всего сердца за твое письмо! Письма невесты жениху — Аликс Гессенская цесаревичу Николаю
Ты был так невыразимо добр ко мне…
Как горячо я молюсь за твое счастье! — Письма невесты жениху — Аликс Гессенская цесаревичу Николаю
Принцесса Аликс Гессенская, родившаяся в 1872 году, впервые встретила Цесаревича Николая Александровича в 1884 году на свадьбе своей сестры Эллы с Великим князем Сергеем Александровичем, дядей Николая Александровича. В марте 1889 года 17-летняя Принцесса Аликс посетила Россию во второй раз, и с тех пор между нею и Николаем Александровичем стала расти взаимная симпатия. После пяти мучительных лет, когда Аликс осознала, что если не откажется от своей лютеранской религии, не сможет вступить в лоно Русского Православия, как требовалось от Супруги Русского Монарха, она, наконец, в апреле 1894 года решила поменять религию и была помолвлена с Цесаревичем Николаем Александровичем.
Ее письма к Николаю Александровичу — это самое точное свидетельство, которое мы имеем о внутренней жизни прекрасной молодой девушки, ставшей позже Императрицей Всероссийской. В письмах ее прослеживается несколько жизненных линий, самая очевидная из них — это глубина взаимной сильной любви. Вторая — это беспокойство из-за принятия новой религии и православных обрядов, которые она хотела постичь всем сердцем и душой до своего формального обращения в новую веру. Третье — это постепенное угасание отца Николая Александровича — Царя Александра III, что сильно омрачало последние месяцы их помолвки.
Эти письма имеют для России и для всего мира историческое значение. Вера, самопожертвование и благородство, столь редкие для людей, светят со страниц писем и побуждают любить их, даже если бы они и не были такими известными историческими личностями.
(Переписка начинается по возвращении Цесаревича Николая Александровича в Россию после его обручения 18 апреля 1894 года с Принцессой Аликс в Кобурге в Германии.)
Ожидая ареста Временным правительством после отречения от Престола Николая Александровича в 1917 году, Александра Феодоровна сожгла многие дорогие ей письма юных лет, боясь, что они попадут в руки революционеров. Среди сожженных ею бумаг были дневники, написанные в годы замужества, письма от ее бабушки, Королевы Виктории, от отца, брата, сестер и первые 45 писем, которые она получила от Цесаревича Николая Александровича после их помолвки. Таким образом, его первое письмо, напечатанное здесь, датировано 12(24) июля 1894 года под Н-46. Письма помещены здесь не строго по порядку их номеров, однако те, которые содержат ответы на вопросы или продолжают обсуждение какой-то темы, помещены вместе, как они были бы получены.
Петергоф,
20 июля/1 августа 1894 года,
письмо Н-52.
Любовь моя милая,
Сегодня для меня удачный день, я получил три письма от моей дорогой, и какую радость и счастье они мне доставили! Спасибо, спасибо тебе за то, что ты так часто мне пишешь и за все добрые слова, которые ты мне говоришь. Мне тоже кажется, как будто ты говоришь со мной своим милым, мягким, любящим голосом, когда я жадно читаю твои письма…
Сейчас ты с бабушкой пьешь чай — как мне хотелось бы увидеть, что происходит без меня в Осборне! Как любезно было со стороны бабушки сделать обо мне это замечание в своем дневнике, и ты, милая, такая добрая, помогаешь доброй старушке, хотя у тебя болят ноги.
…Моя милая, бесценная, дорогая Алики, я так часто думаю о твоих бедных ножках, и мне так больно, что я не могу облегчить твои страдания, которые ты с таким терпением переносишь, мой любимый ангел! Каждый день я восхищался твоей сильной волей, тем, что ты стараешься никому не показать своих страданий, и ты их скрывала так хорошо, что я часто не знал, сильнее стала боль или слабее! Моя родная, дорогая, Солнышко мое, я люблю тебя и так сильно желаю, чтобы ты хорошо себя чувствовала, была спокойна и счастлива, пока меня нет с тобой!!!
…Моя дорогая Алики, можешь быть уверена, что я не хочу спешки, я тебя вполне понимаю и совершенно согласен, что не следует торопиться с нашей свадьбой по этой причине. У нас особый случай. Дорогая девочка, это показывает, как серьезно ты смотришь на это дело, и я тебя еще больше люблю, если только это возможно, мое Солнышко, моя дорогая, любимая, единственная, моя жизнь!
Миша и Бэби (младшие брат и сестра Николая Александровича — Михаил Александрович и Ольга Александровна — ред.) приехали ко мне домой. Они живут внизу, но его комната соседствует с моей. Они освободили свои прежние комнаты в коттедже для тети Алисы и кузенов, которые приезжают завтра и собираются жить с Папой и Мамой. Завтра я уезжаю в лагерь и жду этого с нетерпением, потому что люблю службу, но забросил ее! Да! Но для этого была веская причина, не так ли, любовь моя? Сегодня утром в 9 часов Ксения и Сандро ходили причащаться Святых Христовых Таин. Мы все присутствовали, и это было так трогательно!..
