Как писать иконы святого Александра Невского? Как образ должен быть у святого князя — монаха, воина или государя? Представляем вашему вниманию рассказ священника Александра Дьяченко о том, как разрешились такие сомнения у сельского батюшки.
«Всё задрожало перед новым клиром…»
«Октябрь»
«Яростный летит благовеститель
Архангел Гавриил. И голосит
Изъеденная копотью и ржою
Его труба. И дымные воскрылья
Над запотевшей плещутся спиной!»
«Большевики»
Эдуард Багрицкий
— Как бы там не спорили, а Сапсан — это настоящее чудо, — восхищался про себя отец Филипп.
И как удобно! В семь утра ты ещё в Москве, а в одиннадцать, всего-то через четыре часа уже в Питере. Сидишь безвылазно у себя в деревне, никуда не выбираешься, а прогресс, слава Богу, на месте не стоит.
Сколько лет он собирался побывать в городе на Неве, ещё тогда, когда тот носил имя великого вождя мировой революции, и потом, когда вернулось ему его исконное название в честь другого, не менее великого реформатора.
Шарабаров А.В. Александр Невский. Дорога в будущее
Но не исторические деятели интересовали настоятеля Свято-Михайловского храма села Угрюмиха. Очень уж ему хотелось помолиться в часовенке у блаженной Ксении Петербургской, что на Смоленском кладбище, съездить в монастырь на Карповку, 45 — постоять у могилки отца Иоанна Кронштадтского, ну и, конечно же, побывать в Александро-Невской лавре, приложиться к мощам своего любимого святого, великого князя Александра.
— Вот человек был, а? — удивлялся отец Филипп, — военные подвиги, это всё ладно, работа у него, у князя, такая. Поражает другое! Как же нужно было народ свой любить, что бы вот так за него костьми ложиться. Ради этих самых смердов, мало чем отличавшихся от рабов. Великий князь, и подишь ты, какое сердце, а? И люди ему отвечали тем же.
Шестого декабря, в день памяти князя Александра, батюшка всё больше рассказывал о том, как встречали владимирцы своего заступника, скончавшегося по пути из Орды. Гонец доставил страшную весть, и весь город вышел навстречу скорбному экипажу.
Стояли на морозе и молча ждали. А как увидели, так и поспешили к саням. Те, кто подбегал первыми, хватались за сани, кому не хватило саней, хватались за тех, кто уже успел уцепиться. Третьи – за вторых, четвёртые – за третьих. И вот бежит по снегу эта толпа, похожая на огромный рой, держится друг за дружку и плачет.
Наверно, в этот момент батюшка тоже как-то всё это видел, потому и сам, как ни крепился, а начинал шмыркать носом.
– И не было больше на нашей земле другого такого государя, кто бы так нас жалел, от тех далёких дней до дней сегодняшних.
Батюшка, может, ещё бы лет двадцать собирался в эту поездку, но вмешались обстоятельства, которые буквально заставили ехать. А всё потому, что один благодетель из числа дачников москвичей захотел подарить в храм икону своего ангела, великого князя Александра Невского. Стал вопрос, как изображать святого? Монахом в схиме и с крестом в руке, или государем в шубе с горностаевыми хвостами, или рыцарем в латах и с мечом, или как-то ещё. Долго они спорили, и, наконец, дачник заявил:
— Батюшка, вот тебе билеты на Сапсан, поезжай-ка ты в северную столицу, поживи там, помолись, может князь сам тебя и надоумит. Вернёшься из поездки, как скажешь, так и будет.
Первым делом, по прибытию в Питер, отец Филипп направился на Смоленское кладбище к блаженной Ксеньюшке. Сперва походил вдоль могилок, зашёл в храм, строить который помогала сама святая. И только потом, собравшись духом, направился к её часовенке.
Почему, собравшись духом? Просто когда столько лет представляешь себе эту встречу, боишься, что выйдет она как-то не так, как мечталось. И так потом не хочется переживать чувство разочарования и злиться на самого себя.
