Большой театр, счастье и пальцы стерты в кровь. Балерина Катерина Кудрявцева

Долгие годы я не могла слушать «Кармен» 

Это был сольный номер Катерины Кудрявцевой на выпускном Московской государственной академии хореографии. Финальный концерт давали в Большом театре. Зазвучала яркая, энергичная музыка Бизе. В начале первого прохода 16-летняя Катя поняла, что исполняет свой последний танец — уже год она жила с диагнозом «рассеянный склероз» и справкой об инвалидности.

— Похоже на замедленную съемку, когда человек видит, как летит пуля. Я почувствовала, что это конец моей карьеры. Но я была счастлива, потому что хорошо станцевала. Меня всегда привлекало что-то на грани, где можно показать темперамент, свободу. Кармен — это действительно я, — вспоминает Катя свой выпускной.

Она оставила выступления после того, как недолго поработала в театре на второстепенных ролях. С каждым годом ее здоровье ухудшалось. Вот уже несколько лет она ходит только с поддержкой.

— Первое время после того, как ушла из театра, я запрещала себе думать о балете. Долгие годы не могла слушать музыку «Кармен». У меня начиналась истерика, внутри что-то сжималось. Этот номер — лейтмотив всей моей жизни…

Вместе мы устраиваемся в большой комнате. Здесь все напоминает о занятиях танцами: большое зеркало во всю стену, под ковром постелен линолеум — такой покупали специально, чтобы на нем не скользили пуанты, — и плоская люстра, которую случайно не заденешь во время прыжка.

— Помню, здесь висели стеклянные двери (указывает на дверной проход, где сейчас по бокам прикручены крепления для балетного станка). Однажды в детстве я делала колесо и прошибла ногой стекло.

Мы сидим на полу по-турецки — так Кате потом удобнее вставать. У нее большие, по-детски удивленные глаза и густые выразительные брови. Иногда, увлекаясь рассказом, она приподнимает вверх левую кисть — грациозную и слегка расслабленную, — а правую кладет на колено: рука зажимается и плохо слушается.

Мама сказала: «Тебя должны носить на руках»

А танцевальная карьера началась, когда Кате было 2 года и 9 месяцев. Ее записали в клуб, где преподавала пермская балерина. Потом были разные ансамбли, где девочка стала солировать. Родные не просто отдали ребенка в кружок, чтобы он куда-то тратил свою энергию и с пользой проводил время: они хотели, чтобы Катя занималась танцами профессионально.

— У нас в семье все привыкли классно делать свое дело. Дедушка работал главным редактором газеты «Советский спорт», бабушка — химиком, а мама — журналистом. Именно дедушка настоял на том, чтобы я поступила в академию хореографии.

Один из ее детских номеров оказался пророческим. Катя играла олененка, который учится ходить, по сценарию из чума ее выносили охотники. После этого, глядя на фотографию, мама любила повторять: «Такую женщину, как ты, мужчины на руках должны носить».

— «Мам, ну ты чего?» — удивилась я тогда. А сейчас так и получилось. Меня носят, потому что мне сложно идти самой, я учусь заново.

В обычной школе Катя провела полтора года, а потом сдала экстерном программу до третьего класса и поступила в академию. Будущие балерины изучали классический танец, русский язык, французский, литературу, музыку, фортепиано — список предметов можно продолжать долго. Сначала тренировались танцевать на полной стопе, на пуанты становились позже.

— Очень продуманная система. С каждым годом, по мере роста мышц, что-то добавляется, ты лучше понимаешь свое тело… Вот смотрите. Например, в первой позиции (Носки разведены в стороны, пятки касаются друг друга. — В.С.) центр тяжести должен располагаться между вторым и третьим пальцем ноги. Вы часто чувствуете, где у вас второй и третий палец?

В академии Катя узнала, что у нее короткое ахиллово сухожилие: садиться на пуантах в пятой позиции было трудно. Чтобы не подниматься, она объясняет нам на руках, как выглядит пятая позиция, поставив их на пол, как будто это ноги балерины. Пальцы передней ноги должны касаться пятки задней.

