«Бога невозможно оскорбить», или Почему смеяться не грешно
В докладе «Юмор и чувство его в христианской традиции» писательница Майя Кучерская показала, что юмор был неотъемлемой частью христианской жизни с первых веков нашей эры. Более того, о смехе говорится даже в Ветхом Завете: «И пал Авраам на лице свое, и рассмеялся, и сказал сам в себе: неужели от столетнего будет сын? и Сарра, девяностолетняя, неужели родит?» (Быт. 17, 17). Или: «Время плакать и время смеяться» (Екк. 3:3).
Не секрет, что многие верующие настороженно относятся к смеху и юмору. Утверждают даже, что в смехе скрывается кощунство. «Мне кажется, что Бога невозможно оскорбить, – заметила Майя Кучерская. – Страх перед смехом возникает в тоталитарных системах, а тоталитаризм основан на страхе. Страх все переворачивает с ног на голову, выворачивает наизнанку – поэтому при Сталине за анекдот могли посадить. Но вера – это не идеология, и она ничего бояться не должна».
Майя Кучерская
Кроме того, Кучерская выделила исторические причины негативного отношения к смеху в Православии. Например, есть идущее от средних веков предание о том, что Христос никогда не смеялся. Сергей Аверинцев объяснял это так: Христос не нуждался в смехе, потому что смех — это освобождение, а Сын Божий и так свободен.
А вот юмор был свойственен Христу. Если смех – это освобождение, то юмор – пользование свободой. Русь наследовала византийскую культуру выборочно: в частности, смеховая культура античности на Русь не перешла. Может быть, поэтому максима «Христос никогда не смеялся» была у нас органично воспринята.
«В Евангелии ничего не говорится о том, смеялся ли Христос. Но поскольку Христос был в полной мере человеком, он, наверное, хотя бы улыбался, – рассуждает Кучерская. – Например, в притчах, которые рассказывает Христос, юмора много».
Протоиерей Александр Мень говорил, что 70 процентов притч должны были быть услышаны и рассказаны с улыбкой. Это можно отнести и к другим эпизодам Евангелия. Уместно предположить, что с улыбкой были сказаны слова: «Пришел Иоанн Креститель, ни хлеба не ест, ни вина не пьет; и говорите: «в нем бес». Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорите: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам»» (Лк. 7:33-35).
Или эпизод с низеньким Закхеем, который влез на дерево, чтобы увидеть Господа, и Христос решил прийти к нему в дом — наверняка это было забавно, и Господь во время этой сценки улыбался. Однажды Христос даже прямо связывает блаженство и смех: «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь» (Лк 6, 21).
О разном отношении к смеху у христиан написано в романе «Имя Розы» Умберто Эко. Главный герой романа обладает единственным экземпляром второй книги «Поэтики» Аристотеля, в которой говорится о смехе. Он очень не хочет, чтобы ее кто-нибудь прочитал, потому что “смех временно отрешает мужика от страха” (перед Богом и законом – прим. ред.). Его оппонент возражает: «Дьявол – это верование без улыбки».
О том же пишет протопресвитер Александр Шмеман: «Меня всегда утомляют люди без чувства юмора, вечно напряженные, вечно обижающиеся, когда их низводят с высот (…). Если «будьте, как дети», то нельзя без смеха. Но, конечно, смех, как и все, – пал и может быть демоническим. По отношению к идолам, однако, смех спасителен и нужен больше, чем что-либо другое» («Дневники», 14 декабря 1973 года).
Кучерская подтверждает: «Сомнение в своей правоте — то, в чем нуждается каждый человек на земле». Впрочем, «в Евангелии и Патериках мы смеха не найдем. Тихую улыбку – не более того, – добавляет она. – Но юмор и смех могут быть путем к благоговению в нашем падшем мире».
Доклад Майи Кучерской дополнила рефлексотерапевт Фредерика де Грааф, сотрудник Первого московского хосписа, духовная дочь митрополита Антония Сурожского. Она рассказала о том, как связаны радость, о которой так часто говорил владыка Антоний, благоговение и юмор.