Любая встреча со святым человеком требует предварительного молчания и сосредоточенности. Потому сперва батюшка остановился в нескольких метрах от часовни и стал наблюдать за людьми. А те подходили к стенам часовни, чуть ли не упираясь в неё головами, и оставались так стоять.
– Это что тут у них, стена плача?, – удивился священник. И почему они так долго стоят, молятся, что ли?
Хотел у кого-нибудь расспросить, но передумал и сам подошёл к часовне близко — близко, и неожиданно для себя уловил нежный запах, исходящий от стены, наподобие ладана.
— Помилуй, Бог! – восхитился отец иеромонах, — как же это жить-то нужно, чтобы даже камни над твоей могилой благоухали. Он, как и все, постоял у стены и вошёл вовнутрь часовни. Обычно на могилках святых непрерывно служатся молебны, но в тот момент видимо был перерыв.
Отцов никого не было, а масло для помазания стояло в лампадке непосредственно на могильной плите. Батюшка к ней приложился и помазал себя маслом. И вновь, как это уже случалось в его жизни, явственно ощутил присутствие святыни. Какое-то время он ещё стоял рядом с могилкой блаженной Ксении и молился, а потом уступил место другим.
Времени у него было мало, поэтому отец Филипп сразу же поехал на Карповку. Ехал на автобусе и рассматривал серые городские стены. Странно, почему — то Петербург раньше представлялся ему совсем не таким. Более праздничным, что ли. Интересно, как встретит его отец Иоанн. Очень уж ему хотелось, чтобы случилась и эта встреча.
– Дорогой батюшка Иоанн, пожалуйста, сделай так, чтобы запомнилась мне эта поездка. На всю оставшуюся жизнь запомнилась. Когда ещё такой случай выпадет?
Разузнав, где могилка святого, отец Филипп спустился в крипту. Почему-то в Питере мощи святых предусмотрительно сохранялись под спудом. Наверно, те были в курсе о грядущих гонениях, вот и запретили их обретать. В крипте рядом с надгробием отца Иоанна собралось уже немало народу. Должны были читать акафист, а чередной священник всё не приходил. И тогда какая-то монашенка, наверно ответственная за проведение молебнов, заметив в толпе отца Филиппа подошла к нему.
— Батюшка, простите, а вы сами откуда?
И очень обрадовалась: — Надо же, из Угрюмихи! – Словно в Петербурге все только и делают, что интересуются происходящим в Угрюмихе. А что если мы вас попросим послужить, выручите? Наш священник почему-то запаздывает.
Ему предлагают отслужить молебен у мощей самого отца Иоанна?! Помилуй Бог, какая радость! Ну конечно же, он выручит, о таком счастье батюшка даже и не мечтал.
Народу всё прибывало, появился и тот опоздавший священник, но уже было поздно, отец Филипп облачился и даже успел произнести первые возгласы. Нет, никто уже не отнимет у него его радости. Спасибо тебе, батюшка Иоанн, ты услышал мою просьбу.
После молебна с акафистом всё та же ответственная монахиня вынесла отцу Филиппу большой пузырёк с маслом от мощей праведного Иоанна Кронштадтского.
Потом батюшка ехал в вагоне метро, и время от времени нащупывал в кармане пузырёк с маслом, потому что без него всё никак не мог поверить, в то, что святой так тепло принял его в своём огромном городе, простого сельского батюшку из глухой провинции. Его хорошо встретили в этом городе, вот и блаженная Ксения тоже.
Сейчас отец иеромонах ехал в Лавру. Перед самой поездкой он созванивался с Петербургом и просил зарезервировать место в гостинице. Заселившись в номер, отец Филипп вечером решил отдохнуть, а на следующий день с самого утра пойти осматривать монастырь.
Утром чуть свет батюшка уже стоял в Троицком соборе. Молился сперва на литургии, потом на молебне рядом с мощами, столь дорогого его сердцу, князя Александра Невского.
