— У меня сейчас порой возникает такое ощущение, что я — домохозяйка, которая время от времени играет на фортепиано, как это делали дамы в XIX веке. Теперь, уходя играть, я ловлю себя на мысли, что с удивлением смотрю на ноты: «Как я раньше все это играла, это же так сложно? Как у меня вообще хватит сил это разобрать, выучить, а потом сыграть со сцены?!». Понятно, что это навык, и он немного уходит, даже когда мы отдыхаем на каникулах, а потом возвращается. И сейчас есть ощущение, что мы на каникулах и наша воля к ежедневным свершениям немного атрофируется. Наступает апатия, хочется в какой-то момент лечь и больше ничего не делать: ты не понимаешь, какая впереди перспектива.
Работа всегда для меня была источником силы. Я проваливаюсь в нее, как Алиса в параллельную реальность. Дома у меня жизнь мамы, в которой надо готовить, следить за уроками, вытирать сопли, налаживать эмоциональный контакт, учить ребенка справляться с гневом и так далее. Это серьезная профессия, с которой знакомы все мамы, и которая подразделяется на множество разных других профессий: ты должна быть кулинаром, психологом, учителем, гувернером, аниматором. Когда ты как бы соединяешь в себе, в режиме 24 часа в сутки 7 дней в неделю, все эти профессии, то начинает ехать крыша.
Раньше для меня выезд на гастроли был прямым выходом в мой личный мир — моей работы, моей духовной жизни, профессии, вообще моего существования в другом статусе. Сейчас я этот статус утратила, утеряла. Даже несмотря на то, что репетирую дома.
Для того, чтобы поддерживать концертную форму, нужно играть хотя бы по три-четыре часа в день. Но здесь важны не только физическая форма, не только навык, но и психо-эмоциональное состояние, с которым сейчас у всех непросто. Выходить на сцену после длинного перерыва всегда и всем довольно сложно. Но это дело времени, и когда все наладится, мы войдем в привычный ритм.
Сейчас я, если позволяют обстоятельства, занимаюсь два-три часа в день. Но не всегда получается, иногда удается выделить только час: если, например, у детей много занятий и вообще накопились домашние дела.
Зато, поскольку у меня сейчас нет никакого дедлайна, в котором все мы привыкли жить: когда послезавтра концерт, через две недели другое мероприятие, при этом надо успеть разобрать и выучить материал, — появилось время для неспешной творческой работы. А мне как раз надо сочинить несколько программ для нескольких проектов и сейчас на это есть время — я спокойно могу перебирать ноты, размышлять, сопоставлять, как все вместе будет звучать. Так что я играю в свое удовольствие, копаюсь в новых текстах, разбираю их.
Сейчас музыканты спокойно могут учить все то, что намечено на следующий сезон. У моих друзей и коллег, знаменитых музыкантов, с которыми я говорила, отменились все осенние, зимние, и даже весенние турне. У меня тоже уже отменились некоторые зарубежные концерты на осень. В России еще какие-то планы на следующий сезон мы строим, хотя вся индустрия, скорее всего, будет в течение года совершенно мертва. Если и состоятся какие-то концерты, то это будут единичные сольные выступления без оркестров, без оперных и балетных постановок. Задействованы будут какие-то исключительно камерные жанры: один-два человека на сцене, в шахматном порядке небольшое количество публики в зале.
Мне кажется, что очень многие люди сейчас будут бояться приходить в концертные залы. Не говоря уже о том, что у большей части нашей публики, сейчас, как и у всех, резкое ухудшение финансовой ситуации, будет ли у них возможность покупать билеты на концерты – большой вопрос. Потому что уровень экономического коллапса для всех людей беспрецедентный, пострадали все, кроме каких-то 10 процентов, которые на этом не потеряют, а, наоборот, очень сильно заработают.
Вся наша индустрия – концерты, театры – оказалась под ударом. «Метрополитен опера» в Нью-Йорке распустил свой оркестр до осени, а теперь ходят слухи, что там вообще не будет сезона. Конечно, по всему миру сокращают всех иностранных солистов.
