Чем недовольны учителя

Лучшие российские школы боятся остаться без денег и прав

До конца года Дума должна принять закон «Об образовании». Многие опасаются, что системе образования от этого станет только хуже. Особенно пессимистические настроения в школах, которые ориентированы на подготовку будущей научной элиты. На минувшей неделе их представители объединились в Союз школ

Фото: Анастасия Луховицкая

«Чиновники понимают, чем мы занимаемся, и не хотят, чтобы мы этим занимались…»

«Директора бунтовать не могут. У нас директора — чиновники по сути. А вот преподаватели и родители — другое дело…»

«Надо что-то делать. Наш дом уже горит. Когда горит дом, его тушат, отложив все другие дела…»

Это не митинг, но почти партизанская сходка учителей нескольких сильных московских школ, пущенных под нож новейшими инициативами сверху. Считается, что учитель — женская профессия, но больше половины собравшихся субботним вечером в школьном актовом зале — мужчины. Преподаватели, директора школ, психологи, математики, историки, словесники… Детей в школе нет, посторонних взрослых — тоже.

Собравшиеся пытаются вступить в сговор и заключить союз. Союз школ. Не наступательный — оборонительный, даже спасательный. Действия Минобрнауки — переход к подушевому финансированию, политика слияния школ, введение платных образовательных услуг и т.п. — уже поставили специализированные школы в тяжелое положение. Новый закон, который готовит Дума, как считают собравшиеся учителя, вобьет последний гвоздь в гроб качественного школьного образования.

В отношении закона участники встречи проявили полное единодушие. Мнения разошлись по двум вопросам. Первый: школьная политика правительства — это глупость или преступление? То есть «они» так действуют от некомпетентности или имеется осознанная политическая цель? Второй вопрос: как, собственно, действовать? «Восстать, вооружиться, победить» или придерживаться «византийских» методов, встав на путь келейных договоренностей с чиновниками? Второй вариант привычен для российских школьных директоров, и он не предполагает профессиональной солидарности — каждый выживает в одиночку. Или погибает, если недостаточно ловок.

Открытая борьба предполагает создание профессиональных объединений, составление протестных писем, тщательную работу с родителями и СМИ, митинги, забастовки и даже голодовки — все эти методы обсуждались участниками встречи. Впрочем, пока речь идет в первую очередь о создании структуры, способной аккумулировать усилия недовольных преподавателей.

Не выдержав многочасовых прений, учитель русского языка и литературы Всеволод Луховицкий идет в столовую глотнуть чаю — он для себя все решил и вообще настроен радикально. Присоединяюсь: чай, бутерброды и Луховицкий — как раз то, что мне нужно.

Всеволод известен прежде всего как гражданский активист и правозащитник. С конца 80-х участвовал в деятельности «Мемориала», создал Молодежный центр прав человека, может считаться отцом-основателем независимого профсоюза «Учитель». При этом никогда не прекращал преподавать. Сейчас учит русскому языку и заведует кафедрой права в «Интеллектуале» — известной московской школе для одаренных детей. Луховицкий никогда не был митинговым крикуном — он на редкость трезвомыслящий, рассудительный человек, умеет все разложить по полочкам, навести ясность. К кому еще и обратиться за комментарием!

— Разъясни, что это такое — подушевое финансирование?

— Школе выделяется от 107 [начальной] до 118–120 [старшей] тысяч рублей в год на ученика. И эти средства идут не только на зарплату учителям, но вообще на все: директор, технички, ЖКХ. Если в школе две тысячи учеников и мало учителей, она живет хорошо. Маленькая не выживет. Но в большой школе домашнюю, семейную творческую атмосферу создать очень трудно. «Интеллектуал» с этими проблемами столкнулся в сентябре, а по стране это все началось еще в 2008 или 2009 году. Москва держалась, пока был Лужков. Пришел Собянин — начались эксперименты. А теперь уже не эксперименты: вся столица перешла на подушевое финансирование. И теперь вот новый закон. Раньше начальство принимало подзаконные акты, которые либо противоречили старому закону, либо обходили его. Теперь все это хотят узаконить.

— А какие-нибудь новые гадости новый закон сулит?

— Да. Бесплатная продленка не гарантирована. Федеральная власть снимает с себя какую-либо ответственность. Теперь регионы будут решать, нужно бесплатное дополнительное образование или нет, поддерживать школы для инвалидов и одаренных детей или нет, сколько платить учителям. В первых вариантах этого закона было прописано, что зарплата учителя должна быть не ниже, чем средняя по региону. Теперь эта формулировка из текста исчезла. Закон устроен таким образом, что все должно решаться на местах… Кстати, попробуй угадать, какой категории школ гарантировано финансирование «по потребностям» вне зависимости от количества учеников?

