Богдана не усыновили из-за «закона Димы Яковлева». Что с мальчиком сейчас — неизвестно

«Мы начали процедуру усыновления»

— У меня трое своих детей. Две дочери и сын. С Богданом мы познакомились, когда ему было четыре года. Черноглазый, стеснительный. В США действовала гостевая программа для детей. Сироты приезжали сюда на несколько месяцев в замещающие семьи, знакомились с потенциальными родителями.

В 2010 году эту программу закрыли. Богдан был одним из последних, кто участвовал в ней. И то только благодаря директору детского дома, которая отправила детей на свой страх и риск уже после внезапного закрытия программы, так как эта поездка очень долго готовилась.

Богдан шесть недель жил у наших друзей. Они часто приходили с ним к нам в гости. У малыша особенности развития и одна ножка короче другой. Мы много играли с ним, он привык бывать у нас.

Марк Романо и Богдан

Потом ему пришла пора возвращаться в Петербург в детский дом. Мы с Марком — моим мужем — решили, что усыновим его. Наши дети тогда были тинейджерами. Дочкам было 12 и 13 лет, сыну 16. Они поддержали нас.

В сентябре 2011 года мы начали процедуру усыновления. Нам обещали, что весь процесс займет около полугода. Подготовка бумаг, комиссия по усыновлению, медицинские освидетельствования… Но на самом деле это тянулось очень и очень долго. Нам говорили, что у мамы Богдана эпилепсия. У самого мальчика случаются припадки. Но нас это не напугало. Мы были готовы.

Нас пригласили в Санкт-Петербург на встречу с Богданом только в ноябре 2012 года. Мы поехали с мужем и дочерьми. Мой сын учил и до сих пор учит русский. Мы планировали, что он поедет с нами, когда будем забирать Богдана, чтобы мы могли общаться и у малыша не было стресса.

В Петербурге нам сказали, что у Богдана есть младший брат Юрий. И у него умственная отсталость.

«Он бросился к моему мужу и закричал: “Папа!”»

Богдан был в детском доме, а его брат Юра — в больнице. Нам сказали, что в детском доме ветрянка, поэтому его изолировали.

Директор детского дома не хотела, чтобы мы усыновили Юру. Она не хотела, чтобы мальчиков забрали в одну семью. У Юры был статус инвалида, и вроде бы это причина, почему братья не могут быть в одной семье.

Это было очень странно, я этого не понимала. Мы с мужем спросили своих детей, готовы ли они принять двух братьев. И мои дети сказали: «Конечно!» Мои девочки говорили: «Как же их можно разделить?» Они представляли, что было бы, если бы их самих разлучили. Это просто невозможно.

Мальчики потеряли своих биологических родителей. Кроме них самих у них никого нет…

Мы встретились с Богданом. Он был рад нас видеть, он помнил нас. Мы навестили Юру, ему сказали, что мы придем. Ему тогда было четыре года, а Богдану пять лет. И как только мы открыли дверь, как только вошли, Юра бросился к моему мужу Марку и закричал: «Папа!» А мой муж его обнял.

Марк Романо и Юра

Мы знали, что у Юры умственная отсталость, и готовились [к этому], но когда открылась дверь и он побежал к моему мужу, все сомнения, которые у нас были, исчезли. Это наш мальчик!

Юра был очень ревнивый, не хотел подпускать к нам тогда других детей. Говорил: «Это мой папа!» Мы показывали Юре на телефоне фотографии Богдана, и он сказал: «О, Богдан!» Он попытался поцеловать телефон, говорил с ним.

Я сейчас очень сильно жалею, что мы так мало фотографировали и снимали Богдана и Юру. Если бы у нас сейчас было больше фотографий, на которых мы с ними вместе! И у нас нет ни одной совместной фотографии, где Богдан и Юра рядом.

Мы провели с детьми четыре дня. Мы сказали, что вернемся за ними, когда станет потеплее. Они же были еще совсем маленькими и не разбирались во временах года. Нам нужно было переделать все бумаги, так как мы хотели еще забрать и Юру. 

Вернулись домой в Джорджию. Занялись оформлением бумаг. Я приготовила для Богдана и Юры комнаты. Мои дочери начали вести дневник. В них они писали письма Юре и Богдану. В наших мыслях мы уже были семьей.