Да благословит тебя Бог, моя любимая, моя милая невеста. Я очень по тебе скучаю. Доброй ночи.
Всегда твой, Ники.
Я люблю тебя.
Вольфсгартен,
4 августа 1894 года,
письмо А-62.
Мой нежно любимый и дорогой,
Сегодня уже третий раз сажусь тебе писать, я не могу пойти спать, не выразив тебе самой нежной признательности за твое дорогое письмо (Н-52), которое получила сегодня вечером. Как и ты, я боюсь, когда кто-то близкий находится в море. За себя я не переживаю, но я очень тревожилась, пока не получила твою телеграмму из дома. Мне тоже чудесным сном показался месяц, который мы провели вместе. Сейчас, когда я дома и вижу все знакомые места, мне кажется, что я никогда никуда не уезжала. Только сердце мое, наконец, успокоилось, и его переполняет любовь к моему милому, которого я желаю видеть возле себя, целовать и благословлять.
Это действительно должна была быть трогательная сцена, когда Сандро и Ксения вместе пошли к Трапезе Господней. Я думаю, это мысль замечательна — этот их выход вместе перед свадьбой. Какой это всегда волнующий момент! Дорогой, для меня этот день будет втайне ото всех, хорошо? Как было у Эллы — иначе это было бы слишком страшно — такой религиозный акт должен быть тихим, иначе невозможно думать о том, что делаешь или говоришь…
Из Дармштадта мы ездили на четверке (лошадей — ред.), на которой дорогой Папа обычно ездил здесь в парке, и собирали грибы с Эрни. Эрни играл в теннис с Ридезелен и Ласдорфом, а Даки сидела и читала мне, пока я с работой лежала на софе. Но чтение продолжалось недолго, потому что мы начали болтать. Она такая милая, а откровенность, с которой она говорит со мной обо всем, глубоко меня тронула. Так как я намного старше, она может говорить со мной о вещах, которые я знаю, а более молодые девушки нет, и, я думаю, такой разговор для нее полезен. Не могу выразить, насколько взрослой я иногда себя чувствую — еще ребенком я знала то, что другие узнают, только когда вырастают и вступают в брак. Я не знаю, как это произошло. Я жила с Папой так уединенно, ходила везде с ним, и в театр тоже, и это заставило меня рано повзрослеть. В некоторых вопросах я через многое прошла, поэтому я не против говорить с ней о жизни. С сестрами — я бы никогда не смогла. К тому же, она замужем за Эрни, с которым я тоже откровенна. И ей это помогло вначале, когда она чувствовала себя такой робкой с ним. Мне приятно видеть, как они любят друг друга, но из-за этого больше скучаю по тебе…
Пора отправлять письмо. Пришли остальные. Я сидела и читала Даки, пока Виктория и Эрни были вместе. До свидания и да благословит тебя Бог, мой милый мальчик, дорогой Ники.
Всегда твоя, глубоко любящая, очень преданная и вечно верная невеста,
Аликс.
Петергоф,
24 июля/5 августа 1894 года,
письмо Н-56.
Мое бесценное маленькое сокровище,
Должен писать тебе на этом большом листе, потому что маленькие у меня на исходе, кроме того, у меня они в лагере. Только что пришло твое милое письмо, первое из дома, с инициалами Эрни, и оно доставило мне такую радость. Знать, что ты дома, счастлива, цела и невредима — такое успокоение для меня, но письмо заставляет меня еще больше тосковать по моей любимой. Мы уже не так далеко друг от друга, и наши письма идут только два с половиной дня. Спасибо также за вереск из дома. Разве я не могу считать твой дом немножко также и своим домом? Здесь все говорят, что я выгляжу хорошо, но грустно, это верно, я не могу чувствовать себя вполне счастливым, будучи оторванным от моей дорогой девочки. Я стараюсь не показывать своего настроения! Тетя Алиса привезла мне письмо от твоей бабушки, полное такой любви и доброты. Она пишет, что полагается на меня как на человека, который будет заботиться о тебе, потому что она тревожится, когда ты далеко от нее, “с глупым старым доктором”. Опять она его так называет, беднягу! Затем на пяти или на шести страницах следует описание твоих многочисленных достоинств, с чем я полностью согласен, а в заключение она пишет о твоем обещании коротко навестить ее в ноябре. Действительно, очень трогательное письмо, мне кажется, что я знаю дорогую бабушку с детства и что она всегда была моей бабушкой. Все дяди смеются надо мной, дразнят и говорят о ней и обо мне всяческие небылицы, которые порой досаждают мне!
