Георгий Гуляев — человек в Донецке известный. До войны он вел передачу на телевидении, редактировал детский журнал, много и часто общался с журналистами. Наверное, поэтому ему первому дали слово на митинге у стен ОГА. Понадеялись на авторитет Церкви. Не помогло. С площади Ленина к администрации уже двигались пророссийские активисты…
«Молитесь за мир на Донбассе!» — написал священник на своей странице в фейсбуке. Как в воду глядел.
Он мог уехать, но предпочел остаться.
История отца Георгия Гуляева — это история человека, который, находясь в самом жерле вулкана, сумел сохранить трезвость мысли. Он не превращал проповеди в «главполитбогослужение», и в результате никто из его прихожан не взял в руки оружия.
Его страничка в фейсбуке — это хронология человеческой боли, отваги, жизни под обстрелами и просто быта в условиях военных действий.
«Война хороша только на параде»
— Сейчас перемирие. Тихо. Я вижу за окном пустой Донецк. После семи жизнь замирает —комендантский час. Не рискуют ездить маршрутки, закрыты магазины.
Людей мало. Дом стоит полупустой. Раньше семей 40 жило, теперь заняты от силы шесть-семь квартир.
— На заговенье обнаружил кусок мяса в морозилке, решил поджарить отбивную, но получился шашлык. Дым, гарь в подъезде, а соседи не возмущаются. Ибо нет соседей…
— Война хороша только на параде. А на деле в ней очень много страха, грязи, некрасивых вещей, о которых никто не говорит.
Есть линия фронта. Люди, которые там жили, — кто выехал, кто по подвалам прячется. Дома остались без присмотра. А выдержать искушение и не забрать то, что плохо лежит, может не каждый. Для этого нужна некоторая внутренняя зрелость.
Есть случаи грабежа, мародерства. А крайних нет. По определению, если ты наш, то все, что бы ни делал, — правильно. И так ведут себя обе конфликтующие стороны.
— Победителей не судят? Наверное, потому что некому уже…
— Помню, как позвонил мой друг Игорь из Краматорска, замечательный фотограф. «Батюшка, — говорит, — обстреливают город, не знаю, что делать». «Собирайся, — отвечаю, — приезжай ко мне». Он уехал на последнем автобусе. И привез жменю осколков. Я тогда подумал, что вот есть же люди, которые изобретают оружие. Придумывают, просчитывают. «Поражающая сила», «дальность полета», «Акация», «Гвоздика», «Тюльпан» — слова-то какие красивые, а ведь, по сути, речь идет об убийстве.
С библейских времен ничего не изменилось. С тех пор как Каин взял в руки камень и убил своего брата Авеля, идет это вечное сражение щита и палки. Эти две движущие силы в оружестроении: защита — нападение. Сколько ресурсов, сколько сил тратится на то, чтобы убить себе подобных! Вот держишь эти осколки и думаешь: «Зачем?»
«Тиха украинская ночь, но окна я заклеил скотчем»
— Новости приходской жизни: прилетело, помолились, прилетело, помолились, прилетело…
— Из Авдеевки: на протяжении долгого времени наш город подвергается многочисленным обстрелам, в результате которых страдают жители, разрушаются дома, магазины, школы, учреждения. За последнее время на территории храма Святой Равноапостольной Марии Магдалины взрывались снаряды. В результате этого в здании храма разбиты стекла, пробит купол, разбито крыльцо, выбиты входные двери и забор с двух сторон. Осколками побита облицовка храма.
— За все время войны пострадали 77 храмов и около десятка разрушены.
Недавно один священник Киевского патриархата, отец Дмитрий, забирая убитых солдат, рассказывал журналистам, что, раз боевики стреляют с колоколен, значит их на это благословил священник. Печально слышать. Когда к тебе приходят вооруженные люди, первое правило — нет ничего твоего, ты ни с кем не споришь. Иначе получишь пулю в лоб. И если боевики решили, что на этой колокольне будет стоять их пулеметный расчет — значит, так оно и будет.