Батюшка смотрел на раку святого, и перед его глазами вставала та некогда потрясшая его картина. Возок с телом князя приближающийся к Владимиру, и множество народу, точно пчёлы, облепившие его со всех сторон, проваливаясь в снегу, бегущие и плачущие в голос. Вот, рядом с ним мощи князя, те самые, что семь с половиной веков назад везли на санях, только ему самому в эту минуту совсем не хочется плакать. Наоборот, всё его нутро наполняется миром и таким непривычным для сегодняшнего человека покоем.
После службы отец Филипп вышел из храма и остановился на паперти, решая с чего начать осмотр Лавры. В какой-то момент его взгляд скользнул по надгробиям, что высились над могилами погребённых рядом с церковью, и неожиданно остановился на одном из них.
Чуть в сторону от входа в Свято – Троицкий собор он увидел человека в длинном чёрном пальто и в странного вида шапке такого же чёрного цвета.
— Это ещё что такое? – удивился священник. – Разве такое бывает?
В святых местах, он привык видеть кладбища, расположенные на территории монастырей, но нигде ему ещё не доводилось видеть такую странную могилу. Подойдя ближе, он рассмотрел надгробный памятник человеку в военной форме, длиннополой, подпоясанной ремнём, шинели и будёновке со звездой. Каменный красноармеец, стоя по стойке смирно, держал в правой руке винтовку, и здесь же с правого боку у него на ремне висел патронташ. Хоть сейчас в бой.
Устремив взгляд в сторону храма, воин с винтовкой, словно кого-то ждал. Точно тот, кого он ждал, вот – вот должен был выйти из собора, и красноармеец, боясь его пропустить, напряжённо всматривался в толпу туристов.
Оправившись от шока, отец Филипп прочитал внизу: «Фишман Михаил Абрамович» и годы жизни «1890 – 1935». Тот факт, что на памятнике было выбито еврейское имя, батюшку совершенно не удивил, среди чекистов и военных их было очень много. Иудей похоронен на территории православной Лавры? Но в те годы Лавра уже не была монастырём, а имя «Михаил» он, скорее всего, получил при крещении, иначе оно звучало бы по — другому.
Даже при всех натяжках отца иеромонаха невозможно было отнести и к антисемитам, а кроме всего прочего, именно мальчику-еврею он был обязан собственной жизнью.
Однажды, ещё подростком, будущий отец Филипп купался с ребятами в речке и неожиданно угодил в яму. Место такое, вокруг, куда не пойди, воды по пояс, а в том месте яма метра три глубиной. Попадая в омут, от неожиданности люди, даже взрослые, начинали тонуть. Вот и с ним такое случилось. Теряя силы, мальчик, улучил момент и позвал на помощь, но его никто не услышал. И неизвестно чем бы всё это кончилось, если бы не Серёжка Бурштейн, он единственный, кто пришёл ему на помощь. Какой после этого в отце Филиппе мог прорасти антисемит?
Постояв возле памятника ещё минуту- другую батюшка отправился гулять на Невский проспект, полюбоваться на знаменитые Петербургские соборы – Исаакиевский и Казанский. Гуляя по городу, он очень надеялся, что забудет о том злополучном памятнике, но тот почему-то всё продолжал стоять у него перед глазами.
Интересно, кто он такой, этот Фишман Михаил Абрамович? Заслуженный, видать, был товарищ, других столь мастерски исполненных надгробий он не заметил. Конечно, отец Филипп пытался расспросить о нём у лаврских обитателей, но больше того, что было написано на самом памятнике, никто ничего не знал. Он даже заходил в компьютерный салон на Невском, но и там ему не смогли помочь и посоветовали обратиться в архивы. Только какие архивы? Билет на завтрашний день всё на тот же Сапсан уже лежал у него в кармане.
Внезапно отца Филиппа осенило, красноармейца зовут Михаил, и их храм в Угрюмихе именно Михаило-Архангельский, и престол у них на 21 ноября. Странные параллели, – рассердился батюшка и ещё дальше погнал от себя эти навязчивые мысли.