Не могу поверить, что завтра к этому времени Ксения будет замужем. Это кажется таким странным! Но мне жаль бедную Маму: всю эту неделю она была очень печальна, это настоящее спасение, что смогла приехать тетя Алиса. Только представь себе: Мама и Ксения за последние 12 лет никогда не разлучались друг с другом! Молодые собираются провести вдвоем 3 дня в одном из охотничьих угодий Папы, в Ропше, потом они на один день поедут в город для выполнения неприятных формальностей: поздравлений, приемов, целования рук и т.д., вернутся сюда вечером на большой прием, и, наконец, 30-го (11 августа) отбудут в свое имение в Крым! Через несколько дней мои родители едут в лагерь…
Сейчас, мое бесценное маленькое сокровище, я должен пожелать тебе доброй ночи, но перед тем, как я положу ручку, позволь мне прошептать тебе мое вечное и искреннее: я люблю тебя, я люблю тебя, это все, что я могу сказать, о чем я мечтаю ночью, о чем я грежу, когда молюсь!
Милая, да склонится Господь к тебе с миром, и любовь Его да утешит тебя. С пожеланием этого, посылаю и слова: “Да благословит тебя Бог!” Спи спокойно, пусть тебе приснятся все, кого ты любишь. Обнимаю тебя, любимая, дорогая Алики.
Твой возлюбленный Ники.
Вольфсгартен,
5 августа 1894 года,
письмо А-63.
Мой дорогой, любимый,
Я только что пришла, мы с Даки сидели и смотрели, как другие играют в теннис. Воздух был чудесный, намного приятнее, чем утром… Сегодня от тебя нет письма, и мне грустно. Мои мысли с тобой, со всеми остальными, и с Ксенией. Это ее последний вечер дома — и хотя она радуется о завтрашнем дне, наверное, она и грустит при мысли об отъезде. Все меняется, когда выходишь замуж. Бедная дорогая Мама, как ей, должно быть, грустно — да утешит ее Бог и поможет ей почувствовать счастье за свое дитя. Трудно расставаться со своим ребенком, к тому же первым, хотя ей повезло, что они будут жить в одной стране, так что в случае необходимости она в любую минуту может быть с ней…
Да, Эрни и Даки говорили со мной, как ты можешь догадаться по тому, что я просила Торию сказать тебе. Эрни хочет, чтобы я сказала это тебе. (Ты не возражаешь, что я тебе это пишу таким образом, нет? Ведь то, что я не стесняюсь говорить с тобой об этом, не заставит тебя плохо думать обо мне. Я так привыкла обо всем говорить с Эрни, что это помогает мне быть менее робкой по отношению к тебе). Если ты хочешь, мы бы могли бы пожениться в апреле, так как он надеется, что к тому времени Даки будет вполне здорова и сможет путешествовать… Он думает, что ты, может быть, захочешь сказать об этом своим родителям, чтобы они могли все понять, если им хочется ускорить нашу свадьбу. Боюсь, что это им покажется странным — то, что я пишу тебе, но мы хотим, чтобы ты знал это. Было бы так печально обвенчаться без Даки, и я уверена, что зимой Эрни не захотел бы оставлять ее одну. Пожалуйста, напиши мне, когда ты получишь это письмо и все обдумаешь. Не думай обо мне плохо из-за того, что я рассказала тебе о Даки, но я не знаю, что сказать. Когда ты приедешь, намного легче будет говорить обо всем. Пожалуйста, никому больше не рассказывай об этом, так как им это может не понравиться. Вчера я постеснялась прямо написать тебе обо всем. Поэтому попросила Торию, которая, как я подумала, не будет возражать…
Стоит невыносимая жара. Я изнываю от такой жары, а руки у меня ужасно грязные, все в скипидаре, потому что Даки и я, сидя на ступеньках, рисовали цветы на дверях моей комнаты, а Шнайдерляйн читала нам русские рассказы, которые я потом должна была переводить. Вышло не очень хорошо, так как я должна была смотреть на свои цветы, а мысли мои сегодня были только в Петергофе. Сейчас они уже поженились, и у вас, наверное, званый обед. О, как бы мне хотелось быть с тобой! Я не могу себе представить это дитя замужем — в самом деле, когда я видела ее в последний раз, она еще носила короткие платьица и была совсем ребенком. Я уверена, что она прекрасно выглядит и Сандро, наверно, тоже. Но твоя бедная Мать — как, наверно, ей грустно…
Вечно глубоко мною любимый, дорогой Ники, твоя верная и ужасно преданная невеста,
Аликс.
Петергоф,
25 июля/8 августа 1894 года,
письмо Н-57.