От этого невозможно отказаться, это невозможно забыть. Ты никогда уже не будешь считать свою семью полной без этого ребенка. Мне потребовалось очень и очень много лет, чтобы перестать думать: «А вот эта поездка понравилась бы Богдану и Юре. В этом музее им было бы весело». Это все равно что ты ждешь ребенка, ты готовишься, ты любишь его, ты представляешь себе будущее с ним. А потом тебе говорят: у тебя не будет детей, такова политическая воля.

Почему политическая? При чем здесь политика и мои дети? Чувство этой утраты очень тяжело пережить. Я ведь была уверена, что к лету Богдан и Юра будут с нами. Что мы все вместе проведем каникулы. 

«Полно других сирот на свете»

О законе мы узнали из новостей. Я подумала: «Боже мой, это же обо мне, о моей семье, о моих детях». Но в агентстве, которое помогало нам с усыновлением мальчиков, сказали, что это временно. Что-то подобное из-за политических разногласий случалось раньше. Но потом снова появляется возможность для усыновления. И мы немного успокоились.

Нас заверяли, что так как мы уже встречались с детьми, заберем их домой. Я никак не могла понять связь между актом Магнитского и запретом на усыновление. И до сих пор не понимаю.

В марте, когда стало понятно, что все очень и очень серьезно, нас пригласили в Вашингтон на встречу с представителем правительства. Тогда я видела в новостях, что россияне протестуют против этого закона. Они защищали детей. Но когда была встреча в Вашингтоне, нам, родителям, сказали: «Не обращайтесь к прессе, не смейте бастовать — иначе мы не будем с вами общаться и помогать вам». И мы послушались их. И я очень жалею об этом.

Богдан и Юра

Мой муж вспоминает, что мы созванивались с Вашингтоном чуть ли не каждую неделю. Наш конгрессмен от Джорджии очень помогал нам. У него самого дочь с особенностями развития. Он защищал наши интересы. Я встречалась с ним много раз. Имя Богдана произносили в Конгрессе. Но результат один: наше правительство ничем не может нам помочь.

Мы одними из последних получили письмо из Санкт-Петербурга о том, что анкета Богдана возвращена в список на усыновление. Он больше не наш сын, а снова государственный. 

Мы в Америке привыкли к мысли, что правительство должно защищать нас. Для этого оно существует. И я была потрясена тем, что это оказалось не так. Мы же просто не хотели, чтобы этих детей забывали. Мы все время напоминали о себе, говорили: «Мы здесь! Мы здесь!» Просили в Вашингтоне, чтобы о нашем деле напоминали президенту. Но все безрезультатно. 

Нам говорили: «Полно сирот на свете, почему вы хотите именно этих?» Но это же не собаки! Это же люди! И тот, кто говорит: «Идите найдите других детей», — просто обесценивает понятия «любовь», «человечность». Они вообще не знают, какие чувства бывают между ребенком и родителем. 

«Ненадолго забрали в семью, но потом вернули»

Нам невероятно повезло: мы довольно долго могли поддерживать связь с Богданом и Юрой. Нам присылали их фотографии и видео. Мы отправляли братьям подарки. Был только небольшой перерыв, когда Юру поместили в психиатрическую больницу. Но мы хотя бы знали, где он.

Когда Богдану исполнилось семь лет, его перевели в другой детский дом, где была школа. Их разделили с братом, и с тех пор они больше не виделись. Последний подарок мы отправили Богдану на день рождения, когда ему исполнилось восемь лет. И тогда я видела его фотографии в последний раз. Человека, который нам помогал, перестали пускать в детский дом, куда перевели Богдана.

Богдана ненадолго забирали в семью, но потом вернули. И я очень переживаю, так как знаю: было указание наших детей как можно быстрее пристроить в семьи. И российская опека не разбиралась, что за семья [которой они отдают ребенка]. Наши дети с особыми потребностями, и семьи не справлялись, возвращали детей в детские дома. Сейчас его анкеты нет в базе. И я верю, что его забрали в хорошую семью, в которой мой мальчик счастлив. Мы пытались его найти, его пытались найти журналисты. Но нет никаких следов. 

После принятия «закона Димы Яковлева» Юра еще три года провел в детском доме. А потом его забрали в семью. Какое-то время у меня не было с ним связи. А потом одна из мам, усыновившая ребенка из России, нашла российскую семью Юры.

Она позвонила мне и сказала, что нашла Юру. Я помню, была в магазине. Я не могла поверить, я была так счастлива. Я написала Александре, российской маме Юры письмо.