— Распространенная позиция, но очень сложная. Все ругались: «Кать, поставь пятки». Ну не могла я поставить эти пятки! Но свой недостаток я обернула в преимущество. Чтобы оттолкнуться и прыгнуть, кому-то нужно две секунды, например. Я сократила время до миллисекунд — и просто летала, делая в воздухе шпагат. Получалось здорово.

Бабушка, видя, как устает ее внучка в академии, однажды спросила: «А тебе вообще это нравится?»

— Но никто ведь не интересуется, нравится ли вам дышать? Это была моя жизнь. Поэтому так больно, когда все закончилось. И как важно родителям развивать ребенка еще в чем-то. Его могут отчислить, либо что-то может случиться со здоровьем. И все, мир мгновенно разрушится.

«Все ясно. Вот тебе инвалидность» 

Катя почувствовала, что с ней что-то не так в 11 лет: она тяжело переживала смерть дедушки — Валерий Георгиевич умер от рака головного мозга. Через несколько месяцев у нее было сильное отравление. Не успев оправиться, девочка пришла в академию на гимнастику. Сделала стойку на руках, мостик — а когда поднялась, у нее вдруг скосились глаза. Запомнила, что в зале все засмеялись. После в глазах двоилось еще месяц.

Катиным танцевальным коньком было вращение, теперь с ним появились трудности. После череды вращений кружилась голова, в глазах все трепыхалось, кренилась рампа. Об этом она не рассказывала никому, кроме мамы. 

Катя восстановилась, продолжала учиться. В 14 лет она взяла вторую премию на Всероссийском конкурсе артистов балета в Краснодаре. Покрытие пола было таким скользким, что юная балерина упала в самом начале на вариации Китри.

— Там раз — и бежишь, раз — и бежишь, а я раз — и хрясь головой. Мой первый выход, представляете? Вся жизнь промелькнула в эту секунду. Ты с такими чаяниями приходишь! Но я встала и с легкостью оттанцевала до конца. Для комиссии оказалось важным, как я вышла из этого и подхватила музыку. Целое дело: в театре покрытие скользкое или нет. Мы натирали пуанты канифолью, чтобы не спадали, а она так разъедает пятки! Ты их стираешь просто до крови. Но еще хуже, если твоя хрустальная туфелька свалится.

Первое сильное обострение случилось через год — за две недели до второго, Международного конкурса в Москве.

— Я ждала этого выступления. Постоянно переживала, думала о нем. А тут еще и подростковый возраст, к которому я не была готова. И вот просыпаюсь в день экзамена по дуэту и понимаю: что-то у меня с ногами не то. Они какие-то тяжелые. Нет, для жизни это нормально, но для балета неприемлемо.

Стало ясно, что ни о каком конкурсе речи быть не может. Вскоре к тяжести в ногах добавилось онемение в бедре, животе и руке. Сильнее становились головные боли. Катя могла немного двигать правой рукой, но не чувствовала ее, поэтому письма подруге писала левой. Шесть раз подряд она ходила на МРТ, однажды врач сделал уколы по всему позвоночнику. Но никто по-прежнему не знал, что случилось.

— Что-то рушится, а как и куда двигаться — непонятно. Но как профессионал ты не позволяешь себе паниковать.

Случайно Катя услышала, как знакомый говорит по телефону с каким-то врачом, его имя запомнила на слух. «Мам, давай позвоним?» Это оказался главный невролог Москвы. Осмотрев Катю, он сказал, что все ясно: «Вот тебе инвалидность, а вот лекарство». Студентка второго курса Московской академии хореографии вышла из больницы с диагнозом «рассеянный склероз».

«Надо попрощаться с балетом…»

— И все. Но я осознала не сразу… Думала, что, если мне дали лекарства, я смогу вылечиться. Потом стала привыкать к слову «инвалид». Это вообще трудно, я избегала его. Однажды мы были на даче, и я услышала, как мама с бабушкой говорят: «Надо попрощаться с балетом…» Просто помню свою истерику. Попрощаться? А в моей картине мира не было такого. Есть балет — и ты им дышишь.

Для балерины пропустить две недели занятий — уже проблема, а Катя пропустила четыре месяца. Вернувшись в академию, она снова училась делать простейшие движения.

Но любой человек, который имеет дело с чем-то запредельным вроде балета, не жалуется. Ну а как выжить иначе? Понятно, что у тебя пальцы стерты в кровь, но говорить про это не надо.

