Монахиня Елизавета (Сеньчукова)
Пророк Аггей обратился к народу Израиля со словом от Бога в 520 году до Рождества Христова. Израильтяне находились в Вавилонском плену, но император Дарий, пожалуй, самый могущественный из Ахеменидов, был человеком достаточно веротерпимым и разрешил евреям вернуться в свою землю и, что самое важное, восстанавливать Храм. Однако тут вышло неожиданное затруднение: народ как-то замялся. «Не пришло еще время строить дом Господа» (Агг. 1:2), — заговорили люди, и в принципе их можно понять. Нарушать небогатый, но вполне налаженный быт в Персии ради чисто духовной цели было как-то тревожно — тут на пропитание бы средства остались, чего уж за огромные проекты браться. Молились как-то без Храма несколько десятилетий, и еще помолимся.
И тут Бог устами пророка Аггея предупреждает: будете медлить — станете жить хуже. «Ожидаете многого, а выходит мало; и что принесете домой, то Я развею. — За что? говорит Господь Саваоф: за Мой дом, который в запустении, тогда как вы бежите, каждый к своему дому» (Агг. 1:9).
Почему так сурово? Ну хорошо, когда Моисей чуть ли не волоком тащил народ Божий 40 лет через пустыню, а Бог грозил карами (и наказывал) людей за упрямство, капризы, ностальгию по мясу, огурцам и дыням (Чис.11:5), которыми они питались в Египте — можно было сказать, что так выковывается новый человек, свободный, чтущий Единого и Единственного Бога. Но евреев в Вавилоне трудно назвать совсем уж несвободными, а на их веру никто не покушался: отношение со стороны местных властей и жителей к ним было достаточно уважительное — все-таки персы были не язычниками в классическом понимании, а монотеистами-зороастрийцами. К тому же еще прежний царь, Кир Великий, разрешил евреям вернуться на родину — и то, что многие остались на чужбине, говорит о вполне комфортном их существовании в Вавилонском царстве.
Но сейчас Богу нужно не освободить народ и даже не научить почитанию Его, а объединить его некоторой общей возвышенной целью и — больше того! — поставить его на служение.
И дело, оказывается, вовсе не только в восстановлении Храма. В следующей главе Он раскрывает Свой план: «потрясу все народы, и придет Желаемый всеми народами, и наполню дом сей славою» (Агг. 2:7). Это уже обещание, что некогда Бог приведет в мир Кого-то, Кого ждет все человечество. Исполнение этого мессианского пророчества мы и будем праздновать через полторы недели.
Тут встает вопрос: а мог ли Бог воплотиться в еще более стесненных обстоятельствах, если бы не было Храма Его в Иерусалиме? Может, не стоило заставлять так трудиться замотанных бытом людей?
И тут внезапно оказывается, что Божественная логика, характеризующаяся Его словами пророку Исаии: «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои» (Ис. 55:8) — то есть не следует ждать, что все Его замыслы нам будут понятны — так вот, эта Божественная логика изящно совпадает с обычной человеческой практикой.
Пророк Аггей. Миниатюра Минология Василия II
Империи сменяли друг друга, и в империи Римской к моменту пришествия Спасителя Храм Иерусалимский стал явлением уникальным. Иудейская вера в Единого Бога казалась не только непосредственно римлянам, но и другим населявшим государство языческим народам экзотикой гораздо большей, чем зороастрийцам вавилонянам — вот и отправляемый в этой религии культ казался чем-то необычным и потому привлекательным и вызывающим интерес. А вместе с любопытством к странным еврейским обычаям возникал интерес и к происходящим в этом загадочном народе духовным движениям — в том числе и мессианским, и, разумеется, самому выдающемуся из них — учению Иисуса из Назарета.
Это очень человеческая история: обычно мы замечаем то, что можно посмотреть глазами и пощупать руками.
Послы князя Владимира, как мы знаем из «Повести временных лет», почувствовали, что им близко именно восточное христианство, когда побывали в Софии Константинопольской. Мы можем много теоретизировать о величии Бога, но лучшим образом о нем будет свидетельствовать красота тварной природы. Так что Храм был необходим из соображений не только собственно культовых, но и, как бы мы сейчас выразились, миссионерских. Он должен был стать «картинкой для привлечения внимания», чтобы ни один народ и ни один гость Иерусалима не мог пройти мимо. Душа человеческая во все времена была полна неопределенной тоской по Богу, и встреча с таким мощным материальным выражением общения с Ним конкретного народа, как Храм, не могла не отозваться желанием присоединиться к этому общению: «Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего, говорит Господь Саваоф; и на месте сем Я дам мир, говорит Господь Саваоф» (Агг. 2:9).
Слава Храма Божия заполняет всю вселенную, превращая ее саму в Храм Божий, в котором рождается Сам воплотившийся Бог. В Рождестве Христовом пророчество Аггея сбывается уже не для одного только Храма: «Слава в вышних Богу, и на земле мир» (Лк. 2:14).