Обычно к концу парадных и не очень парадных церковных мероприятий, куда приезжают мои иностранные друзья и знакомые, я впадаю в легкую тоску. И не только потому, что скоро прощаться. Просто если в программе мероприятий стоят поездки по епархиям и монастырям, там обычно щедро одаривают. Настолько щедро, что увезти с собой все не представляется возможным, ввиду ограничения норм провоза багажа на воздушном транспорте, да и конечности физических возможностей человека.
Друзья и знакомые периодически сгружают подарки мне, прося что-то передарить, что-то сохранить до следующего раза. Надо ли говорить, что следующего раза не бывает – то есть, в следующий раз появляются новые подарки, которые опять ни у кого не поднимается рука ни увезти, ни выбросить. И перетаскивать, складировать и разбирать все это предстоит мне.
Памятные сувениры, вручаемые участникам церковных торжеств и форумов, по степени бессмысленности и беспощадности намного превосходят то, что принято дарить в офисной и деловой практике. Тем более, в этих сферах давно пересмотрели подарочную политику в сторону облегчения, перейдя от напольных статуй и фонтанов на презенты ликвидные, вроде породистой выпивки.
Есть незыблемое церковно-сувенирное правило – чем выше чин, тем внушительнее и бесполезнее должен быть дар. Иерею еще могут преподнести книги, диски с музыкой, сумку с эмблемой мероприятия – в общем, вещи, как-то применимые в хозяйстве. Архиерею на это надеяться не приходится: архиерейские подарки проходят по высшей категории.
Основной принцип здесь таков: подарочное изделие должно выглядеть богато, быть масштабным и массивным, и ни в коем случае не должно иметь практической ценности. Вот есть у нас царь-колокол и Царь-пушка, первый огромный и не звонит, вторая огромная и не стреляет. Царь-подарок должен соответствовать этой монументальной традиции.
Если это просто памятная коллективная фотография — то большого формата, в увесистой раме со стеклом и на таком общем плане, что нельзя различить ни одного лица — только форма головных уборов и очертания одежд помогают опытному глазу определить, что на изображении, скорее всего, христианские клирики.
Если коробка конфет, то размером метр на метр, и конфеты внутри непременно седые — то ли из-за всего пережитого в ходе транспортировки, то ли просто в силу солидного возраста.
Если мед или варенье – то в тяжелой таре, стилизованной под бочонки, содержимое которых давно и необратимо перешло в твердое агрегатное состояние.
Милые дивеевские сухарики — и те отпускаются в устрашающе товарных количествах.
Но они хотя бы сьедобны. Их можно раздать, насытив, пускай не пять тысяч, но уж никак не менее пяти десятков. Сложнее обстоит с подарками неочевидного свойства, которые заставляют глубоко задуматься о том, что мог иметь в виду изготовитель. Вот что, к примеру, должен делать архипастырь с подаренным ему ларцом размером с полстола? С расписным керамическим колоколом размером с голову? С расписным фаянсовым яйцом размером со страусиное? С тарелкой диаметром с велосипедное колесо, на которой крупно написано что-нибудь вроде «К 147-й годовщине образования N-ского подворья»? С многокрасочным гобеленом три на пять метров из чистой синтетики, на котором крупно выткана примерно такая же надпись? С чернильным прибором в виде пятиглавого храма, отлитым явно из чугуна – по крайней мере, от стола его можно оторвать только втроем?
Даже если архиерею и придет охота писать чернилами – пера и чернил к прибору никогда не прилагается. Изготовители и заказчики памятных церковных подарков вообще принципиально пренебрегают презренной пользой — они имеют в виду не пошлую функциональность, а единственно красоту.
Посему дары густо украшены — золочение, серебрение, узоры, лепнина, завитуши, сверкающие каменья, развесистые винограды. Не будем сейчас обсуждать дизайн, это дело вкуса, некоторым из нас по душе сладостный софринский стиль – но почему-то все это всегда такое одинаковое? Из года в год, от изделия к изделию, что кружки, что открытки, что шкатулки –те же завитуши и винограды, те же мотивы и образы, сочетания цветов, шрифты и композиции, замыленные до состояния трафарета. Как будто все предметы штампует один и тот же производственный комбинат с ограниченной ответственностью и крайне ограниченной фантазией.
Каждый раз я перебираю всю эту красоту в печальных попытках понять, что, как и куда приспособить, кому что передарить, может ли что-то из этого пригодиться кому-нибудь, и можно ли как-то так обойтись, чтобы ничего не выбрасывать. Неприятно выбрасывать то, что дарили, скорее всего, с искренней благожелательностью. На чем изображен крест или начертано имя Божие. Над чем кто-то трудился. Обычно среди всего этого не бывает изделий настоящих народных промыслов и вообще предметов, сделанных руками.
Ничто не носит на себе следов ничьей индивидуальности — ни автора, ни заказчика, ни дарителя. Ясно, что сувенирная продукция заказывается по каталогу, на производстве на типовые изделия наносят требуемую символику и выпускают массовым тиражом.