Зимой случилось еще одно обострение, хотя уже не такое сильное. Хуже двигались рука и нога. Спустя полгода после первого обострения девушка взялась репетировать один из самых тяжелых номеров даже для зрелых артистов — танец с барабанами из балета «Баядерка». Он подходил Кате по темпераменту, и она была единственной студенткой, которая могла исполнить здесь женскую партию.

— Был такой ритуал: перед выходом все друг друга хлопали пятерней по спине, чтобы пробудить азарт, мощь, дикость — это то, что тебя продержит, потому что нагрузка сверхчеловеческая. Говорю: «Бейте и мне». — «Катя, ты что?» Ударили, но не так сильно. Я закричала: «Да бейте нормально!» После танца долго приходили в себя: выбегаешь за кулисы, пытаешься отдышаться и поймать воздух ртом. Посмотреть со стороны — умирают люди. Такой силы номер. Я это выдержала. Как? Плохо.

В конце года Катя сдала госэкзамены на «отлично». Для педагога болезнь ученицы была ударом. Ее маме она сказала, что потеряла самую лучшую ученицу. А для Кати такие слова прозвучали как откровение. Лучший обычно стоит у станка посередине, но это место ей никогда не принадлежало.

А дальше был концерт в Большом театре, где она снова танцевала «Кармен». Потом, сравнивая записи своих выступлений на втором курсе и год спустя, на выпускном, балерина увидела, что многое изменилось.

— Это два разных человека, хотя там мне 15, а здесь 16. А на самом деле прошла вся жизнь. За год мне поставили инвалидность, произошел полный крах, когда я слышала, что пора заканчивать… Этот номер я перетанцовывала, пережив трагедию. На выпускном я уже гораздо взрослее. Танцую с такой же легкостью, но появился надрыв.

«Я пошла на самый жестокий вид карате»

Катя распределилась в Имперский русский балет, хотя до болезни, как одна из самых способных студенток, рассчитывала на Большой театр. Мама уже понимала, что никакого балетного будущего у ее дочери не будет, но Катя говорила: «Смотри, меня пригласили. Давай попробую». Протанцевала она совсем недолго и сама решила уйти, когда ей начали давать сольные партии.

— Я ушла не из-за болей, свое тело я тогда ощущала нормально. Просто видела, что так, как раньше, танцевать уже не смогу. Остаться здесь означало тянуть лямку. В любой момент могло случиться обострение. А я привыкла все делать классно. Либо ты душу выворачиваешь и полностью отдаешься танцу, либо… Это было ниже моих чаяний. Я не могла допустить мысль, чтобы мне в театре сказали: «Кать, пора прощаться». Лучше уйти самой.

Две недели каждую ночь ей снились самые счастливые моменты балетной жизни. Во сне казалось, будто она стоит на сцене и ощущает, что станцевала очень хорошо. Но днем думать о балете себе запрещала — чтобы выжить.

Катя не особо размышляла, чем дальше будет заниматься. Она давала частные уроки дома, преподавала в танцевальных студиях, занималась английским, а потом поступила в РГГУ на религиоведение с одной мыслью: возможно, древние тексты помогут ей ответить на вопрос, в чем смысл жизни.

Сразу после того, как оставила театр, записалась на карате. Это оказался самый жестокий вид — единственный, где можно бить в голову. Боевое искусство не было способом забыть балет, просто Катя привыкла к сумасшедшим физическим нагрузкам. Когда они закончились, тело не понимало, что происходит. Через четыре года она получила черный пояс.

— Это было так же тяжело, как танцевать, но здесь я чувствовала поддержку, карате казалось просто раем. Балет — это соревнование, конкуренция, зависть. И чем больше получается, тем больше тебе завидуют и тем более одиноким ты становишься. Поэтому в академии у меня вообще не было друзей. Когда я вернулась в обыкновенный мир после балета, меня спрашивали: «Привет! Как дела?» И я сразу настораживалась: «А что тебе надо?» 

На тренировки Катя ходила даже по праздникам и никогда не говорила, что ей трудно. У балерины осталась привычка всегда повторять: «Я могу. У меня все хорошо». Хотя иногда это было совсем не так.