Моя милая, дорогая Алики,
Я только что вернулся со свадьбы Ксении! Она — жена Сандро, словами это трудно выразить! Но я все же рад за них обоих — им, бедным, пришлось ждать довольно долго! Мы все пошли в Большой Дворец незадолго до 3 часов и там она одела свое свадебное платье с мантией, которую должны были нести 4 человека, на голове диадема, а из-под нее свисают длинные локоны. Она выглядела очень красиво в белом платье, расшитом серебром. А единственной драгоценностью, которую она надела, не считая царских, была наша маленькая звезда, которую она приколола к плечу! Я был совершенно потрясен, когда увидел ее стоящей с ним рядом посреди церкви — она выглядела такой счастливой и невыразимо спокойной, совершенно не смущалась. Она даже два-три раза посмотрела в мою сторону, и ее улыбка говорила о том, что она совершенно счастлива, что стоит с ним, наконец, у алтаря! Боже милостивый, это было совсем не то, что я чувствовал на свадьбе Эрни и Даки. Ники, Миша, Христиан и я держали над ней венец, а четыре брата Сандро держали другой над ним. Жара была ужасная, и бедная Элла почувствовала себя плохо, прямо позеленела, но служба очень быстро закончилась, так что все прошло. Остаток дня мы провели во Дворце, в 6 часов — большой свадебный обед, а в 9 часов — концерт. Фейерверк закончился очень рано, что было спасением, так как все смертельно устали, и мы думали только о том, чтобы добраться домой как можно быстрее. Мы проводили их в карете, запряженной четверкой чудесных серых лошадей (в ряд), и поехали домой. Было 11 часов, и мне не терпелось получить письмо моей любимой, которое, я знал, должно было придти. Спасибо, дорогая, за то, что ты так много написала мне по-русски. Как хорошо ты это сделала, почти безупречно!
Сейчас спокойной ночи, моя дорогая невестушка. Поздно, и глаза у меня закрываются… Спокойной ночи, спокойной ночи, моя дорогая…
Вольфсгартен,
28 июля/9 августа 1894 года,
письмо А-67.
Мой родной бесценный Ники,
Я посылаю тебе самую нежную свою благодарность за твое милое письмо, которое пришло сегодня вечером. Милый, ты написал мне даже в день свадьбы Ксении, который, я уверена, был так утомителен. Что милая девочка выглядела прекрасно, я легко могу себе представить. Но для меня, которая видела ее только ребенком, почти невозможно представить ее замужем. Какой счастливой и довольной она сейчас должна быть, будучи замужем за человеком, которого она так любит, и имея свободу делать все, что ей нравится, будучи не обремененной никакими серьезными обязанностями. Тебе не казалось странным, что ты держал венец над ней? Она намного моложе тебя. Трогательно, что она надела нашу маленькую звезду — пусть она принесет ей удачу и счастье. Да, твои чувства действительно должны были отличаться от тех, что были у тебя на свадьбе Эрни. О, тот день был таким пугающим, столько переживаний, и потом видеть, как Эрни стоит рядом с Даки, а Папы рядом нет. Мне хотелось кричать от боли. Он стоял такой одинокий, только дядя Вильгельм приехал к нему… Маленькая Ксения скоро сделалась счастливой. Нам предстоит дольше терпеть, и мы не должны роптать, хотя разлука ужасно тяжела, и я скучаю по тебе сильнее, чем можно выразить словами. Сокровище мое…
Пришла к обеду супруга прусского посла, который едет в Грецию, потом мы пошли посмотреть на гнездо, где лежала ежиха с семью крошками, еще слепыми. Мы сидели и смотрели… а потом мы с Даки снова выезжали собирать грибы. Две кобургские корзины полны с верхом, и еще много в чехле кареты…
Я получила от бабушки прелестное длинное письмо… такое доброе. Она в восторге от твоих телеграмм, что ты отвечал столь быстро. Но ждет от тебя письма. Я всегда подписываюсь как ее дочь, а не внучка, ей нравится это, так как она действительно считает меня за дочь. Но никогда прежде она не начинала письмо так, как в этот раз: “Мое самое любимое дитя, моя дорогая Алики”. Я так счастлива, что ты тоже любишь ее. Когда в семье есть пожилая женщина, это нечто особенное.
Крепко целую, да благословит тебя Бог, мой ангел, любовь моего сердца. Всегда твоя, искренне преданная, глубоко любящая невеста,
Аликс.
Красное Село,
26 июля/7 августа 1894 года,
письмо Н-58.
Моя родная, дорогая, любимая,
Много-много раз нежно благодарю тебя за два твоих дорогих письма, одно из Вольфсгартена и одно из Дармштадта… Ты не знаешь, моя милая, какое удовольствие и успокоение они дали мне и как нужны были мне они. Но я терпелив, моя дорогая Алики, ты знаешь это, и я всегда буду делать то, что ты хочешь, тем более, когда ты права, как в вопросе о нашей свадьбе. Я не хочу торопиться, и мне больно, когда люди не понимают причины. В конце концов, мне все равно, что они думают, потому что это только наше дело!
Мне непереносима мысль, что ты, может быть, все еще терзаешься из-за всех этих глупостей. Я еще раз прошу тебя, дорогая, верить и быть совершенно уверенной в том, что я не желаю торопиться с нашей свадьбой, которая, Бог даст, когда-нибудь состоится! Если бы только мне позволили приехать и остаться с тобой на более длительный срок, это заставило бы других понять, что нет нужды торопиться. Я был бы счастливейшим человеком в мире! Я только что перечитал твое письмо. Да, бесценная моя, я не могу выразить словами, как я счастлив, что ты даришь мне такую любовь!