— Наверное, ведомственным школам силовиков-налоговиков?

— Не угадал. Всего-навсего школам при диппредставительствах и посольствах. Отдельная статья закона. Это единственная социальная группа, если пользоваться этим дурацким термином, которая должна получать «по потребностям».

— Что в законе сказано о спецшколах, гимназиях?

— Таких терминов просто нет. Будет единая и неделимая школа — если не остановить принятие этого закона. Есть отдельная глава, посвященная «особенным» детям. Там говорится, что государство будет поддерживать одаренных, спортсменов, музыкантов, артистов и т. п. Но как? Олимпиадами и денежными премиями. То есть, вместо того чтобы дать ребенку возможность поучиться в хорошей школе, ему говорят: вот тебе, голубчик, десять тысяч и — гуляй, рванина! Предполагается, что он на эти десять или сто тысяч будет сам себе искать образовательную среду.

— Ты тоже считаешь, что это сознательная акция по уничтожению качественного образования? Нами правят дураки или подлецы?

— Может быть, они искренне заблуждаются, а может, понимают, что делают. Возможен и третий вариант: они вообще не думают о смысле, просто рассчитывают экономическую целесообразность. Конечно, экономически целесообразнее устроить школу на десять тысяч человек, где все будут слушать одни и те же лекции. Еще лучше — без учителей, через интернет.

В эту минуту в столовой появляется еще один учитель:

— Всеволод Владимирович, если необходим одиночный пикет, я готов предоставить свое тело…

— Хорошо, 11-го, во вторник, мы окружаем Думу одиночными пикетами (11 декабря Дума будет обсуждать закон во втором чтении. — «РР»). А до этого, возможно, удастся прорваться на заседание думского комитета и что-то сказать.

— Думаешь, будет толк? — спрашиваю я.

— Вообще-то происходят удивительные вещи. Эти думцы вдруг чего-то испугались и зашевелились. На днях Андрею Демидову (учитель истории, сопредседатель профсоюза «Учитель». — «РР») думец-единоросс прислал таблицу поправок к закону с вопросом: все ли мы учли? Андрей говорит, что там учтены все поправки, предложенные нашим профсоюзом. Может, они испугались, что перегнули палку? Мне на днях позвонили из президентского совета по правам человека с вопросом: что происходит с образованием? Возможно, у них пройдет заседание на эту тему до того, как Дума обсудит закон.

— Что будет с «Интеллектуалом», если все останется как есть?

— Мы стали получать денег в три раза меньше. Если ничего не изменится, будем вынуждены сделать классы по 25 человек, сократить половину педагогов. Будет обычная, стандартная школа.

— Странная экономия. У нас и так на науку и образование денег тратится несоизмеримо меньше, чем в какой-нибудь бездуховной Америке, и сколько из этих средств уходит на продвинутые школы? Это же в масштабах бюджета копейки, сдача с мороженого.

— Наверное, дело не только в бюджете. Это идеологическая вещь. Имитация равенства. Поскольку реального равенства становится все меньше, власти надо показать, что она борется за равенство. А чем больше в стране нарушаются права человека, тем больше говорят о том, что права человека должны изучаться в школе.

— Как же пресловутая эффективность?

— Мы в «Интеллектуале» посчитали: количество призеров и победителей олимпиад и вообще чего угодно у нас в 40 раз больше, чем в обычных московских школах, а финансирование было больше только в 3 раза. То есть отдача с каждого затраченного рубля все равно гораздо выше, чем в массовой школе. А сейчас я даже не хочу, чтобы зарплата была выше, чем в других школах, хотя бы не ниже. У меня в этом году зарплата 32 тысячи при
25-часовой нагрузке.

— Из-за малого количества учеников?

— Да. Скажем, я преподаю право группе из 12 человек. Вот если бы их было 25!..

— Резюмируем: ответом на эти, скажем так, вызовы современности и должен стать Союз школ.

— Да. Ситуация трудная, надо объединяться. Пять, допустим, школ, открыто заявивших свою позицию, показавших, что они ничего не боятся, — это уже сила. Родительский комитет нас поддерживает. Интеллектуальские родители готовы и петиции подписывать, и на митинги идти.

— Ты не думаешь, что лучший способ собрать вокруг себя много школ — написать обращение лояльное и осторожное, не политическое, не протестное по духу?

— Если мы рассчитываем на общественную поддержку, надо высказываться жестче.

— Жесткое обращение вызовет общественную симпатию?

— Конечно. Важен сам факт того, что решились высказаться целые школы, а не отдельные учителя и родители. Против консолидированного мнения школы — родителей, директора и учителей — идти невозможно. В этом смысле Союз школ — красивая идея. Но чтобы она состоялась, люди должны понять: им уже действительно нечего терять.