«Мы будем жаловаться!»
— Что ты вечно возишься с этими бомжами? — с досадой спросила меня одна наша прихожанка. — Пойдем лучше моей внучке вещи в Николином уголке подберем.
Елена Кучеренко
И мы пошли. Внучка же не виновата в том, что ее бабушка так относится к людям. Да и бабушка не виновата. Все мы порой так думаем: «Где я и где эти бездомные?»
Я начала рассказывать той прихожанке мои коронные истории. Как покойный Серега-бомж вечно помогал мне таскать в этом Николином уголке огромные тюки с вещами. А в это время мужская половина подворья желала Божией помощи и приходила мимо.
Или о том, как в тяжелый для нашей семьи период мне околохрамовые попрошайки деньги собирали.
Но закончить не успела. Подошла еще одна женщина. Вроде не из наших и вполне себе цивильно одетая. И мне пришлось улаживать конфликт между двумя дамами:
— Я первая эту кофту увидела!
— Нет, я! Вы уже взяли! Имейте совесть!
— Куда вы лезете! Я первая подошла. Здесь очередь!
— Какая очередь! Здесь для нуждающихся! А вы просто прибедняетесь!
— Да я здесь больше всех нуждаюсь!
— Девочки, не ссорьтесь, — попыталась вклиниться я. — Я всем подберу.
— Я первая! Как вам не стыдно! Спаси вас Господь!
— Это вас спаси Господь! Это я первая!
— Все! Время вышло! Уголок закрыт! — не выдержала я.
— Ты не имеешь права! — неслось мне вслед. — Мы будем жаловаться настоятелю!
А на паперти сидели мои попрошайки и ничего не требовали, ни из-за чего не ругались и никому не жаловались.
Они просто радовались, что я вернулась из своей деревни:
— Ленка, ты такая загорелая!
И только одна из них робко сказала:
— Если будет в уголке какая-то мужская обувь — не дашь? Там у метро один дядька валяется — босой совсем.
«Веди себя нормально! Святое место»
Вот поэтому я «вечно и вожусь с этими бомжами». Потому что пока те дамы с горящими глазами вырывают друг у друга несчастную кофточку, они думают, кому из их друзей-бездомных что надо.
— Маш, идем, я тебе подберу что-нибудь, — зову я одну из них.
— Да вроде есть пока все. Разве что памперсы бабе Зине… И Юре что-нибудь на ноги… А у Вали внуки объявились. Ей бы детское…
— Хорошо. А тебе-то?
Я «вожусь» с ними, потому что слышала, как говорили они какому-то «залетному» — пьяному и громкому дядьке: «Тихо, тут храм, не надо шуметь. И бутылки свои не бросай. Веди себя нормально! Святое место».
А тетечки те ругались, и ничего их не смущало. Ни храм, ни святое место.
Вот еще случай в том же Николином уголке. Я как раз дежурила, и пришло много народу. Один наш бездомный вместе со всеми ждал своей очереди. И тут появилась женщина, которую мы уже неплохо знали. Она из Донбасса. Был как раз пятнадцатый год. Рассказывала, что у нее разбомбило дом и она вынуждена была уехать. Уверена, что так и есть. Такими вещами не шутят.
Сначала та женщина вела себя достаточно скромно. А потом начала открывать дверь ногой: «Так! Мне нужно то и то».
В тот вечер она потребовала, чтобы ей выдали без очереди.
— Простите, я не могу. Тут мамы с детьми, бабушки, вы же видите.
— Тогда мне впереди этого бомжа!
— Почему? Он тоже занимал и ждет вместе со всеми.
— Мне что, теперь в бомжатнике сидеть?
— Лен, выдай ей, я подожду, — обратился ко мне тот бездомный парень. — Ничего страшного…
Фото: Flickr.com
Мой знакомый священник, отец Анатолий, недавно сказал: «Иногда человеку нужно удариться о самое дно, чтобы начать всплывать. А само падение — незаметно и бездонно».
Мне потому они так нравятся, что даже в такой ситуации эти люди не теряют чувства юмора и относятся к себе с иронией. «Ленка! А подбери мне у вас там в Николином уголке что-нибудь! Но не такое — здесь сидеть. А что-нибудь шикарное — в свет выйти», — заявила мне как-то Валя.
Я еще потому с ними «вожусь», что как-то видела, как покойный Серега, который таскал мне тюки, снял с себя куртку и накрыл ей другого бездомного.
Да, тот другой был отвратительно пьян. Он валялся и вонял. Но было холодно, и Серега, сам рискуя замерзнуть, отдал все, что у него было, — куртку. Чтобы человек не погиб. Хорошо, тогда в уголке у нас оказалась мужская дубленка.
«Пьяную бомжиху в храм?!»
Написала я про этого пьяного и вспомнила историю. Это случилось несколько лет назад. Каких-то участников уже нет в живых, кто-то исчез в неизвестном направлении. И только женщина-врач скорой помощи иногда приходит к нам на службы.