Да благословит тебя Бог. Только Он знает глубину и чистоту моей любви к тебе! Как хорошо, что я побывал в твоих комнатах и знаю, как они выглядят и где любит сидеть моя дорогая девочка!.. Мой маленький домик в лагере так напоминает мне о том времени, два месяца назад, когда моя маленькая девочка была в Харрогейте — а потом, о, это дивное потом!!! До конца своей жизни я буду помнить эти чудесные дни в Виндзоре и в Осборне, и “Полярную звезду”. Алики, Алики, моя дорогая…
Мы получили известие, что вчера, когда Ксения и Сандро ехали в дом в Ропше, лошади испугались красных фонарей, которые люди зажгли у дороги, карета перевернулась в канаву, и их двоих выбросило. К счастью, они отделались несколькими синяками, но бедному кучеру досталось больше, его пришлось отправить в больницу. Вчера она телеграфировала Маме, что они в порядке и падение им не повредило! Конечно, как всегда бывает, об этом происшествии наговорили всяких глупостей, говорили даже о том, что невесту придавило каретой и что оба серьезно пострадали!
Мои молитвы всегда с тобой… с нежнейшими поцелуями, всегда твой любящий, преданный и до гроба верный,
Ники.
Вольфсгартен,
10 августа 1894 года,
письмо А-68.
Мой родной, дорогой, любимый,
С любовью и нежностью благодарю тебя за твое дорогое письмо, которое я получила сегодня вечером и которое прочитала с таким удовольствием. Каждое слово такой истинной любви радует мое сердце, но вдвое возрастает из-за этого моя тоска по тебе. Все, о чем ты говоришь, также о нашей свадьбе, так трогательно и полно доброты — благодарю тебя за это. Так трудно ждать, когда умираешь от любви, но если бы ты смог часто приезжать и оставаться надолго, это было бы утешением. …Я повторяю снова, наше ожидание не уменьшит нашей любви, наоборот, если это только возможно, оно увеличит мою любовь, и мое уважение к тебе вырастет. Никогда ни слова ропота, всегда добрый и милый, о, мой Ники, как я тебя люблю! Мне грустно, когда я думаю, что ты так часто остаешься один в своем домике. Но это лучше, чем поведение непослушного маленького офицера артиллерии, о котором ты мне рассказывал, а? (“поведение непослушного маленького офицера артиллерии” — это о Матильде Кшесинской, балерине в Санкт-Петербурге, к которой Цесаревич Николай Александрович был привязан недолгое время до его помолвки с Аликс — ред.). Разве ты так не думаешь? Мне нужно иногда
подразнить моего мальчика, можно?.. Я эгоистичная и жадная, и хочу, чтобы лучшее доставалось мне — шокирует, да? Я не думаю, что ты можешь меня вылечить от этого. Ты нужен мне и только мне. Видишь, какая я жадная… бедная маленькая Ксения, какое начало супружеской жизни — быть сброшенной в канаву — слава Богу, они не пострадали. Но бедный возница, надеюсь, ничего серьезного…
Как раз сейчас очень приятно светит солнышко, если бы только так оставалось — мой милый, до свидания. Много раз нежно целую, дорогой мальчик.
Твоя искренне любящая и глубоко преданная верная девочка,
Аликс.
Красное Село,
27 июля/8 августа 1894 года,
письмо Н-59.
Дорогая моя Алики,
Много раз тебя нежно благодарю за твое милое письмо (№ 63)… Как хорошо это для Даки, что у нее есть ты, которая может дать совет. Кто бы дал ей лучший совет, чем моя родная девочка? Ты говоришь, что ты уже давно стала взрослой и узнала то, что другие не знают до своего замужества. Я должен сказать, что, по моему мнению, это правильно, и всегда лучше узнать мир раньше, чтобы ко всему быть готовым! Если бы только я знал жизнь больше… Кто знает, может тогда бы и не произошло всей этой истории с молодым артиллерийским офицером. Любимая моя Алики, до сих пор мне больно вспоминать тот день, когда я рассказал тебе об этом, заставив тебя страдать! Если бы ты только знала, какие муки стыда вызвало во мне твое ангельское прощение. Мне было бы значительно легче перенести, если бы ты меня отчитала как следует. Твое бедное сердечко билось так сильно, что я даже испугался — и все это из-за моего скотского поведения!
Грек Ники сегодня сидел у меня на верху моей башни, наблюдая, как полк марширует взад-вперед перед палатками; каждый раз, когда я взглядывал на него, он вставал и делал низкие поклоны, заставляя меня и других офицеров хохотать. Я попросил одного из офицеров сфотографировать мой дом со всех сторон, а также комнаты, так чтобы ты, по крайней мере, знала, как они выглядят.
Погода прекрасная, очень тепло и освежающий ветерок. Длинный белый ряд палаток выглядит таким свежим и ярким. Вокруг нас маневрируют маленькие отряды, стрельба, барабаны бьют, играют оркестры, поют солдаты, очень оживленно.
