Александр Архангельский
Достояние, как нас учит словарь С. И. Ожегова, в переносном смысле означает «духовные ценности, как наследие», но в прямом – «имущество, собственность». То есть государство, как минимум на словах, претендует на наших детей. Государствообразующий народ – понятие из имперского словаря, оно принижает другие, «государствонеобразующие» народы. А с верой в Бога вообще затык; формулировка грамматически безнадёжна, до конца её распутать не удастся, а значит, можно будет вывернуть куда угодно.
При этом все прекрасно понимают, что для политического класса главные вопросы Конституции – другие. О власти, её конфигурации и перетекании энергии. То есть о том, кто будет старшим по дому. Все остальное инструментально – с помощью одних поправок успокаивают бедных, с помощью других богатых, с помощью третьих клир, с помощью четвертых мир. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Поэтому на бури в соцсетях начальники поглядывают снисходительно. Вы тут пошумите пока, а мы тем временем займёмся чем-нибудь существенным, весомым.
Однако Конституция – особый документ; в ней невозможны вечно спящие слова и вечно неработающие нормы. Всё рано или поздно оживёт, слова проснутся, нормы заработают. Причём в самый неожиданный и неподходящий момент. Как то было со статьей 72 брежневского основного закона – право на отделение союзных республик. Это был муляж, для красоты и проформы, никто не мог предположить парада суверенитетов. То же может случиться и с государствообразующим народом, и с детьми как достоянием республики. «Да и какая же мать / Согласится отдать / Своего дорогого ребёнка —/ Медвежонка, волчонка, слонёнка, — / Чтоб ненасытное чучело/ Бедную крошку замучило!».
Но я сейчас не о детях и не о народах; я о вере и Боге. Мутная, хаотическая формулировка придумана для отвода глаз, по принципу ни нашим, ни вашим, вроде Бог упомянут, однако косвенно, никого не задели. На самом же деле, это символ веры новой государственной религии.
«Российская Федерация, объединённая тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность развития российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство».
При всей клочковатости текста суть выражена предельно ясно. Главное в этой фразе не Российская Федерация, не единство и даже не Бог. Ключевые слова в этой фразе – предки и память. Источником существования России объявлено прошлое, вечно актуальное, вечно длящееся, никогда не исчезающее и само себя передающее потомкам. Всё остальное – атрибуты, включая идеалы, веру и развитие. Они ценны не сами по себе, а лишь постольку, поскольку переданы нам этой самой мистической «памятью предков». Что за идеалы и какой именно Бог, уточнять бесполезно и даже опасно; конкретика путь к разделению, а нам нужно единство. Бог есть не у всех, в отличие от предков, культ которых никогда и никуда не исчезал.
Этот культ был общим для славян до появления Солунских братьев и крещения; он проступал сквозь православные покровы на протяжение «тысячелетней истории»; остался, когда тонкий слой христианской культуры был смыт революцией; никуда не делся, когда его покрыли столь же тонким слоем атеизма. И ждал своего часа. Дождался. Его легализуют, выпускают на юридическую волю.
Был такой позднесоветский поэт Юрий Кузнецов, на которого какое-то время возлагали большие надежды; он, подобно художнику Константину Васильеву, мечтал о «русском духе», равно далеком от православия и мусульманства и основанном на культе предков.
Я пил из черепа отца
За правду на земле,
За сказку русского лица
И верный путь во мгле.
Вставали солнце и луна
И чокались со мной.
И повторял я имена,
Забытые землёй.
Ему бы предложенная формулировка понравилась. Череп отца – и Основной Закон. Красиво.