Бунт лабораторных мышей. Почему из Высшей школы экономики уходят профессора
Занятия со студентами будут проходить онлайн и только на бесплатной основе. В настоящий момент на сайте университета предлагается почти два десятка курсов — в том числе курс Владимира Мирзоева «Искусство кино: режиссура и драматургия», который запускался как профиль одной из платных магистерских программ Высшей школы экономики и не был открыт из-за недобора студентов.
Однако по словам поступившего на курс политического активиста и радиоведущего Егора Жукова, профиль отменили специально, чтобы не допустить его до занятий. Возможно, Жуков теперь запишется на этот же курс в «Свободный университет».
— Можно ли сказать, что, если бы не исход преподавателей из Высшей школы экономики, «Свободного университета» бы не было?
— Наверное, он появился бы в другие сроки и с другим планом работы. До поры до времени сама Вышка была свободным университетом. Мы там работали, получали удовлетворение, несли туда свои проекты и преподавательский энтузиазм.
Но ситуация стала меняться. Не все идеи стало возможно воплотить в НИУ ВШЭ из-за его все более громоздкой и сложной структуры. Поэтому даже если бы в Вышке не случилось той странной политизации, которая стала особенно заметна за последний год, все равно появился бы интерес к альтернативным моделям образования.
Понимаете, мы все — преподаватели Вышки — привыкли к разного рода академическим экспериментам, которые над нами ставил наш ректор Ярослав Иванович Кузьминов со своими советниками. Очень много изменений было даже за пять последних лет. Например, введение обязательных курсов по выбору, которые составляют существенную часть программы. Соответственно, преподавателям приходилось конкурировать за внимание студентов, предлагая им курсы на два года.
Кирилл Мартынов
— Но это же нормально — конкуренция за студентов. Или студенты к вам не шли?
— С этим как раз все было в порядке. Наш курс «Философия» на протяжении четырех или пяти лет выбирало много народу. Так что в самих экспериментах ничего плохого нет, но в какой-то момент надоедает, что над тобой ставят опыты, не спрашивая особо твоего мнения. Каждый год говорят: «Отныне вы будете работать по-другому, в совершенно новом формате, готовьтесь». Я сейчас употреблю несколько рискованную метафору…
— Давайте.
— Получился бунт лабораторных мышей. Такие вот мыши в профессорских шапочках, в очках, с колбами, реагентами в руках. Они не хуже экспериментаторов знают толк в опытах, потому что уже давно в этом бизнесе, стали экспертами и хотят, чтобы с ними считались. Да и пандемия уравняла всех в правах.
Где взять деньги?
— Кстати о бизнесе. На что будет жить «Свободный университет»? Этот вопрос неизбежно возникает, но тут же раздаются голоса: «Как вам не стыдно — только про деньги да про деньги! Были бы идеи, а деньги найдутся».
— Мне бы, конечно, хотелось рассуждать исключительно про духовность, тем более что мой предмет — философия, но для современного мира и для российского климата жизнь Диогена в бочке не слишком подходит. Замечательно быть идеалистом, но все-таки людям надо на что-то жить. И преподавателям тоже.
Сколько я видел этих дискуссий в сети про наши воображаемые деньги и откуда мы их будем брать!
Одни говорят, что мы закроемся, не открывшись, другие — что нас финансирует Госдеп.
В общем, как обычно.
— Есть еще одна глубокомысленная версия, что вам обещали деньги отец и сын Зимины.
— Да-да, это, видимо, такие волшебники, которые вылетают ко всем на вертолете по первому зову.
Сейчас наша задача — объяснить российскому обществу, чем мы занимаемся, почему мы этим занимаемся. У нас готово 19 курсов, а желающих — будущих слушателей — записалось в два раза больше, чем мы можем принять, и нам продолжают присылать мотивационные письма.
