— Какого возраста ваши пациенты?
— Им до 28 дней. В экстренных ситуациях нас могут и на ДТП отправить, и на экстренные роды на дому. Если мы находимся рядом, мчимся на такие вызовы. Но основные наши пациенты — младенцы.
— Сколько таких бригад работает в Москве?
— По городу работает три специализированные бригады реанимации новорожденных, которые занимаются консультацией, медэвакуацией, в том числе младенцев с коронавирусом. Одна из бригад выделена только под коронавирусную инфекцию. Врачи ее занимаются исключительно транспортировкой и эвакуацией новорожденных, которые либо инфицировались от матерей, либо мамы были в контакте с больными людьми. Я работаю в соответствии с текущим графиком – в какую бригаду поставят, с той и еду. Сейчас 6 докторов находятся на больничном листе, поэтому нагрузка на врачей возросла.
— Куда госпитализируют детей с коронавирусом? Понятно, что не в Коммунарку, а куда?
— Если такие дети не нуждаются в реанимации, но им требуется терапия или наблюдение, их везут в специально перепрофилированные детские отделения городских больниц — ДГКБ им. Башляевой, инфекционную больницу № 6. Там существуют и отделения патологии новорожденных для таких детей, и отделения реанимации, где сейчас занимаются исключительно новорожденными с этой инфекцией.
— Как и многие врачи, вы сразу адекватно оценили опасность нового вируса?
— Мое отношение было серьезным изначально: когда только началась эпидемия в Китае, и с появлением первых случаев у нас. До сих пор не отработаны технологии ни по диагностике, ни по лечению коронавируса, это мое личное мнение.
Допустим, проводится тестирование, процент достоверности условно варьируется от 40 до 80%. Ведь существуют ложноположительные и ложноотрицательные пробы. По всему миру такие данные. Нет и специализированных лекарств для лечения ковида. Нет пока и вакцины.
— Вы уже упомянули, что шесть ваших коллег сейчас на больничном, получается, нагрузка серьезно возросла?
— В разы. И это не только скорой помощи касается. Кто первый встречается с больными пациентами? Врачи поликлиник и скорой помощи. Они первыми и выбыли.
Те, кто лечит пациентов в Коммунарке, перепрофилированных больницах, тоже подвергаются риску, но они хотя бы знают, что имеют дело с опасной инфекцией, работают в СИЗах. А врач поликлиники и скорой не всегда имеет представление, на какой вызов он отправился. Когда выясните, что человек болеет и есть подозрение на коронавирус, вы уже с ним проконтактировали. Ведь не на каждый вызов костюм надевается.
— По какому принципу врачи скорой определяют, когда надевать защитный костюм, а когда нет?
— 100 % — если есть подтвержденный диагноз «пневмония». Обычно это подтверждается на этапе поликлиники, либо есть положительный тест Роспотребнадзора. Когда бригада выезжает к инфицированному именно коронавирусом, всегда надевает средства индивидуальной защиты.
Но надо понимать, что бригады скорой выезжают и на ДТП, инсульты, инфаркты. И никто не может гарантировать, что пациент с инфарктом не болен коронавирусом. А на все вызовы нереально облачаться в «костюмы белой моли», как мы их между собой называем.
— Кто и как определяет, куда везти пациента с коронавирусом, в какую больницу? Можно, например, по желанию попасть в Коммунарку?
— Сотрудники скорой помощи это не решают, выбор больницы определяют диспетчерские службы. Диспетчер исходит из количества мест в больнице. Какой смысл везти больного в переполненный стационар? Учитывая, что сейчас много больниц, перепрофилированных под инфекционные госпитали, выбор есть. Бригада делает запрос на транспортировку и получает из диспетчерского пункта информацию, куда везти пациента. Это что касается работы скорых в общем.