Завтра Ксения и Сандро едут в город, где они собираются принимать поздравления по случаю своей свадьбы. Я тоже должен ехать туда и приложиться к ручке, как все полковники от разных полков и по одному офицеру каждого ранга. Разве это не смешно? Потом я должен склониться перед Сандро в глубоком поклоне и пожать ему руку, если он снизойдет подать ее! Все мужчины из нашей Семьи тоже будут это делать. Я уже однажды прошел через эту церемонию. Это было в честь свадьбы Павла, когда я служил в гусарах. И тогда уже мои сердце и душа принадлежали тебе (1889)!
Я должен заканчивать, мое Солнышко, так как становится поздно, а утром в 9 часов у нас занятия. Доброй ночи, любовь моя, моя обожаемая Алики…
Алики, я с каждым днем люблю тебя глубже и сильнее…!
Вольфсгартен,
11 августа 1894 года,
письмо А-69.
Мой родной милый Ники,
Я лежала в постели с головной болью, но голова у меня так горела, что я решила встать и написать тебе, надеясь, что мне будет лучше. Дует приятный ветерок, и собирается гроза, как и вчера. Летят листья, собираются серые тучи, я слышу отдаленное громыхание. Ну вот — забарабанили крупные капли. Наверняка моей голове станет лучше.
Бедная Шнайдерляйн сегодня утром снова ездила в Дармштадт к зубному врачу, и он запломбировал несколько зубов, но они у нее так ужасно болели, что она не пришла к обеду. Когда я вошла к ней, то нашла ее, бедняжку, плачущей. Позднее я принесла ей супа… и заставила немного съесть, а потом ушла с тем, чтобы она попыталась заснуть. Но боюсь, что если гром будет усиливаться, она не сможет заснуть. Поэтому позднее я зайду к ней, я знаю, что многие люди боятся в такое время оставаться одни. Идет сильный дождь, и попугаи пронзительно кричат от восторга, принимая такую чудесную ванну. От Эллы все еще нет письма — она действительно слишком ленива, чтобы писать… если бы только она написала бабушке… Только что вышел слуга и унес попугаев.
Не переживай из-за артиллерийского офицера, такие вещи случаются, а ты тогда был молод и чувствовал себя одиноким. Это был маленький эпизод, который, слава Богу, закончился хорошо и больше никогда не повторится. Мой милый не должен печалиться об этом.
…Так мило с твоей стороны, что ты попросил одного из своих товарищей сфотографировать твой домик, мне доставит большое удовольствие видеть, как он выглядит. Я уверена, что Ксения состроила тебе гримаску, когда ты подошел поцеловать ей руку. Ты знаешь, я никак не могу представить себе ее замужней! Точно также меня смешит мысль, что Даки замужем. Это так забавно — сейчас, конечно, она отдает всем распоряжения, и экономка с ней советуется, а мне больше делать нечего. После всех этих лет это кажется странным, но она ведет себя очень мило. Иногда так трудно не вмешиваться. Я ее так люблю — она и Эрни преданы друг другу. Она — милое создание…
Я видела, что Шнайдерляйн гуляет по двору, должно быть, она снова чувствует себя хорошо. Вчера вечером ей было очень плохо, и она отказывалась от еды, но я была безжалостна и кормила ее, как ребенка, а позднее вечером она почувствовала себя лучше, но, конечно, оставалась в постели… Я вижу почтальона. До свидания…
28 июля/9 августа 1894 года,
письмо Н-60.
Родная моя, бесценная,
Горячо благодарю и целую тебя за твое милое письмо, оно сделало меня таким счастливым. Сегодня вечером у меня мало времени, чтобы ответить на некоторые из твоих вопросов, так как завтра в 5 утра полк должен быть готов выступать, и мне нужно вернуться из Петергофа в час ночи после большого приема. Я должен поблагодарить тебя, любовь моя, за то, что ты так открыто и прямо говоришь со мной и в такой доверительной манере. Я не могу выразить, как это меня трогает! Радость моя, не может быть ничего, о чем бы мы не сказали друг другу, правда? Никогда никаких секретов, нужно говорить о любой печали и непонимании! Если бы ты знала, какое это для меня утешение…
Следующее мое письмо будет длиннее, дорогая, сегодня у меня нет времени, я буду спать только 2 часа — но это не страшно, наверстаю днем. Доброй ночи, моя милая Алики, прости за такой скверный почерк. Да благословит тебя Бог, моя бесценная невестушка. Много нежных поцелуев от твоего искренне любящего и глубоко преданного старого,
Ники.
Вольфсгартен,
31 июля/12 августа 1894 года,
письмо А-70.