Мы существуем в волонтерском формате не потому, что мы такие идеалисты-бессребреники, а просто потому, что сейчас рано обсуждать вопрос про деньги. Надо сделать так, чтобы из волонтерского проекта наш университет стал чем-то бóльшим. Тогда это кто-то оценит, что даст определенные сборы.
— То есть краудфандинг.
— На определенном этапе — да.
— А когда-нибудь рассчитываете все-таки монетизировать вашу образовательную модель?
— Все упирается в то, что мы не можем оказывать образовательные услуги на территории Российской Федерации, потому что это требует лицензирования, а лицензия у нас вряд ли когда-то будет. Это одна из причин, почему у нас образование бесплатное.
То, чем мы занимаемся, с точки зрения российского права, — это домашние семинары, здесь юридически не придерешься. Ну и нам такая модель идеологически больше подходит, потому что платных образовательных платформ много, а нам интересно сделать бесплатную.
Выдавать ли дипломы?
— Давайте представим себе, что сейчас не сентябрь 2020-го, а сентябрь 2030-го. Где и как вы видите «Свободный университет»?
— У нас, кстати, нет по этому поводу единого мнения. Гасан Чингизович Гусейнов — он был нашим лидером изначально, но в силу определенных обязательств никому об этом не рассказывал — считает, что преподавателей во всем мире и в Европе замучали администрация, отчетность, необходимость постоянно волноваться о том, продлят ли контракт.
Гусейнов знает, о чем говорит, потому что он очень интегрирован в западную гуманитарную науку и академические процессы. Жизнь, которой живут преподаватели в Западной Европе, — довольно невеселая (хотя если ориентироваться на российскую реальность, то у них все прекрасно — их, по крайней мере, не увольняют за критику действующей власти).
Так вот, Гасан Чингизович считает, что в 2030 году мы должны быть международным академическим кооперативом, где преподаватели сами, на основе самоуправления, организуют образовательный процесс для тех студентов, с которыми они хотят работать. И студенты себе тоже выбирают преподавателя. Такая вот горизонтальная космополитичная университетская республика, где на русском, на английском и, возможно, на каких-то других европейских языках мы делаем то, что нам нравится: проводим семинары, конференции, исследования. И защищаем свою университетскую автономию от любой бюрократии. Это симпатичная идея, на самом деле.
Но мы в России. И моя мечта заключается в том, что летом 2030 года наши выпускники — россияне, украинцы, белорусы, любые другие слушатели гуманитарных программ, основанных на принципах liberal arts, — получат дипломы бакалавров, которые будут признаваться на территории Европейского Союза.
— А Гусейнов считает, что не нужны никакие корочки, дипломы?
— И, возможно, он прав, но в современном российском контексте это не работает. Идея кооператива хороша там, где много частных и государственных университетов, которые борются за студентов и за преподавателей. Тогда профессора могут делать какие-то дополнительные, альтернативные проекты. Но у нас нет этой конкурентной образовательной среды, хотя бы в силу отсутствия негосударственных университетов.
Но в моей мечте что мне не нравится? Что в 2030 году я бы не хотел, чтобы этот университет был на территории Евросоюза. Я бы хотел, чтобы он уже вернулся в Россию.
— То есть в ближайшие 10 лет вы видите университет европейский, не российский?
— Идея русскоязычного университета в Европе сейчас менее абсурдна, чем когда бы то ни было, не только из-за политического контекста в России и вокруг нее, но и потому, что сейчас сделать такой проект гораздо проще.
Твой студент может быть во Владивостоке, ты сам в Тюмени, а твой вуз — в Праге.
80% работы может идти по этому сценарию. Технологии, если их по-хорошему использовать, дают нам новые инструменты, а не создают проблемы.
Университет — это не онлайн-лекторий
— В манифесте «Свободного университета» сказано, что новейшие технологии активно используются бюрократами. В чем здесь проблема?