Вечером, возвратившись в Лавру, прежде чем пройти в гостиницу, он зачем – то вновь подошёл к чёрному надгробию и остановился. Вот в таком сакральном месте похоронен человек, о котором ничего, кроме его имени не известно. А в голове снова: «Михаил», может быть, ангел? А если ангел, то, что же — «чёрный ангел»?
С этими мыслями батюшка и отправился к себе в келью. Помолился и лёг в постель. Только глаза закрыл, и чувствует, будто трогает его кто-то за плечо.
— Странно, кому это я понадобился? — Недоумевает священник.
— Это я, Филипушка, поговорить зашёл.
Голос глухой, незнакомый. Отец Филипп открывает глаза и видит прямо перед собой красноармейца, точно такого же, как и тот, что на памятнике. В длинной шинели, будёновке со звездой и винтовкой.
— Только не удивляйся. Ты в Петербурге, а здесь даже памятники живут своей особой жизнью. Сам медный всадник иногда не прочь соскочить с постамента и проскакать по городу своего имени. Да-да, я тот самый боец революции.
Завтра ты уезжаешь, и другого случая поговорить у нас больше не представится. Знаю, тебя интересует, кто я такой. Не ищи, ответа всё равно не найдёшь. Таких как я было много, очень много. Как там у вас в Евангелии: «Имя моё легион»? Вот и нас, многие легионы. Мы служили в армии, в ЧК и ГПУ. Это сегодня так говорят «служили», но то, что делали мы, было не просто службой, берите выше, мы священнодействовали! Мы принесли людям новую веру, заставили их поверить в справедливость, равенство и братство. И неважно как нас звали в той земной жизни, это не главное, куда важнее то, что мы делали.
Отец Филипп, всё ещё не веря своим глазам, проговорил с дрожью в голосе:
— Но то, что вы делали, вы делали страшными бесчеловечными методами. Вы поставили человекоубийство на поток.
— Да, мы по-своему боролись со злом и строили общество всеобщего благоденствия. Это вы, христиане, в своих проповедях призываете к любви и обещаете людям рай где-то там, в загробном мире. А мы хотели иметь этот рай ещё здесь на земле. Жить в нём и потрогать его собственными руками. Мы хотели быть счастливыми ещё в первом поколении строителей нового общества, если не все, ну так хотя бы кто-нибудь из нас. Нам некогда было ждать, отсюда и такие методы.
Немного осмелев, батюшка позволил себе возразить:
— Вы говорите о счастье, построенном на костях, но кому оно нужно такое счастье? Кому был нужен хотя бы тот же голодомор?
— Ты снова об этой «слезинке несчастного ребёнка», Филипп. Как же это надоело. Да, голодомор унёс немало жизней, зато появились многочисленные колхозы, которые накормили множество всё тех же детей. Иногда, ради счастья одних нужно жертвовать не только слезинкой ребёнка, но и его кровью.
— Распоряжаться чужой кровью, решать, кому жить, а кому умирать, кто вам дал такое право?
— Мы сами себе его присвоили это право. Мы его завоевали, и в своих решениях руководствовались высшей справедливостью. В революцию нравственно то, что служит укреплению диктатуры, в том числе и беспощадный террор. Это грязная работа, но кто-то должен её исполнять.
— И вы исполняли?
— Да, но не нужно при этом делать такое брезгливое лицо. Не такая уж это и плохая работа. Кем, по-твоему, я был до всех этих событий? Никем. Помню, как я умолял господина Гольдмана, своего хозяина, отдать за меня его дочь Фиру. Унижался, стоял на коленях, а он брезгливо оттолкнул меня ногой. Через несколько лет уже господин Гольдман ползал передо мной на коленях и умолял о пощаде, а я, вот этой самой рукой, всадил пулю в его жирный дрожащий от страха затылок. Ты знаешь, как это сладко, мстить своим врагам. Вот она высшая справедливость.
Кем мы были до революции? Гнули спины на богатеев, тянули солдатскую лямку, гнили в окопах. А теперь сами стали господами и вершили суд над бывшими князьями генералами.