— Ты в порядке? — спрашивал тренер. 

— Нормально.

— Устала?

— Нет.

Хотя тренер отлично видел, что Кате непросто. Не имея совершенной техники или тяжести удара, Катя обладала хорошим броском и силой духа. Однажды на тренировке она впервые попробовала разбить доски. Ее не испугало, что это порой не удавалось крепким мужчинам: некоторые расшибали руки в кровь.

Когда сосредоточенно стала в стойку, каратист, державший доски, глядя на ее маленький кулак, еле сдержал улыбку. Одной рукой девушка разбила две доски, а потом еще две — пяткой, показав свой профессиональный балетный мах. Затем собрала обломки и легко побежала на место.

— Я не успела проанализировать, что можно и не разбить. А вот потом были моменты, когда не получалось. Но я разгадала, в чем секрет. Ты бьешь не в доску, а мимо, с проносом — в человека, который держит ее. Какая разница, что перед тобой, если ты смотришь на цель? И я поняла, что этот принцип действует во всем, даже в ситуации с болезнью. Не бей по болезни, иначе ты разобьешь себя. Смотри дальше.

Периодически Катя лежала в больнице, капала гормоны. Правая сторона работала слабо. Занятия карате закончились: на три года уехал тренер, а она после университета выиграла грант на учебу в Бельгии.

Со временем здоровье ухудшалось, чаще случались обострения. Она хотела вернуться к спорту, но медлила. Стала искать, чем хочет заниматься, пришла в журналистику: писала для разных изданий — от «Вечерней Москвы» до «Литературной газеты». Параллельно защитила кандидатскую диссертацию по культурологии, выпустила монографию, начала преподавать. 

— И у нее такие огромные глаза были в этот момент! «Когда? Когда мы будем танцевать?» Как будто я говорила о чем-то невозможном. «Ну вот сейчас пойдем». Мы занимались десять дней, я учила ее самым простым вещам: правильно дышать, расслаблять и напрягать руку, делать шаги. Так я открыла для себя занятия с особыми детьми. Я педагог балета, но помимо профессиональных знаний я могу донести и свой опыт болезни.

Год с этой девочкой Катя работала по Skype, а вскоре одна балетная студия предложила ей создать танцевальный проект для детей с ограниченными возможностями. Так она поняла, что нашла свое призвание.

— Не забуду эти голубые глаза и вопрос: «Когда?» Вот для чего были все мои страдания. И у меня в голове все стало на место. Балет — это постоянное преодоление. Любое настоящее искусство всегда находится немного за эмоциональными и физическими пределами. После концертов ты возвращаешься в мир и понимаешь: а ведь он пресный. Я нашла себя, только когда встретила ту девочку. Ребенок делает шаг, дышит, он радуется и хочет жить. Вот тогда мир не пресен, тогда появляется смысл.

«Уговаривали делать кесарево, а я родила сама»

Катя отдыхает от долгого рассказа и зовет своих дочек, Маргариту и Анжелину. По будням они ходят в садик и возвращаются домой к шести вечера. Девочки заглядывают в комнату и бросаются на пол обнимать маму, а потом принимаются бегать по комнате. 

Их любимое занятие — карабкаться по шведской стенке. Особенно это по душе младшей Анжелине, дома Катя называет ее ангелочком. Девочка с озорным хвостом на макушке, пухлыми щеками и такими же большими глазами, как у мамы, хватается за перекладину и проворно забирается на самый верх, а потом оглядывается и смотрит на Катю — просит снять.

— Мама не подойдет, — объясняет она дочке.

Анжелину спускает на пол Люда, наш фотограф, но девочке понравилась игра, и она снова проделывает то же самое. Мы выжидаем, что будет дальше.

— На руки! — зовет она.

— Слезай сама. Ты умеешь. Опускай ногу на нижнюю перекладину, — улыбается Катя.

— На руки! — требует ребенок.

— Тогда будешь висеть здесь.

— Жа-а-анна, — капризничает Анжелина, видя, что никто ее снимать не собирается.

— Жанной зовут бабушку, но у нас это имя нарицательное. Это человек, который всегда спасет. Вы, когда выполнили функцию «снять», сразу стали Жанной. Не обижайтесь.