— Ну в Вышке, в частности, что-то без конца модернизируют. На деле это означает, что на преподавателей и студентов вешают все больше электронной отчетности, заставляют их ставить отметки в Learning Management System, так называемых LMS, которые не всегда хорошо работают и проигрывают в удобстве обычным Google-документам. Все эти технологии существуют для усиления контроля, а не для учебы.
— То есть цифра закрепощает, а не освобождает?
— Я бы не сказал. Когда во время карантина нас выбросило из привычного преподавания, то поначалу многие растерялись, но потом выяснилось, что это был момент полной анархии и свободы.
В новых условиях руководители не понимали, как руководить, а преподавателю пришлось, конечно, немного помучиться и приноровиться к зуму. Зато потом, если он не технофоб какой-то, он был свободен, как никогда в жизни. Мне, кстати, очень понравилось. Я бы предпочел встречаться со студентами в аудитории, но если выбирать между тем, чтобы вообще не вести занятий или вести их в зуме, то я выбираю зум.
Кирилл Мартынов. Фото: nLiberty / Facebook
— Чем будет «Свободный университет» отличаться от обычного онлайн-лектория, вроде Arzamas, «Прямой речи» или «ПостНауки»?
— Идея в том, чтобы перенести лучшие университетские практики в онлайн-преподавание, а не воспроизводить еще одну публичную просветительскую площадку. Возможно, мы выложим какие-то фрагменты для продвижения, но целиком курс будет доступен только его участникам.
У нас даже лекций особо не планируется. Основной учебный процесс будет проходить в группах не более 15 человек. Это академические семинары, с домашними заданиями, с проектами, возможно, с финальным экзаменом или работой. По результатам студент получает рекомендательное письмо.
Мы постараемся сформировать не публику, а именно студенческое сообщество, за счет того, что люди будут регулярно, из недели в неделю, общаться на семинарах. И, конечно, мы будем делать офлайн-мероприятия. Думаю, студенты сами подключатся к созданию площадок, где можно встречаться вживую, проводить конференции и так далее.
«Не будем делить людей на начальников и подчиненных»
— И все-таки университет — это в том числе среда, атмосфера, знаковое здание, в котором учились поколения. Коворкингом тут не обойдешься.
— Английский философ Гилберт Райл в книжке «Понятие сознания» рассказывает про иностранца, который приезжает в Оксфорд и просит показать университет. Его ведут на кампус: «Вот наша старинная университетская церковь, вот библиотека. Вот паб. А здесь — лекционные залы, а вон там — общежитие для студентов». Он говорит: «Это все замечательно, но я не вижу самого университета».
То есть в какой момент появляется университет? Наверное, когда рождается коллективный процесс познания, чувство причастности к общему образовательному проекту.
И мне кажется, что здание в центре Москвы — не единственный способ быть к чему-то причастным. Мы ведь умеем ощущать солидарность и преданность делу, даже не встречаясь каждый день в офисе.
Я регулярно бываю на Чистых прудах, в редакции газеты, где работаю. Там есть несколько баров, куда часто я захожу, знаю арендаторов и владельцев. Вчера мне написал в личку фейсбука владелец одного бара на Покровке: «Кирилл, у нас помещение по утрам фактически пустует. Можешь проводить занятия бесплатно».
Не могу передать, как я был тронут.
— Университет делает университетом причастность к постижению знаний. А что делает университет свободным университетом? Отсутствие бюрократии или что-то еще?
— Совершенно неприемлемо, когда преподавателю диктуют, о чем он может писать в социальных сетях, на какие общественные мероприятия он может ходить. Наши коллеги, как мне кажется, находятся в некотором страхе после той показательной порки, которую устроили Гусейнову.
Я-то — не большой ученый, меня можно уволить за малую вовлеченность в производство научных статей. А вот люди вроде Гасана Чингизовича или другой нашей коллеги и единомышленницы, Елены Анатольевны Лукьяновой, — звезды в своих дисциплинах, больше них никто не публикуется. И они работали в ситуации постоянного прессинга, что совсем не способствует хорошему образованию.