Ищут пожарные,
Ищет милиция,
Ищут фотографы
В нашей столице,
Ищут давно,
Но не могут найти
ДРГ с минометом в донецкой степи…
— В начале 1990-х в городе устраивали перехват преступников с привлечением таксистов (ведь у них была рация в авто). Ловили быстро и весело. Сегодня у каждого жителя есть мобильный телефон и не один. Почему никто не может сообщить ничего конкретного о том, как некто стреляет из миномета, а затем сворачивается и уезжает? Миномет — не спичечный коробок, в кармане не спрячешь…
— Я говорю: штык — молодец, пуля — дура, а с «градины» вообще спрос никакой. Допустим, в район, где я живу, Текстильщик, приезжают два «Града», отстрелялись, куда-то попали и уехали. А затем и к нам прилетает.
У меня с соседями по даче перезвон: «Батюшка, от нас улетело!» Через минуту уже я: «О! Прилетело!» В результате гибнут люди, которые не имеют никакого отношения к воюющим сторонам.
Я священник заводского храма. Донецкий металлургический завод остановлен, потому что нет возможности подвозить сырье — разбиты железнодорожные пути. 8 тысяч человек остались без работы. Процентов 20, может, куда-то уехали, а остальным просто некуда.
Фото из личного архива протоиерея Георгия Гуляева
Знаете, священник ведь должен радоваться, что на службе много людей. А я себя поймал на мысли, что мне грустно. Я смотрел на этих стариков, женщин, детей, и у меня было ощущение, что им не удалось уехать, им просто некуда ехать, и они вынуждены оставаться здесь. Летом пересидели — кто на дачах, кто на море, а осенью вернулись…
— Без окон, без дверей, но живой протоиерей… Пойду-ка я в ванную — посплю…
— Знаете, в фильмах о Великой Отечественной войне показывали, как звучит сирена, все бегут в бомбоубежище, пересидели, вышли, пошли что-то тушить. А тут ты живешь обычной жизнью, и вдруг — шарах! И вокруг трупы…
Я был дома, когда это случилось. Прозвучало три залпа. Я упал на пол, пополз, потом шарахнуло снова и снова — снаряд попал в строительный кран возле дома. В подъезде полетели стекла, а в квартире их просто выдавило.
— А из нашего окна площадь Красная видна, а из вашего окошка только улицы немножко… м-рн Текстильщик, окна не открывали, ибо нету после вчерашнего.
— Самое страшное — это минометные обстрелы. Пока работала тяжелая артиллерия, можно было говорить о более или менее благополучных районах, куда не долетало. Так рабочие окраины Пролетарки стали едва ли не элитарными. А теперь в любое место долетает.
Но, в общем-то, мы люди подготовленные. В Донецке и раньше случались аварии на шахтах, люди гибли от техногенных аварий. Но мы знаем, что после этого надо продолжать жить.
Пригласили батюшку, он отслужил, окропил, и завтра надо выходить на смену к той печи, где погиб твой товарищ. Этим мы сейчас и живем.
— Тиха украинская ночь, но окна я заклеил скотчем…
— В принципе я могу быть консультантом по выживанию. Берете две консервные банки, срезаете сверху крышку, вставляете одну в другую, проделываете сбоку отверстие и получаете печку-щепотницу — кружку воды вполне можно разогреть.
Почему я не уезжаю? Здесь живут мои прихожане. Конечно, сомневаюсь, может, жду какой-то точки, когда пойму, что все, что мог, я уже сделал. Какой-то цикл должен завершиться. Мышление верующего человека подвязано под церковный год. В тот день, когда все это началось, было Прощеное воскресенье, начался Великий пост. Теперь снова начался Великий пост, и, возможно, что-то я поменяю в своей жизни. Но кое-что я еще должен сделать для своих прихожан. Хотя бы помочь им здесь наладить жизнь.
«Мы здесь все зомби. Не верите?»
— В моем архиве уже много лет хранится фотография. Старушку привезли на литургию в сельский храм. На тачке… Как этой бабушке и тысячам других слепых, хромых, глухих стариков объяснить, что для получения своей пенсии они должны «встать и бежать в другой город Украины оформлять пластиковые пенсионные карточки»?