Уловки Анжелины не сработали, и она сама, медленно переставляя ноги, спускается на пол под наши аплодисменты.

— Катя, а как вы решились на детей? Что говорили врачи?

— В начале первой беременности гинеколог паниковала: «Как ты не понимаешь? После родов будет только хуже!» А для меня ребенок означал, что я могу не только болеть, но и принести в мир другую жизнь. И со второй дочкой я тоже была счастлива: ко мне снова пришел ребенок… В первые месяцы беременности, конечно, случились тяжелые обострения. Я боялась, когда стали колоть гормоны, ведь в этот период вообще нельзя никакие лекарства.

— Что помогло не сломаться?

— Где-то после трех месяцев я каждый день стала делать двигательные упражнения, восстанавливала буквально каждую мышцу. Написала много статей. И еще мне ужасно хотелось рисовать. Правой рукой не могла, поэтому все делала левой. Мелкие детали мне были не под силу, я начала брать большие холсты. Рисовала и ногой — чтобы тоже разрабатывать.

К нам подбегает старшая, Маргарита.

— Через маму перепрыгну! (Прыгает через ноги Кати.) Через Анжелину перепрыгну!.. Через маму!

— Это может продолжаться бесконечно, — просит не обращать внимания Катя.

— А как прошли роды?

— Классно все прошло, за два часа родила. Но я попала в роддом раньше из-за ложных схваток. Была уже 41-я неделя, меня оставили, а потом еще семь дней ко мне ходили, уговаривая делать кесарево. Но я ответила: «Нет!» Писала медотказы о том, что беру ответственность на себя. Пыталась объяснить, что все у меня хорошо. Да, не работает нога, но это к делу не относится. Невропатолог посмотрел видео, где я занимаюсь, и отмахнулся: «Делай, что хочешь». В общем, это была тяжелая неделя. На выходные меня отправили домой: «Не рожаешь, всем надоела — иди».

А схватки уже сильные. Мама помогала, но с таким выражением лица: «Кать, что мы делаем?» А я, как всегда, со своей привычкой: «Сейчас-сейчас. Я потерплю, уже лучше». 

Мы успели доехать до роддома. В приемной женщина спросила, зачем я так кричу: «Тебе еще часов 6 минимум мучиться. Попробуй молчать». Я попробовала. Потом пришел врач: «Ну вообще! Это полное раскрытие, быстро в родовую!» После он сказал, что это были лучшие роды.

Маргарита танцует по комнате с мягкой игрушкой — кошкой-балериной. Потом вместе с сестрой они опять бросаются на Катю и со смехом едва ее не опрокидывают. 

— У нас по утрам бывает забавно. Я сплю на полу. Приходит маленькая: она меня воспринимает как бассейн — и прыгает рыбкой. Я объясняла им, как нужно держать удар. И теперь, когда кто-то из них садится мне на грудь, старшая говорит: «Мама! Не дыши!» Счастливые моменты, на самом деле… А вот после родов была сильная депрессия. Вроде я мать, а вроде и не мать: не могу держать ребенка на руках, не могу его носить. И после этого я перестала нормально ходить.

«Мы будем делать поклон!»

Сейчас Катя почти все время проводит дома и разрабатывает мышцы. Она встает в шесть утра, делает упражнения на полу, пока все спят, потом вместе с детьми занимается гимнастикой, а когда девочек забирают в детский сад, работает с педагогом балета или учит движения сама.

Чтобы показать нам, как она тренируется, Катя сначала становится на четвереньки, добирается до шведской стенки, берется двумя руками за перекладины и медленно, с усилием выпрямляясь, встает.

— На что похожи ваши ощущения? Тело забывает движения или оно не слушается?

— И то, и другое вместе. Оно привыкает двигаться неправильно, — говорит Катя, стараясь отвести левую ногу назад. Кажется, что все тело ей сопротивляется. — Хорошо, когда никого нет и темно. Ночью у меня начинает шевелиться стопа.

Анжелина обнимает маму и, не давая ей делать упражнение, опять залезает наверх. Уже зная, что никто ее снимать не будет, спускается сама.

— А как ваша правая рука?

— Очень долго ее разрабатывала, чтобы хоть немного двигалась. Хочется что-то изобразить, но пока не получается.