Драгоценный Ники,
…Прежде всего позволь мне послать тебе самую нежную мою благодарность за твое дорогое письмо (Н-60). Не могу тебе выразить, как глубоко оно меня тронуло, написанное ночью, почти без сна — мне бы следовало побранить тебя за это, но для меня это такое счастье… Да, мой дорогой, между нами никаких секретов…
…радостное чувство, что я люблю и любима, сильнее, чем можно выразить словами. Не знаю, почему ты выбрал именно меня. Я не особенно восхищаюсь твоим выбором, но горе тебе, если бы ты сделал другой…
Всегда твоя искренне преданная, глубоко любящая невестушка,
Аликс.
Красное Село,
1/13 августа 1894 года,
письмо Н-64.
Моя дорогая, дорогая Алики, благодарю тебя от всего сердца за твое чудное письмо (№ 67), которое ждало меня в моей маленькой комнате, когда я вернулся домой с маневров. Все, что ты пишешь о Шнайдерляйн, лишь показывает твою доброту, свойственную тебе по отношению ко всем. Я уверен, что если ты хочешь, чтобы она оставалась с тобой подольше и здесь тоже, это можно устроить. Я поговорю с Мамой и напишу Элле. Мне доставляет удовольствие исполнить любое твое желание. Любовь моя, можешь быть в этом уверена! Да и почему не сделать приятное моей малышке, если это в моих силах? Я не могу обещать, но сделаю для нее все, что смогу!
Мы все приехали сюда сегодня утром по железной дороге, погода все время грозила испортиться, но продержалась хорошей во время короткой службы и маленького парада. Приятно было видеть, как отделения от каждого полка, каждое под своим знаменем, маршировали мимо Папы и уходили в места своего расположения. Мы прибыли в дом родителей в Красном, и только тогда — ни раньше, ни позже! — начался настоящий потоп. Мы обедали в маленьком павильоне в саду, из которого открывается прекрасный вид на весь лагерь. Я люблю это место еще с того времени, когда был маленьким мальчиком и, бывало, сидел там часами, любуясь длинным белым рядом палаток и гадая, когда смогу проводить свои летние каникулы в полках с солдатами, которых я так любил. А сейчас, разве не исполнились все мои мечты и желания? Самая лучшая, глубокая, прекрасная божественная мечта осуществилась! Я могу считать себя самым удачливым и счастливым из всех живущих на земле и должен вечно благодарить нашего милосердного Бога за то, что Он дал мне величайшее сокровище на земле — тебя, моя бесценная, любимая Алики, которую я теперь могу называть своей. Да, да, хотя мы на время разлучены и это трудно переносить, я самое счастливое создание в мире! В моем сердце и душе наконец-то покой, я чувствую себя совершенно уверенным в чувствах моей милой невестушки. Как я тебя люблю!
После ланча Папа, Мама, тетя Алиса и другие родственники поехали обратно в Петергоф, а я вернулся в лагерь. Полк уже два часа как отбыл, поэтому я переоделся, надев самую старую форму, ибо потоками лил дождь, и в старой одежде так удобно. Потом я вскочил на лошадь и вместе с Костей и Ники поскакал к тому месту, где остановился полк. Бедняги, в какое положение они попали! На этот раз был более крупный маневр — бригада против бригады, и нас атаковали с двух сторон. Ты не можешь себе представить, на кого мы были похожи, когда возвратились! Насквозь промокшие и покрытые с головы до ног глиной и липкой грязью! Но было тепло, и мы хорошо исполнили свой долг, поэтому все, вернувшись домой и переодеваясь, были счастливы — я больше других, потому что, переодеваясь в свежее, уже пожирал глазами твое милое письмо. Не могло быть лучшей награды после такого дня! Мы ужинали в 9 часов. Потом я с одним тут поиграл в биллиард и побежал домой, чтобы поболтать с тобой, мое чадо, моя любимая малышка!
Доброе утро, Солнышко мое любимое!
Какой у нас славный день! Это чрезвычайно удачно, так как всю ночь лил дождь, а в 12 часов мы выступили из лагеря на дивизионные маневры. Да, нам нужно сделать довольно много, и я доволен, что целый день буду на открытом воздухе с полком…
Так как сегодня мы представляем противника, то оденем белые формы и белые фуражки, в которых очень похожи на конных гвардейцев, только без лошадей. На этом я должен заканчивать.
До свидания, моя дорогая Алики…
С самой горячей любовью и
нежнейшими поцелуями,
остаюсь твой преданный и
глубоко любящий,
Ники.
Да благословит тебя Бог.
Красное Село,
2/14 августа 1894 года,
письмо Н-65.