Отец Филипп, окаменев от страха, и вжавшись в подушку, сидел и с ужасом смотрел на своего странного собеседника. А тот, наслаждаясь его состоянием, продолжал:
— Зачем я к тебе пришёл? Вот ты меня сейчас боишься. Это от того, что ты ощущаешь себя жертвой. Но всё можно изменить. И это всё зависит от тебя. Стоит только захотеть.
Вспомни, как ты студентом месяц отработал на мясокомбинате. Ты должен был следить за тем, как забивают свиней, поступающих с вашего откормочного комплекса, где ты проходил практику. Ещё ты отправлял на убой выбракованных животных. Больных с порванными связками, их привозили отдельно, и ты загонял их на пункт убоя.
Помнишь, как ты спокойно, не мучаясь совестью, подгонял палочкой свиней, покорно идущих на смерть?
— Но ведь это животные, и существует известная технология забоя. Мы специально их выращиваем, чтобы забивать и съедать.
— Так–то оно так. Только один поросёнок, почувствовав запах крови, отказался идти умирать. Наверно ему стало страшно, а ты его подгонял пинками. Ты бежишь за ним, а он от тебя убегает. Вы носитесь с ним по загону, потом ты поскользнулся и упал в грязь. Помнишь?
Ещё бы батюшке не помнить того случая! Когда упрямый поросёнок в очередной раз, увернулся от погони… Он, тогда ещё совсем молодой человек, неловко плюхнулся в грязь, смешавшуюся с навозом, и услышал весёлый девичий смех. Оказывается, девчонки весовщицы всё это время наблюдали за погоней и, конечно же, были на стороне смышлёного поросёнка.
До сих пор батюшка со стыдом вспоминает то, что случилось дальше. А дальше он, обезумев от гнева, мгновенно догнал поросёнка и одним ударом ноги убил несчастное животное. Сперва убил, и только потом, придя в себя, ужаснулся содеянному.
— А помнишь ту крысу? – смеётся ночной гость. Такое мерзкое, но ужасно забавное существо? Когда она встаёт на задние лапки, начинает очень походить на человека. Ты не находишь?
Отец Филипп снова опустил глаза. Откуда этот памятник всё про меня знает? Даже про крысу.
Там, где держат домашних животных, обязательно появляются крысы. Избавиться от них практически невозможно. Однажды, вооружившись камнями, будущий батюшка изловчился и загнал в угол большую отвратительную крысу. Зверёк понимая, что спастись ему уже не удастся, встал на задние лапки, а передними так очень по-человечески прикрыл голову.
— И ты, батюшка, благополучно забил его камнями.
— Мне потом было гадко от того что убил беззащитное существо.
— Это сперва гадко, бывает что и мутит, и кусок в горло не лезет. Но потом это проходит, и убиваешь спокойно, без эмоций. Как тот боец на мясокомбинате. Только животное предварительно бьют током, и оно не просит о пощаде, а человек часто просит, даже умоляет. Представляешь? В твоих руках жизнь и смерть человека, и ты переходишь в разряд вершителя судеб. Нужно только решиться преодолеть эту черту.
Вот и решай, Филипушка, кто ты, крыса, поросёнок, или тот, кто выше всех этих крыс и свиней.
— На вашем памятнике указана дата смерти «1935». Пройдёт всего два года и вы, точно скорпионы начнёте жалить самих себя и убивать себе подобных. Но вы этого уже не застали.
— Что же ты хочешь, батюшка? В основе любого дела должен лежать страх, иначе как заставить человека бороться за идею. Великое дело вершится аскетами с горячим сердцем и холодными руками, а не разжиревшими сибаритами. Нет сильнее испытания, чем испытание властью. И не все его проходят. И это очень мудрое решение — очистить ряды нового клира.
Кстати, а разве у вас не так? «Начало премудрости – страх Господень»! Филипушка, это вы нас этому научили. И вообще, между нами и вами много схожего. Пройдёт четверть века после 1935 года и будет принят «кодекс строителя коммунизма». Во многом, он будет списан с ваших книг.