Тогда напилась вдрызг одна попрошайка. Она уже была в летах и очень плохо ходила. У нее были больные ноги, и передвигалась она с помощью палки либо ходунков. Но квасила иногда, как будто у нее есть запасная печень.
Была зима, часов семь-восемь вечера. Помню точно, что служба закончилась, люди почти все разошлись и ворота уже закрывали. А та пьяная упала на землю в сквере метрах в ста от подворья и захрапела. Поднять ее не было никакой возможности, потому что она совершенно не стояла на ногах, а сама — очень полная и тяжелая. Другие попрошайки как-то пытались привести ее в чувство, но безуспешно.
Кто-то вызвал скорую помощь. По-моему, церковный сторож.
Приехали врачи, осмотрели «больную» и сказали:
— А с чем мы ее в больницу повезем? С пьянством? Ее никто не положит, а нам — выговор еще. Вы ее лучше занесите в храм и положите куда-нибудь. Замерзнет же на земле.
Это услышали две припозднившиеся прихожанки, которые проходили мимо:
— Еще чего не хватало! Пьяную бомжиху в храм?! Чтобы провоняло все?!
— Так она же умрет. Зима ведь, — смог сказать чуть менее пьяный Гена, тоже с паперти.
— А пить надо меньше! И работать больше! — продолжали дамы.
Я подошла к сторожу:
— Может, правда занесем?
Тот с сомнением смотрел на пьяную, которая уже успела сходить под себя, на возмущенных православных христианок…
— Так! Я не очень понимаю, почему нельзя занести ее в храм или хотя бы в туалет, — вступила врач скорой. — И зачем вы ходите на службы, если человек может умереть, а вам все равно.
Но раз так, будем грузить. Не бросать же ее здесь.
Тетушки посеменили прочь.
Но тут пьяная неожиданно открыла глаза:
— Я никуда не поеду! Нет моего согласия!
И опять вырубилась. Попрошайки и врачи хором пытались разбудить ее и донести, что без ее разрешения никто не имеет права госпитализировать, а на земле она замерзнет. Но было бесполезно.
— На нет и суда нет, — сказала врач.
И они уехали.
Ворота подворья были закрыты, сторож тоже куда-то испарился. Остались только сладко спящая пьянчуга, я и попрошайки.
— Лен, ты иди, у тебя же дети. Мы что-нибудь придумаем…
Я ушла, за что мне до сих пор стыдно. Не выдержала, вернулась через час, но там уже никого не было.
Они придумали. Попрошайки сняли свою теплую одежду, положили под нее, и Гена пошел звать на подмогу «своих». Привел откуда-то еще несколько бездомных, и они толпой поволокли свою пьяную «коллегу» в сторону автобусной остановки.
За этим занятием их и застала вернувшаяся скорая помощь.
— У меня прямо совесть была неспокойна, — рассказывала мне та врач, когда я неожиданно увидела ее у нас на службе. — Вернулись, а они тащат. А она песни орет. Оказалось, она тут в паре километров у кого-то ночует. Мы ее отвезли…
Но больше всего в этой истории женщину-врача поразило, как повели себя другие попрошайки:
— Не бросили, хотя могли бы уйти. Спасали подругу. А ведь понимали, что если бы она при них замерзла и умерла, им бы полиция такое устроила. И все равно остались. А те женщины со службы шли, и хоть что-то бы их души тронуло… «Бомжиху в храм».
И долго еще она, видя меня, вспоминала тот случай. Успокоиться не могла: «Надо же… Вроде опустившиеся совсем люди, а НАСТОЯЩИЕ ЛЮДИ».
«Как я могу продать жену?!»
Вот поэтому я и «вожусь» с ними. Потому что «можно оттолкнуться ото дна и всплыть, а падение бездонно». И не вожусь, а мы дружим.
Я знаю их истории, они — всех моих пятерых детей по именам. В отличие от многих наших прихожан.
Потому что иногда в них достоинства, христианства, человечности и сострадания больше, чем в нас, завсегдатаях церковных служб. Тут я и себя имею в виду, в первую очередь.
Кстати. Когда я однажды рассказала о них в интернете, кто-то написал такой комментарий. Я его даже сохранила:
«Лена, здравствуйте! Решила поделиться с Вами. Прямо когда услышала эту историю, про Вас вспомнила. Пишет мой муж:
“Ночная электричка. Последняя на Сергиев Посад. Лето. Народа в поздний час в вагоне довольно много. После Мытищ заходит музыкант, поет что-то современное типа Noize MC. В одной из песен слова: “Продай жену, купи посудомоечную машину”. Спел, поблагодарил. И народ его благосклонно принял, денежку ему бросает. И только бездомный из тамбура высунулся: “Как я могу продать жену!? Мать моих детей! Придурок!”»