«Владыке Антонию был чужд «организованный подход к Богу», — пояснила Фредерика. — Радость у него была потому, что он знал Бога изнутри. Благоговение было во всем его существе. Благоговение — не то, что мы делаем, а то, чем мы являемся. По-моему, состояние благоговения является вершиной духовной жизни. Это состояние души и состояние сердца. Для этого надо пребывать внутри, надо «сидеть под своей кожей», как говорил владыка. Действие начинается с созерцания».
Фредерика де Грааф
По словам Фредерики, митрополит Антоний редко смеялся во весь голос, но в его обращении было много мягкого юмора: «Владыка не любил людей, которые притворялись святыми. Он любил людей, может быть, не совсем правильных, но настоящих».
Подлинно благоговейна молитва, составленная митрополитом Антонием: «Господи, я стою в благоговении перед непостижимым, и стою в благоговении, в молчании, в преклонении, потому что слова, которые я произнес, говорят мне о том, что я ничего не понимаю, ничего не знаю, кроме одного: я знаю Тебя, Господи, не в этой славе, не в этом сиянии, а в смирении, которые Ты явил в Воплощении Своего Сына ради моего спасения. О, Господи, как это может быть?»
Присутствовавший на вечере священник Петр Коломейцев добавил, что благоговение – один из даров благодати. «Наверное, самое неправильное — когда мы требуем благоговение от тех, кого пытаемся привести к вере, когда находим критерии благоговения – юбку, особое поведение и так далее», – заключил он.
Организаторы семинара — Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» представили видео проповеди митрополита Антония Сурожского перед вечерней Прощеного воскресенья 17 марта 2002 года.
Я не собираюсь в такой грозный вечер сказать проповедь. Я хочу только сказать, что сегодня начинается для нас вместе всем путешествие. Мы идем вместе со Спасителем Христом к Его распятию. Мы идем, как ученики Его шли, рядом с Ним. Они не знали, что Он идет на Крест – мы знаем. И поэтому мы должны продумать себя, как бы нам идти вместе, рядом со Христом, на Его распятие, на смерть, которую Он принимает за каждого из нас. Как нам идти, если не примириться друг со другом? Как можем мы идти с Тем, Который всю жизнь отдает для примирения нашего с Богом, если мы не найдем мужества, чистоты и смирения простить друг друга?
Поэтому, когда вы будете подходить под благословение перед началом этого пути, приносите свое прощение друг другу. Вспомните всех тех, которых вы, может быть, ранили своей жизнью, своим словом и попросите хоть мысленно прощения. А тех, кто вас обидел, остановитесь вниманием на том, что мы все идем на Голгофу увидеть, как за нас, каждого, умирает Христос. Увидеть, как Он умирает за любимых нами и за нелюбимых. И после этого можем мы смотреть вокруг себя и думать: «Этого человека я знать не хочу, этого не люблю, этого отвергаю»? Это невозможно! Так со Христом совершать Крестный путь – невозможно! Поэтому подумаем несколько минут и простим друг другу вся, все. И попросим друг у друга прощения: у тех, которые здесь, и мысленно – у тех, которых нет, у тех, которые умерли без того, чтобы мы просили прощения. У тех, которые вдали, до которых наше слово не доходит. Будем молить об этом.
А я не смогу выйти сегодня на Прощение, потому что у меня сейчас сил не хватит. И прошу вас, прошу и молю: простите меня! Я перед каждым из вас виноват своим недостоинством. Я много слов говорил вам – добрых, правдивых слов о Боге, о духовной жизни, а сам я так недостоин даже того, что я знаю об этом, что я проповедую. Простите, если можете! А если не можете простить, помолитесь Богу, чтобы у меня хватило времени так покаяться, чтобы и вы могли меня простить.
Простите меня, отцы и братья!
Благословение Господне на вас, — Господне, не мое!..
Простите меня…
Фото: Иван Джабир