С нашими маленькими пациентами все проще: педиатр из стационара в электронном виде отправляет заявку, куда ребенка нужно перевезти. Бригада эвакуирует детей по мере поступления вызовов. Врач, фельдшер, водитель надевают индивидуальные средства защиты, ребенка помещают в специальный инкубатор.
— Как обрабатываются кареты скорой помощи после вызовов к пациентам с ковидом?
— Перед тем, как покинуть территорию больницы, откуда мы забрали ребенка, автомобиль проходит наружную санитарную обработку. После госпитализации ребенка мы вручную обрабатываем машину спецсредством, включаем Дезар (ультрафиолетовый облучатель воздуха), а уже на подстанции машина проходит полную санитарную дезинфекцию снаружи и внутри.
— На ваш взгляд, врачи скорой в этой эпидемии рискуют больше, чем остальные?
— Да. Потому что врач не всегда знает, к кому едет.
«К этому времени у меня уже обоняние пропало»
— Как и когда заразились вы?
— 16 апреля я был в Ярославле у своей семьи. 17 апреля вышел на работу, 20 у меня планово взяли в очередной раз мазки. Утром 21 апреля я почувствовал недомогание, мне сделали КТ, легкие были чистыми, тестирование тоже ничего не показало, я ушел домой. 23 апреля мне позвонил сотрудник нашей подстанции и сообщил, что у меня положительный тест на коронавирус.
К этому времени у меня уже обоняние пропало, и я в целом неважно себя чувствовал. Я заразил свою маму, она сейчас лежит в университетской клинической больнице №3. Врачи в перепрофилированных стационарах работают вахтовым методом, отсиживают две недели карантина и идут домой. А мы после смен на скорой сразу едем домой, поэтому наши близкие часто в опасности.
— Кроме потери обоняния, что-то еще было?
— Небольшое затруднение при дыхании, я поднимался на второй этаж и ощущал дискомфорт, одышку.
— Какие чувства у вас вызвало заражение ковидом?
— Паники не было, принял как факт. Ежедневно происходит мониторинг со стороны Мосгорздрава, мне звонят и спрашивают о моем самочувствии, состоянии.
— Чем вы лечитесь?
— Лечение я уже практически закончил, грех жаловаться, лекарства привезли быстро. Роспотребнадзор передал с работы данные о моей болезни, приехала скорая.
Конечно, задали вопросы: «Квартиру не покидали, не нарушали режим?» Скорая помощь и привезла лекарства, и передала данные обо мне в поликлинику. Из поликлиники приходил врач, оформил больничный лист и тоже предлагал лекарства. Понятно, что я не буду брать их и там, и там, меня и без того врачи скорой обеспечили. Лечусь калетрой, это противовирусный препарат, используется при лечении СПИДа. И имматрой, этим лекарством лечат малярию. Эти лекарства неплохо себя зарекомендовали в лечении легких и средних форм коронавирусной инфекции. Сейчас появляются новые данные, что и осложнений у них много, и токсическое действие может превышать лечебное. Пока мы только собираем и копим информацию по коронавирусу, анализировать ее будем позже.
— Но если ваше лечение к концу подходит, значит, эти препараты вам помогли?
— По крайней мере, не повредили. Я рисковать не стал, всю терапию прошел. Хотя кроме нарушения обоняния, симптомов не было. Может, чуть покашливал.
— Кто вам привозит продукты?
— Слава Богу, есть друзья и родственники. Они помогают мне, соблюдая режим. Если кто-то из моих друзей заболеет, когда я выпишусь, я также им сумки под дверь буду носить.
— Чем занимаетесь на больничном?
— Как я уже говорил, много звонков с вопросами, скучать не приходится. У меня сыну 4,5 года, он любит «Лего», я купил несколько конструкторов и сейчас дома для него их собираю. Руки заняты, голова тоже.
— Плазму с антителами сдавать будете?