Но кто-то же все равно старается. Выбирает и утверждает, так сказать, дизайн, тратит время, силы и средства. Вполне приличные. Я уже не говорю о том, что на эти средства можно было бы накормить гораздо больше, чем пять тысяч. Но если даже речь о подарках – можно было бы, по крайней мере, придумать что-то чуть менее декоративное, чуть более пригодное для архиерейского обихода.
Даже не обязательно отступать при этом от идеи монументальности: почему бы не дарить, например, вместо чайной кружки размером с небольшой бассейн — купель для крещения, вместо настольного канделябра весом в полтонны — церковное кандило, вместо памятной медали к 47-летию образования чего-то, диаметром с хорос — сам хорос?
Самое большое испытание – печатная продукция. После многократных разборов этого добра у меня создалось впечатление, что в каждой российской епархии выходит минимум по три епархиальных вестника на плотной глянцевой бумаге обьемом никак не менее 100 станиц каждый. И каждый обычно преподносится гостю в трех экземплярах: непременно за позапрошлый, в крайнем случае, прошлый год, и никогда за текущий. Кроме того, кажется, что в любом областном центре издается по нескольку наименований православных газет, журналов о воспитании и детских периодических изданий – и гость получает по три-четыре номера каждого наименования.
Некоторые епархии выпускают и преподносят визитерам еще и ежегодный толстый альманах, посвященной местной церковной жизни и составленный из материалов тех же ежемесячных вестников. Понятно, что презентуется всегда сборник за год позапрошлый. Так и видишь какого-нибудь южноамериканского православного клирика, зачитавшегося информационными сообщениями о поездках клириков N-ской епархии в 2008м году. Нет, можно, конечно, трактовать это как стремление ознакомить заморских гостей с повседневной жизнью российской Церкви, а заодно с отраслевой прессой. Но все, конечно, проще — в роли подарка в данном случае выступает неликвид, то, что не разобрано со складов и не продано.
И это еще не все. Чуть ли не каждый монастырь представлен если не толстым альбомом в твердом переплете, то парой толстых глянцевых буклетов. Чуть ли не все выпускают и дарят посетителям диски с видовыми фильмами, рассказывающими про храм, обитель, епархию. Добавьте к этому издания непериодические: неподьемные альбомы к юбилеям и памятным датам в жизни монастырей, епархий, храмов, архиереев. Существует всеобщая, не поддающаяся научному обьяснению закономерность: тираж подобных изданий как минимум вчетверо превышает количество людей, которых они в принципе могут интересовать. Но и эти издания непременно включаются в подарочные наборы.
Все это могло бы даже внушать некоторый оптимизм – как свидетельство возросшего благосостояния нашей Церкви. Если, конечно, не знать, как остро некоторые церковные издания, научные в первую очередь, нуждаются в средствах.
Самое весомое из печатных произведений сувенирного жанра осело у меня – видовой альбом о природе «СОКРОВИЩА ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ». Не уверена, но допустим, именно это название писано золотой вязью по его обширной обложке, отделанной латунными накладками и аппликациями из ценных пород пластика. Все это, к тому же, уложено в футляр из настоящей кожи с тиснением и бархатной подпушкой. Конечно, внесла я этот ковчег домой не одна, мне помогали. С тех пор, уже несколько лет, он лежит там, где был положен — на полу под журнальным столом (испытывать прочность столешницы я не стала). Смотреть его можно либо улегшись на пол под стол, либо стол отодвинув – в любом случае, для просмотра нужны двое: один перелистывает, другой держит, иначе альбом норовит закрыться и со всей мочи треснуть читателя по пальцам, а предотвратить это, положив что-то сверху, не выходит – предметы сразу сьезжают вниз по глянцевой странице.
Вряд ли бы, впрочем, нашелся охотник перелистывать альбом во второй раз — внутреннее содержание проигрывает наружному убранству и заставляет заподозрить, что ни фотографы, ни верстальщики данного издания к числу сокровищ земли российской не относятся.
То есть, не исключено, что где-нибудь в далекой Австралии или Океании эти бледные снимки зеленых лугов и белых березок могли бы вызвать интерес. Но попытка частным образом транспортировать альбом в Австралию или Океанию чревата риском для здоровья пассажира.
Но о такой прозе заказчики церковной сувенирной продукции не думают. Вообще, предполагается, видимо, что каждый архиерей имеет триста-четыреста свободных квадратных метров для хранения крупногабаритных предметов невыясненного назначения. И, конечно, обладает свободными средствами для оплаты сверхнормативного багажа. Не говоря уже о том, что путешествует исключительно бизнес-классом в сопровождении пары дюжих келейников.
Но все-таки не у всех так – по крайней мере, у моих знакомых архиереев точно не так. Да у дюжих келейников, если у кого они и есть, обычно всего по две руки, не больше.
Циклопические «КРАСОТЫ» вручил мне находчивый гость одного церковного торжества, которому я первой попалась на глаза, зайдя попрощаться в гостиницу. Менее расторопным обладателям альбомов оставалось только завистливо вздыхать – человеколюбие не позволяло им навьючить меня дополнительными экземплярами, пришлось искать другие варианты. Каждый раз, проходя мимо этой глыбы под журнальным столом, я думаю, сколько, интересно, непочатых экземпляров осталось тогда в гостинице? И что с ними стало? Наверное, передарили.