— Какое движение собираетесь освоить?

— (Не задумываясь.) Все! Например, sur le coup de pied (сгиб ноги у щиколотки). Сначала на полу, где нет силы притяжения и не мешает баланс тела. Уже затем встать и делать стоя. Руками — port de bras (движение рук по определенным позициям). Для этого нужно работать отдельно над разгибом правой руки и поднятием плеча. В более дальней перспективе — научиться делать движения, не держась за станок. Например, начать с самых простых — plié (приседание), battlement tendu (отведение ноги) — и постепенно усложнять, научиться стоять на одной ноге…

Катя отводит назад левую руку, плавно поднимает и опускает ее. Потом пытается развернуть стопу. За много лет правая сторона отвыкла двигаться.

— Смешной случай был недавно, — продолжает она. — Я сказала педагогу, что мы будем начинать и заканчивать занятия поклоном. Нужна дисциплина. Без разницы, как я это сделаю. Понятно, что под конец я не могу вообще ничего и просто растекаюсь по шведской стенке. Но осознание того, что я исполняю вот этот ритуал, внутренне поднимает меня совершенно на другой уровень.

Она разворачивается лицом к зеркалу и медленно наклоняется, дотягиваясь правой рукой до пятки. Затем, немного уставшая, опускается на пол, вытягивая одну ногу, а вторую сгибая в колене.

— Рассеянный склероз — такая болезнь, когда ты очень легко можешь разучиться и быстро выйти из формы. Все реабилитологи у меня балетные. Это верный путь, потому что тело помнит, оно откликается. Мы в основном занимаемся партерной гимнастикой: движения, которые обычно делают у станка, просто повторяются на полу. Как поднимается нога, как разворачивается.

— Мама, дава-ай, — щебечет Анжелина со шведской стенки.

— Это ее любимое слово. У меня раньше были силовые тренировки. Тренер подбадривал: «Давай, Катя!» Анжелина посмотрела на него, запомнила. Теперь, когда мне нужно встать, подходит и кричит: «Давай! Дава-а-ай!» (Смеется.) Зная мои лишения, девочки руку протягивают. Шнурки помогают завязывать. Они очень похожи на меня… Особенно маленькая. Такая же бесшабашная.

 — А как заставить тело сделать какое-то движение, если оно сопротивляется?

— Как педагог я знаю, что легче всего движения приходят через ассоциации. Например, у меня хорошо получается пятая позиция на полупальцах, когда вспоминаю букет цветов: как будто щиколотки перевязаны ленточкой. Можно представлять, что рисуешь пальцем ноги на потолке что-то… Через такие вещи я пытаюсь обмануть мозг. И это работает.

— Что в планах на будущее?

— По плану… Я пока не решила. Докторская, наверное.

Это и для денег нужно. Сейчас я могу сама себя обеспечить, давать частные уроки. Я писала дипломы тем же артистам балета. Самая легкая тема была про мужской классический танец.

— Катя, а сейчас вам снится балет?

— Сейчас нет. Я нашла себя в религии. Меня крестили еще в 16 лет, когда все случилось. А осознанно пришла в церковь несколько лет назад. Я попросила подругу отвести меня в храм, хоть и ходила с трудом. Было потрясающе, меня как будто ждали. Подруга вела меня за руки, батюшка сразу подвинул поближе стул — чтобы лучше видела алтарь. Я стала бывать там каждое воскресенье, причащаться. Иногда зимой просто садилась на такси и даже не знала, кто мне поможет войти, но кто-то обязательно подбегал.

Жизнь стала течь по-другому. Через церковь у меня очень многое выстроилось. Так что я отыскала ответ в древних текстах — в Евангелии. Я расцениваю историю с болезнью как начало новой жизни. Да, тяжело, да, безумно, да, на грани. Но, закончив с балетом, я просто резко повернула в другую сторону. Вряд ли бы я стала работать с особыми детьми. А так я поняла, что и правда хочу это делать.

Как бы трудно ни было, сумела упасть — сумеешь и встать. В эти моменты Марго говорит: «Мама, не дыши!» И я встаю.

Фото: Людмила Заботина
Материал был впервые опубликован 9 марта 2021 года