— У меня масса хронических заболеваний, мою плазму просто не возьмут. Ну и я перенес коронавирус в легкой форме, а ценность плазмы определяется количеством антител. Они вырабатываются преимущественно у тех, кто перенес вирус в тяжелой форме, именно такая плазма дает положительный терапевтический эффект. В моем же случае риск от трансфузии превышает эффект от полученной терапии.
— Скучаете по работе?
— Уже нет мочи сидеть дома. Говорят, кто переболел в легкой форме, имеют не полный иммунитет, в отличие от тех, кто болел тяжело. Надеюсь, хоть 2–4 месяца продержусь, побуду в строю. Не исключено повторное заражение, формально такой риск существует.
«Тяжело от осознания, что мы еще не вышли на плато»
— Что сейчас для вас самое сложное?
— Иногда наваливается чувство беспомощности. Все прилагают усилия к тому, чтобы остановить эпидемию, а результат пока низкий. Тяжело переживаю смерти коллег, товарищей. Тяжело от осознания, что мы еще не вышли на плато, дай Бог, к лету только выйдем.
— Что самое страшное, что вы видели за это время эпидемии?
— Нас, врачей, уже трудно чем-то испугать, работаем, как всегда. На этот счет можно процитировать фразу из фильма «Тот самый Мюнхгаузен», слова губернатора в исполнении Леонида Броневого: «Да, я тоже хожу на работу каждый день. Да, это не подвиг, но что-то героическое в этом есть».
— Изменились ли ваши сны за это время?
— Работа мне не снится. Один мой учитель говорил, что сны — это избавление от ненужной информации. Поскольку вся информация мне нужна, то ничего не снится.
— Эта ситуация во многом показала несовершенство системы здравоохранения. Если вы считаете также, то в чем оно? В чем видите провалы или слепые пятна?
— Выработанные, еще до конца не утраченные навыки и принципы работы медслужбы, накопленные за долгие годы Советского Союза, пока работают. И поэтому наша служба еще не в той мере просела, как в других странах.
Но удручает самодисциплина граждан. Что определяет порядок? Стабильность и стереотипы. Был бы элементарный стереотип всем носить маски, все бы их и носили. А пока у нас несерьезный подход: если нельзя, но очень хочется, то можно. А должно быть иначе: сидеть дома — значит, сидеть дома. Носить маски — значит, носить маски. То есть я вижу проблему не в системе здравоохранения, а в законопослушности людей.
— На ваш взгляд, когда кончится эпидемия? И что нам поможет — карантин, естественная иммунизация, прививки?
— Я поддерживаю точку зрения иммунологов-вирусологов: пока 80% популяции не перенесет коронавирусную инфекцию в той или иной форме, пандемия не остановится. Это просто законы такие.
Самоизоляция нужна для того, чтобы медучреждения могли справиться с наплывом больных, чтобы не возникло критической перегрузки. Физически ни одна медицинская служба ни одного государства не сможет справиться, если одновременно заболеет подавляющее число граждан. Не хватит ни оборудования, ни средств индивидуальной защиты, ни лекарств. Поэтому нужен карантин.
Но русские люди такой педантичностью, как китайцы, не отличаются. Выйдите на улицу и посмотрите, сколько людей в масках ходят. Одни склонны паниковать, а другие слишком легкомысленно относятся, им кажется, что их сия чаша минует. Боюсь, что это не так.
Только на нашей подстанции двое коллег умерли от коронавирусной инфекции, обольщаться не приходится.
— Что вы сделаете, когда эпидемия закончится, о чем вы мечтаете?
— Конечно, мечтаю об отпуске, о том, чтобы увидеть свою семью. Я обычно раз в четыре дня ездил домой: три дня отработал, на три дня домой приехал. А сейчас я безвылазно живу в Москве, в процессе воспитания ребенка не участвую, меня это угнетает. Я сыну нужен, он нужен мне. Об этом больше всего и мечтаю — поскорее увидеть своего ребенка и жену.