Священник Александр Дьяченко

Каждое воскресенье я прихожу к нему домой и причащаю. Раньше мы о чём-то разговаривали, теперь нет. Причащаю и ухожу. Ухожу с чувством глубокой вины перед ним, перед его болью и тем, что не могу помочь.

Я повернулась и увидела молодого человека в рясе и с крестом на груди. Священник. Ну, а пусть даже и священник, раз никто больше со мной не заговорил. И всё ему рассказала, и о маминой болезни, и о том, что в Бога не верю, а мамка просит о ней молиться. А как просить помощи у того, в кого не веришь? И что я комсомолка и не хочу врать. И что без мамки меня отправят в детский дом. Всё выложила.

Мы целый день гуляли с ней по Москве, а когда наконец подошли к памятнику Владимиру Семёновичу, она вдруг запела. Негромко, вполголоса, но очень трогательно. Оказывается его песни могут пробираться в самую душу и долго в ней ещё оставаться, даже если их не хрипеть, а петь тихим женским голосом. Тем более, если это песни о любви. А я смотрел на мою спутницу и не мог отвести глаз. Так я остался в России.

Подошёл к нему и начал расспрашивать, где тот воевал, на каком фронте. И помнит ли он тот день, когда вдруг все, кто был рядом с ним, оказались убитыми, а ему повезло остаться? Оказалось, переводчик отлично помнил тот случай. — Это я тогда в тебя не выстрелил.

Беда случилась совсем недавно, даже пробка не успела образоваться. Иногда так бывает, большая машина с прицепом неожиданно начинает складываться, образуя так называемые «ножницы», и горе её маленьким соседям, оказавшимся рядом. В тот раз не повезло водителю «Жигулей-девятки», хотя сам автомобиль почти не пострадал.

На Пасху уже после ночной литургии прихожу в церковь служить молебен, и мне показывают на мужчину, что охватив голову руками, скромно сидит на лавочке в углу.

В то утро настоятель отец Филипп очень волновался. Но это было не то привычное волнение в ожидании какого-то важного для тебя решения. В его ожидании не было страха, наоборот, от него так сладко щемило в груди.