Это тем более грустно, что Вышка подготовила не одно поколение свободных, образованных, самостоятельных людей, которые не боялись говорить и делать то, что считают нужным — в рамках, естественно, закона Российской Федерации. И в том числе их деятельность нередко предполагала оппонирование власти. Поэтому я бы сказал, что свободный университет — это университет без страха за свои политические взгляды.
Это первое. А второе — у меня всегда эстетическое отвращение вызывает позиция «я — начальник, ты — дурак». Приходит преподаватель к студентам и говорит: «Я здесь главный, я доцент, я говорю — все молчат». Потом этот доцент попадает на прием к какому-то руководителю, и там уже ему самому затыкают рот и указывают на место. К сожалению, это повседневная реальность российского образования.
Мы хотели бы освободиться даже не столько от конкретного бюрократического диктатора, сколько от системы, которая плодит все новых и новых начальников.
Вы не поверите, свободный университет еще не успел начать работу, а уже столько народу хотело его возглавить!
— Кто, например?
— Да неважно, дело не в именах, а в подходе: «Без нас вы не справитесь, поэтому немедленно напишите нам сюда, и мы вам все сделаем. Вы нам еще спасибо скажете». Интересна сама эта парадигма — о ней еще Мишель Фуко писал: кто обладает знанием, тот обладает властью.
А мы вот хотим, чтобы знания были, а давления не было. Не будем делить людей на начальников и подчиненных.
«Мы все — большие патриоты»
— Кто ваши студенты?
— Мне кажется, пока у нас довольно много людей, условно говоря, из фейсбука, то есть более старших и лучше понимающих, чего они хотят от жизни. Что само по себе неплохо, но это не совсем та целевая аудитория, на которую мы рассчитывали. К нам записались в основном москвичи, хотя мы бы очень хотели «достучаться» до студентов из других городов России.
Мне только что Высшая школа экономики прислала последние семь тысяч рублей, оставшиеся от какой-то зарплаты, что очень мило. Я хочу эти деньги символически потратить на рекламную кампанию «Свободного университета» «ВКонтакте».
Сейчас мы в основном ждем студентов, которые уже где-то учатся. Фактически мы им даем бесплатные дополнительные курсы по выбору и надеемся, что они будут приходить в свой вуз и рассказывать, что это было полезно и круто. Такая у нас модель продвижения и расширения своего влияния.
— Пока что все это выглядит так, что люди будут приходить к вам за допобразованием.
— Нам важно продолжать развиваться. Если все будет нормально, мы анонсируем в октябре еще 20 или 30 курсов. Будем постепенно уточнять свою аудиторию и находить новую.
Я думаю, на втором этапе лучше поймем в том числе нашу социологию. И я совершенно не боюсь, что ко мне придут 30-летние ребята, интересующиеся политической философией.
— Для более юных слушателей есть еще одна проблема: отсрочка от армии. Здесь ее не будет.
— Увы. Но если мы ориентируемся на студентов, которые параллельно учатся в другом вузе, то отсрочку они получат там.
Зато будут и у нас свои организационные преимущества. Для людей, которые ориентированы на науку в современном мире, очень важны международные связи, поиски стажировок, академических обменов и так далее. В Вышке все было поставлено неплохо, но в целом по России эти вещи делаются либо формально, либо не делаются вообще. А мы в качестве дополнительного бонуса будем передавать студентам наши академические контакты, рассказывать, в каком университете проходят летние школы, связывать с потенциальными научными руководителями. Словом, поможем интегрироваться в западную учебную и научную среду, потому что мир един и знание едино.
На самом деле мы все — большие патриоты, особенно Гасан Чингизович Гусейнов. Я это без иронии говорю. Просто мы считаем, что свободные люди могут учиться и работать там, где они считают нужным, а российское образование — это часть мирового образовательного процесса.