— Скажем, Великая Новоселка в 85 километрах от Донецка. И чтобы туда попасть, нужен пропуск. В итоге мы просто оставляем документы на блокпостах — складываем все бумаги на бетонные блоки. И никто их не регистрирует, не просматривает. У солдат постоянно ротация. Так что доезжают ли бумаги до этой Новоселки — неизвестно.
Реакция у местного населения сложная. Некоторые впадают в уныние, говорят: «Мы все умрем с голоду».
Есть выручалочка — гуманитарная помощь Рината Ахметова. Но ее постоянно норовят не пустить, останавливают на блокпостах (звучали обвинения, что фуры возят оружие террористам — «Репортер»). И ведь несложно проверить, что там внутри. Ну, поставьте 10 человек, когда загружают фуры.
У меня многодетная семья, и я раз в месяц получаю продукты. В паек входит 2 килограмма муки, крупы. Раньше был пакет гречки и риса, сейчас выдают по два пакета ячневой, банку сгущенки, две банки кильки, куриную тушенку, пачку печенья, литровую бутылку масла, спички и свечу.
Я раздаю эту помощь соседям, которым нечего есть.
Фото из личного архива протоиерея Георгия Гуляева
— Я живу в Донецке — мы здесь все зомби. Не верите? Судя по картинке на ТВ, это так. Жаждущие пенсий, рассказывающие о гуманитарной катастрофе, сидящие в своих шахтерских городках, вечно приносящие проблемы остальным гражданам страны. И лечению мы не поддаемся. А вот оградить всю эту толпу голодных колючей проволокой и расстрелять — самое то! Даже если вам кажется, что жители Донбасса заражены «вирусом сепаратизма», это не делает явление массовым, а уж тем более не ставит их в статус безмозглых зомби. Реальность и то, что показывают в СМИ, очень и очень разнятся.
И решение проблемы Донбасса не в ограждении территории, ее зачистке и «обеззараживании», а в ином. Может быть, в пересмотре своего отношения к людям, живущим в Донецке, Горловке или Луганске и в отсутствии дискриминации по территориальному признаку. Хотите строить новую страну? Мало сбросить памятники вождям тоталитаризма — избавьтесь прежде всего от внутреннего идола, по-прежнему требующего кровавых жертв. Вирус ненависти к инакомыслящим гораздо опаснее самого инакомыслия.
— Когда идет война, многие вещи додумываются. Само место пребывания человека вроде бы делает его сторонником некоторых идей. Если ты донецкий — значит, за ДНР, если находишься в Украине — каратель и укрофашист. Определенный тон задает активное меньшинство. Но ведь они — не все. И вот этого упрощения я боюсь больше всего. Человек гораздо более многогранен, чем те рамки, в которые мы пытаемся его втиснуть.
Да, люди разные. Кто-то срывается, говорит: «Пришли каратели». Одна моя знакомая до войны занималась выпуском детских книг, а теперь постит материалы порнографического характера и подписывает, что это развлекается батальон Нацгвардии. Я рад, что меня не затронула такая трансформация личности.
Но, знаете, человек есть то, что он ест. А из информации у нас — только слухи и то, что предлагает ДНР. Телеканалы отключили, журналистов из города фактически выгнали. Был силовой захват газеты «Донбасс», и люди вынуждены были уехать, чтобы сохранить жизнь.
Информационный продукт, который предлагается здесь, — это несколько местных и российских телеканалов.
Скажем, в апреле мне звонила журналистка с российского канала. Спрашивает: «У вас храмы захватывают?» «Нет», — говорю. «Как, совсем не захватывают?» — «Совсем не захватывают». — «Что, даже самого маленького не захватили?» — «А что — надо, чтобы захватили?»
Но и с украинской стороны идет очень много неправды.
«Все это напоминает сумасшедший дом»
— В какой-то момент ситуация в стране напоминала мне сюжет фильма «Любовь и голуби». Вася-Донбасся жил себе с Надюхой как мог. Работа, дети, пиво, голуби… Тут загулял на курорте — Рассея Захаровна много чего порассказывала про экстрасенсов и инопланетян… Младшенькая в слезы, Ленька-патриот — за топор: «Ты чего мамку обидел?» И дядя Митя (СМИ) знать себе врет…
Казалось, дальше как в фильме — надоест Васе под кактусом — вернется домой или на речке поголодает… И все — тишь-благодать и «дети у нас хорошие, и люблю я тебя сильно…» А теперь что-то кино затянулось — и Ленька не просто топором размахивает, и Вася как-то из городской квартиры Захаровны кактусы носит букетами… А младшенькая сидит, рыдает — и папку жалко, и мамку любит, а родители дом уже разваливают… И дядя Митя все не уймется — «шибануло вашего батьку — все»…
— Сейчас все это напоминает мне сумасшедший дом, где слишком много Наполеонов. И попытка развести всех по палатам, хотя бы сделать передышку… Война затягивает.