Мое дорогое сокровище,
Горячо благодарю тебя и с любовью целую за твое милое письмо (№ 68), которое я нашел ожидающим меня на столе после своего возвращения домой с маневров. Полк вышел из лагеря в 12 часов и вернулся в 8.30. День был прекрасный. Все больше напоминало мне пикник, чем марш. Всю ночь шел дождь, поэтому пыли не было. Когда мы пришли к месту, где собирались войска и где мы должны были ждать 3 часа, то увидели большую палатку, поставленную в тенистом лесу, в которой был приготовлен хороший завтрак. Я невольно подумал о моей девочке — как бы ей понравилось все это и то веселье, которое мы устроили бы потом! Офицеры часто совсем как маленькие дети, особенно, если их много собирается вместе, и им нечего делать. Мы начали играть во всевозможные игры, мы достали одеяло, и я предложил положить на него крестьянского мальчика и подбрасывать его в воздух. Это было ужасно забавно, но вдруг ткань порвалась, и бедный паренек упал в мягкую траву. Мы очень испугались, но он не ушибся, только ухмылялся и в награду получил серебряную монетку. Поблизости паслось много крестьянских лошадей, и вот пятеро офицеров вскочили на них, неоседланных, и устроили настоящие гонки. Умереть можно было от смеха, все подбежали посмотреть на это зрелище, и с обеих сторон была публика. Один из всадников сразу упал. Другие лошади кусали друг друга, брыкались, и наездники прилагали нечеловеческие усилия, чтобы удержаться на их спинах! Конечно, на каждого человека и на каждую лошадь мы сделали ставки. Одни и те же выиграли дважды! В 5 часов наше веселье закончилось. Прибыло для участия в маневре много генералов, и нам пришлось вернуться в наши ряды и постараться выглядеть серьезными! Мы атаковали нашего противника превосходящими силами в самом важном месте, и все закончилось в 8 часов, как раз на закате, который был великолепен. И мне вспомнилось твое прелестное маленькое стихотворение, которое я так люблю.
Когда сияющий свет дня,
В объятьях ночи умирает,
Мне стоит вспомнить лишь тебя,
И мрак вечерний отступает.
Каждый прекрасный закат солнца напоминает мне об этих четырех строчках! Мы вернулись в 8.30 и ужинали под музыку. Пришел человек — торговец фейерверками, и через несколько минут все, что он принес, пошло в дело — был страшный шум, некоторые обожгли себе пальцы, и все были счастливы! Дети!… В одной из моих рот есть большая собака, которую солдаты обучили приносить патроны во время боя, сзади. Я имею в виду, из тыла…
Да, моя дорогая, я твой, твой, полностью принадлежу тебе сердцем и душой, и несказанно счастлив этим. Я ужасно горжусь, что меня называют твоим…
Бесценная моя Алики, один Бог знает глубину и бесконечную искреннюю преданность, с которой я люблю тебя! Чудесно светит луна, ночь спокойная и мягкая, весь лагерь спит — если бы только ты была здесь рядом со мной в моем домике.
Доброй ночи, моя любимая девочка, и да благословит тебя Бог! Спи, моя радость, и пусть твой Ангел-Хранитель хранит тебя, дорогая Алики, как и моя любовь. Вечно твой, преданный, любящий и верный старина,
Ники.
Вольфсгартен,
18 августа 1894 года,
письмо А-75.
Мой дорогой, родной,
Самые лучшие пожелания тебе и всему полку; мои мысли будут с тобой больше, чем всегда… приятно слышать, что день маневров 2/14-го был таким удачным — для вас всех это, должно быть, была большая радость, хотя, я думаю, и несколько утомительно. Вы ненормальные, разве можно было подбрасывать в одеяле этого бедного мальчика, но мне хотелось бы посмотреть скачки, это, наверное, было уморительно. Как хорошо, что твои родители уже приехали и что милая тетя Алиса и кузены так долго там остаются. Передай им обязательно, что я их очень люблю…
Ты знаешь, здесь такое волнение из-за одичавшей коровы. С 5 часов она в лесу, а вечером подходит к жилью совсем близко. Она убежала от своих хозяев, живущих где-то у Майна. Кое-кто ее вчера видел. К их радости, у нее на шее цепь. Тот, кто ее поймает, получит 100 марок в награду, но она так напугана, что как только к ней кто-нибудь приближается, она бросается прочь…
Фрейлейн Шнайдер сегодня ведет себя ужасно! Ты знаешь, что сегодня сказала эта противная женщина? Она полагает, что было бы лучше, если бы ты не приезжал, чтобы потом не расстраиваться при расставании. Ей нравится дразнить меня… Она ужаснулась, узнав, что я это написала… Я ей перевела из твоего письма о маневрах и о собаке, которая сзади подносит патроны. Я очень смеялась…
Дождь льет как из ведра, а я после солнышка надеялась, что погода будет прекрасная. Это слишком утомительно. Бедные люди, весь их урожай может погибнуть. Сейчас ты в церкви, и я мысленно молю Бога благословить и охранить тебя и всех ваших, и чтобы вы могли провести вместе еще много таких дней!
Нежно тебя любящая и глубоко тебе преданная невеста,
Аликс.
Фрагмент из книги «Дивный Свет». Государыня императрица Александра Феодоровная Романова. Дневниковые записи, переписка, жизнеописание. Купить книгу можно в интернет-магазине «Русский Паломник»
Читайте также:
Ты был так невыразимо добр ко мне…
Как горячо я молюсь за твое счастье! — Письма невесты жениху — Аликс Гессенская цесаревичу Николаю