Вообще строить какие-то планы сейчас невозможно: никто не может предсказать что и как будет. Думаю, надо готовиться к тому, что этот год будет провальным в смысле привычной работы, а станет неким мостом, по которому постепенно мы будем возвращаться к нормальной жизни. Сколько это возвращение продлится – три месяца, шесть или все двенадцать – никто не знает.
Когда лава потекла вниз
Чувство тревоги появилось уже в начале марта, но тогда еще казалось, что все это ненадолго. Ощущение было сродни тому, что вулкан взорвался, а все, кто стоит внизу, думают, что лава не потечет вниз, ее еще можно будет удержать. Но вулкан продолжает извергаться со страшной силой, лава потекла вниз и погребла под собой не только планы, не только то работу, но и важное ощущение, что ты за что-то в этой жизни отвечаешь и над чем-то имеешь власть.
Сейчас я на даче со своими детьми, занимаюсь уроками, готовкой. Мои дети, как, наверное, и все другие дети, вырванные из привычного ритма жизни и запертые в своих домах, находятся в глубочайшем стрессе. У них периодически возникают истерики. Если взрослый может объяснить себе свои чувства и как-то их проработать, прожить и что-то с ними сделать, то ребенку очень сложно: он не до конца понимает, что с ним происходит, почему он разом оказался лишен социума, всех своих привычных занятий, дел, общества. Для детей социализация крайне важна. Ради этого они, прежде всего, и ходят в школу.
Так что сейчас, когда мы уже больше двух месяцев сидим в замкнутом пространстве друг с другом и не имеем никаких возможностей общаться, кроме как по Zoom, им очень непросто. К тому же дети считывают состояние родителей, и, если родители тревожатся, начинают тревожиться и дети. И еще им трудно смириться с тем, что все идет не так, как они ожидали.
Например, на мартовские каникулы у нас с ними был запланирован большой выезд в Петербург, где у меня должно было быть три концерта. Оттуда мы собирались поехать на пару дней в Усть-Нарву. В Петербурге мы хотели ходить по театрам. К тому же, я планировала лечить в Петербурге детям зубы, там находится дружественная клиника, в которой это обходится значительно дешевле, чем в Москве. Уже позже, в апреле, выяснилось, что моей дочке нужно очень серьезное и дорогостоящее стоматологическое лечение, причем достаточно срочное, но оно откладывается, и это меня тревожит.
Мой сын – аллергик и в первые две недели мая, в период цветения березы, я стараюсь вывозить его на море. В этом году мы запланировали поездку. Естественно, деньги не вернулись.
Были и прекрасные планы на лето. Дочка со своим кружком истории культуры, в котором она занимается уже 4 года, должна была поехать на два-три дня, по традиции, в какое-нибудь историческое место. Теперь, конечно, понятно, что никуда кружок не поедет вообще. В начале июня сын, занимающийся ушу, должен был поехать в спортивный лагерь.
Хорошо, что мы сейчас не в Москве, а за городом, нам повезло недорого снять через друзей дачу. Это просто подарок, учитывая, как взлетели цены на загородную аренду, и я очень благодарна своим подругам за помощь.
Вместе с детьми каждый вечер мы что-то все вместе смотрим – посмотрели «Гарри Поттера», мультфильмы Диснея. К празднику Победы подобрала для просмотра несколько фильмов, но это всегда непросто – черно-белые они трудно воспринимают, им они кажутся скучными.
На самом деле, если бы сейчас не нужно было думать о выживании, то есть, если бы это было не падение в бездну, а запланированный прыжок с парашютом, если бы я, и все другие люди понимали, что у нас у всех есть деньги чтобы продержаться какое-то время, тогда бы мы использовали время, может быть с чуть меньшим отчаянием и с чуть большим толком. Тревога по поводу того, сможем ли мы выжить завтра, не дает насладиться моментом, который сам по себе был бы прекрасен. Ты сидишь, никуда не торопишься, имеешь возможность читать книги, работать не торопясь, налаживать контакт с детьми, узнавать их.
Но мы летим в бездну, не зная, есть ли у нас парашют, раскроется ли он, и что будет при приземлении. Поэтому, как говорит Людмила Петрановская, сейчас не время для личностного роста. Нужно просто тихо сберечь себя и не сойти с ума.