— На самом деле, сходство есть, только в отличие от нас вы отказались от Христа, а без Него никакие кодексы не работают. Потому в центре всего вы и поставили человека с ружьём.
— По-твоему, мы неправы? А как ещё заставить человека быть человеком? Сейчас вы живёте без нас, вон, сколько храмов открыли, молитесь, проповедуете, а толку? Посмотри, во что превращается человечество. Нет, вам без нас не справится. Мы реалисты и не верим в сказки. Это вы призываете к смирению перед злом, и из-за вас оно существует вечно.
Мы вернёмся, непременно вернёмся, может не с прежними идеями, но обязательно с винтовкой в руке. Да вы нас сами же и позовёте. Человечество нуждается в лечении, и лучшего лекарства, чем пуля в затылок, ещё никто не придумал.
Думай, Филипушка, думай. У тебя там внутри все задатки стать одним из нас, не противься зову плоти.
Не прощаюсь. Как надумаешь, позови, я всегда рядом. Ну, мне пора на пост, как бы нашего князя не проворонить.
— Так это его вы здесь сторожите?
— Да, вынуждены присматривать. Слишком он для нас опасен. Но, ничего, ты же знаешь, винтовкой я владею в совершенстве, — гость любовно провёл рукавом по прикладу, — и далеко он от меня не уйдёт.
Гость подошёл к священнику и ткнул своим твёрдым каменным пальцем тому в затылок:
— Вот сюда я попадаю не целясь.
Утром отец Филипп проснулся с ощущением головной боли. Причём, не той привычной от давления при смене погоды, а точно кто-то взял и влепил ему во сне хорошую затрещину. Батюшка осторожно потрогал рукой затылок и нащупал порядочного размера шишку.
— Ого, — подумал отец иеромонах, — однако, где-то я во сне славно приложился. Внимательно осмотрел кровать, перетряхнул подушку и, не обнаружив ничего подозрительного, решил собираться в храм на молитву.
Прежде чем войти в Свято-Троицкий собор, батюшка уже по привычке глянул в сторону красноармейца с винтовкой. Увидел, снова дотронулся до затылка:
— Бред какой-то, не может такого быть. С другой стороны, это же Петербург, и здесь может быть всё что угодно.
Он подошёл к мощам святого Александра Невского. Приложился, и вдруг быстро — быстро, точно опасаясь, что кто-нибудь помешает, прошептал:
— Князь! Будь осторожен! Будешь выходить из храма, ради всего святого, не поворачивайся спиной к чёрному воину с винтовкой в руках. Он без промаха стреляет в затылок. Пожалуйста, берегись, без тебя нам никак.
Через час батюшка уже спешил на Московский вокзал, снова восхищался комфортабельным Сапсаном. Он сидел у окна и смотрел на мелькающие дома, деревья, людей, автомобили. Ещё он вспоминал свой, то ли сон, то ли видение, и необъяснимое чувство жалости наполняло его. Оно зарождалось где-то в груди, поднималось вверх и, собираясь в горле, душило и не давало дышать. Если бы не слёзы.
Что же мы делаем? Сколько искренних и честных погибло, заблудившись в попытках докопаться до истины, смысла и цели жизни, а сколько ещё погибнет, из ангелов превратившись в бесов?
Отец Филипп продолжал глядеть в окно и вдруг прямо перед собой увидел будущую икону Александра Невского. На ней князь, точно часовой, стоит и смотрит прямо перед собой. Его левая рука опирается на рукоять большого двуручного меча, в правой руке -восьмиконечный крест. Всё так, — согласился батюшка, — князь он на то и князь, чтобы носить меч. Иначе как остановишь чёрного воина. И обязательно крест, без него не остановишь себя в желании следовать вслед чёрному ангелу.
Слёзы прекратились сами собой, так же внезапно, как и подступили. Он вновь ощутил покой, как тогда в храме возле мощей святого князя. Откинулся головой на спинку кресла и даже не заметил, как задремал под мерный стук колёс Сапсана.