«Я подумала, что его точно никто в семью не заберет»

Александра Александрова, приемная мама Юры. У нее 16 детей, 12 из которых приемные:

— Юра уже около семи лет дома. После принятия «закона Димы Яковлева» дети, которых должны были забрать в американские семьи, остались в детских домах. Они провели там несколько лет. Американцы интересовались: почему дети, которых им не отдали, до сих пор в детских домах? Почему российские усыновители ими не интересуются? Появилась директива срочно всех этих детей устроить в семьи. Органы опеки обзванивали приемные семьи и спрашивали, кто может забрать детей из этого списка.

Александра Александрова

Мне предложили забрать Юру с умственной отсталостью и еще одну девочку Аню с синдромом Дауна. Насколько я знаю, многие семьи просто отказались от них. Мы были далеко не первые в списке, кому звонила опека…

Я сразу согласилась. Я из этого детского дома, из группы Юры, забрала мальчика с синдромом Дауна. Я тогда видела Юру и подумала, что его точно никто в семью не заберет. Он тяжелый, запущенный ребенок, с особенностями поведения. Мало кто мечтает взять мальчика, который будет баловаться, устраивать провокации.

Когда я его забирала, Юре было восемь лет, а Ане десять. Мне сказали, что дети сложные, желающих их забрать особо нет. Я рассудила, что я профессиональный приемный родитель, эту специфику знаю, и кто если не я.

Юра очень общительный, и ему легко было адаптироваться. С Аней было сложнее — она не разговаривала. В итоге она заговорила в семье.

Юра послушным не стал, конечно, но стал домашним. Скоро ему будет 15 лет, он учится в школе для особых детей.

Юра сегодня

Я была не в курсе всей этой американской истории, мне никто не рассказывал, что кто-то хотел этих детей усыновить. Пэм написала мне, присылала детские фотографии Юры и Богдана. На них Юра гораздо младше, чем когда я его взяла. И я считаю, если бы они тогда смогли попасть в семью, у них было бы больше возможностей для развития. Время было упущено.

Дети потеряли кучу возможностей из-за политических игр. В детских домах дети не развиваются — это аксиома. В детских домах дети деградируют. 

Потерялся в системе

Александра Александрова:

— Брат Юры Богдан потерялся в системе. Его временно пристраивали в семью, потом вернули, а что было дальше, мы так и не смогли узнать. Их разлучили, Богдан был в другом детском доме. И нам в Юрином детском доме говорили: «Мы не знаем про Богдана ничего, это другой детский дом».

Юра помнит о брате. Но они были очень маленькие, когда их разлучили. О Пэм он тоже помнит, рассказывал мне, что у него есть американская мама.

С Пэм мы поздравляем друг друга с праздниками, и я шлю ей фотографии Юры. Юра пишет ей письма и рисует открытки.

Они искренне переживают и сожалеют, что не смогли забрать этих детей. А здесь эти особенные дети были никому не нужны.  

Семья Пэм так долго готовилась к усыновлению. Это полтора года подготовки. Ожидания. Это фактически вынашивание беременности. И вдруг нет беременности, нет ребенка — это состояние утраты.

У меня были случаи, когда я не могла усыновить ребенка, которого планировала. Который казался моим, а потом были какие-то проблемы с бумагами. Ты не можешь забыть этого ребенка, следишь за ним, хочешь, чтобы у него все было хорошо… 

Пэм очень переживала, что Юра в детском доме. И им стало легче, когда мы его забрали. Она писала, как счастлива, что он не один. Они планировали приехать, но сейчас им очень сложно получить визу из-за всех этих политических сложностей. Они и в гости звали, но я чисто технически не могу этого пока.

Ничего плохого бы не было, если бы эти дети уехали в другую страну. Там все-таки детям с инвалидностью проще жить, чем в наших реалиях.

«Любовь изобразить нельзя»

Пэм:

— Сегодня, 17 января, Богдану исполняется 16 лет. Значит, я, по американским законам, не смогу его больше усыновить.

Но я очень надеюсь, что он в семье. Он уже взрослый, пользуется социальными сетями. Он найдется, встретится с Юрой…

Мы кажемся такими маленькими и бессильными перед законами. Что мы можем противопоставить злу, кроме огня нашей любви? О тех, кто принимает законы, говорят «сильные мира сего». Но настоящая сила не в политике, она в человечности. Политики в двух наших странах могут изображать ненависть ради какой-то своей выгоды. А вот любовь изобразить нельзя. Она или есть, или ее нет.

Простые мамы, такие как я и Александра, просто любим своих детей и хотим, чтобы у них все было хорошо.