Знаете, во время майских событий я паломничал в Греции. Приехал и говорю: «Я вообще идиот». Прихожане оторопели.
Дело в том, что в Греции «идиотами» называли людей, которые не принимали участия в политике. Были граждане полиса и были идиоты.
Мне говорили: «Батюшка, вы толстовец». Другие писали: «Пацифист». Третьи: «Вы вообще непонятно за что». «Считайте идиотом», — говорю. Это моя позиция. Я не произнес в храме ни одной проповеди на политическую тему. В итоге, и храм цел, и община вся на литургии, и в ополчение никто не ушел.
— Целый день пытаюсь дозвониться в различные инстанции ДНР — пресс-службы, министерства, замам и т. д. Никто не может дать вразумительного ответа относительно анонсируемого на завтра мероприятия на площади Ленина в Донецке. Ходят слухи о готовящемся проходе по ул. Артема пленных АТО. Ни подтвердить, ни опровергнуть никто не решается. Вынужден обратиться через фейсбук. Дончане, братья и сестры, все, кто носит на груди крест! Позор для всех нас, если это «мероприятие» состоится. Публичное унижение человека — страшный грех. Увы, эта война понизила моральную планку, обесценила жизнь, искалечила души и тела, но умоляю — не опускайтесь до такой низости!
— Мне было очень больно и стыдно, когда это случилось. Я уверен, что унижение людей недопустимо ни в каком виде.
Мне казалось, мы никогда до этого не опустимся.
Каждый человек — личность, уникальная личность пред Богом. Для того, чтобы воевать — надо переступить через себя, надо представить, что есть враг, который не имеет права на жизнь. Хотя, по сути, это человек — у него есть какие-то мысли, жизненная история, семья.
— Хочется оставаться человеком и, по словам Оптинских старцев, «жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение». Но каждый день одни люди убивают других, ни в чем не повинных людей… Каждый день теряем кого-то… Первых жертв войны еще помнят… Сергей Нигоян, Дмитрий Чернявский, а дальше — цифры, цифры, цифры… и вдовы, сироты, траур на всю жизнь. Ты, Господи, знаешь путь каждого человека, прими души всех погибших в Царство Твое!
— Я 17 лет служу священником и видел смерть. Были дни, когда я по пять-шесть человек хоронил.
Несколько лет занимался онкобольными детьми — причащал, собирали пожертвования на лечение, устраивали праздники. Некоторые таяли у меня на глазах, и я был последним человеком, который держал их за руку, а потом утешал родителей.
Я научился контролировать свои эмоции. Поэтому мне, наверное, проще. Моя реакция на обстрелы оказалась следствием моей веры. Я верю в бессмертие, я верю в то, что мы воскреснем.
И еще я понимаю, что Господь почему-то допустил эти вещи. И значит, это происходит не зря.
Знаете, люди, больные тяжелыми заболеваниями, всегда спрашивают: «За что мне это?» И очень важно изменить их взгляд, чтобы было не «за что», а «для чего». Каким я стану, пройдя через это испытание?
— Отто фон Бисмарк сказал: «Войны выигрывают не генералы, войны выигрывают школьные учителя и приходские священники».
— Наш митрополит Иларион в свое время предупреждал: «Никто не разрушит наш дом, если мы сами этого не захотим». Мы, к сожалению, переступили эту черту.
Я не футуролог и не знаю, что будет дальше. Но в какие-то совсем пессимистичные моменты думаешь: а не живешь ли ты в последние времена? Ведь в любом случае будет завершение человеческой истории. То, что началось, должно и закончиться.
Текст: Анастасия Рафал