Что было случайным в отношениях веры и науки: конфликт или союз?
Что было случайным в отношениях веры и науки: конфликт или союз?
Уже века полтора светские школы выращивают тараканов для подселения их в головы учеников. Один из самых откормленных тараканищ — это тот, который окапывается где-то в районе левого уха и своими усами раздражает ту нейронную цепочку, с помощью которой вышколенный человек твердит: «Наука и христианская догматика несовместимы!!! Наука рождалась, преодолевая яростное сопротивление церковных мракобесов! И только по мере высвобождения людей от оков средневековой схоластики родилась научная мысль!».
Этот словесный поток настолько привычен (ибо начал он свое журчание еще в дореволюционных школах, тем самым и готовя «великий переворот»), что желания «поверить» его кажущуюся «гармонию» с помощью «алгебры» (то есть — логики и истории) не возникает.
А ведь даже в этих привычных штампах есть доля истины, которая — при серьезном отношении к себе — способна освободить сознание от чар атеистической пропаганды. Эта доля истины в том, что наука и в самом деле рождается по мере выхода человечества из средневековья.
Ну, а теперь — вопросы.
Вопросы, уводящие от стереотипов
Первый: если наука рождается в некую эпоху, значит, она не всегда сопутствовала человечеству? Человек же всегда интересовался окружающим его миром. Всегда старался познать его. Но научный способ познания мира появился не с рождением человека, а с рождением науки. Значит, наука есть не просто стремление что-то узнать о мире, а познание с помощью определенных методов. Значит, есть несколько методов познания мира человеком, и наука есть лишь один из них. Этот метод замечательно эффективен. Но — универсален ли? Подходит ли он для разрешения всех проблем, возникающих при познании человеком своего места в мире?
Второй вопрос: если наука родилась на некотором этапе исторического развития человечества, может ли она находиться лишь в отношении конфликта с тем миром, который ее и породил? Конечно, в определенную минуту ребенок прилагает усилия, чтобы выбраться из лона матери, а мать прилагает усилия к тому, чтобы вытолкнуть ребенка из себя. Но значит ли это, что отношения ребенка и его матери должны быть описаны только в терминах конфликтологии? Если наука родилась на выходе из мира средневековья, значит, именно в этом мире она как минимум была зачата и выношена.
Третий вопрос: наука рождается в минуту выхода из средневековья всего человечества, или только некоторой его части? Если только части — то, может, средневековая история именно этой части была в чем-то специфична? Если наука рождается именно на исходе западного мира из своего средневековья — не значит ли это, что в западном средневековье (в отличие от индийского или арабского) было нечто, способствовавшее рождению науки?
Четвертый вопрос: если наука противоречит именно христианству, то отчего же другие культуры не привели к рождению науки? Отчего только христианство с его якобы глубочайшей антинаучностью создало культуру, в которой и произошла научная революция XVI—XVII веков?
Пятый вопрос: если научная революция свершается на исходе европейской культуры из средневековья, то на выходе к чему же она именно произошла? Ведь мало сказать, что нечто произошло при выходе из молельной комнаты. Интересно узнать, какая именно комната начиналась за порогом молельной. Был ли там танцевальный салон или библиотека, ванная или лаборатория? Куда шел выходящий?
Все эти вопросы сводятся к одному: почему Коперник, Галилей, Ньютон и Декарт были христианами? Почему не буддистами? Не мусульманами? Не конфуцианцами?
Наука — не там, где человек просто интересуется природой. Наука — не там, где человек, пусть даже верно, фиксирует те или иные природные феномены или высказывает гипотезы, которые потом оправдываются. Оленевод едет по тундре и поет песнь, слагая ее по принципу: «что вижу — о том пою». Все в этой песне может быть верно: снег и в самом деле белый, а олешки и в самом деле быстрые. Несмотря на всю правдивость этого текста, назвать его научным нельзя. В науке принято демонстрировать не только пойманную щуку, но и удочку, и наживку, на которую она была поймана.
Наука есть там, где предлагаются четко осознанные, отрефлектированные методы сбора и проверки информации и суждений. В исследовании природы первыми такими методами стали метод экспериментирования и метод математического моделирования физических процессов. И оба этих метода появляются как раз на переломе XVI—XVII веков.
Так почему — не раньше? Почему — не в другом месте, а именно в Европе? И в какой Европе? В Европе еще христианской или же в Европе уже светской, расхристанной?
Чтобы понять то, что происходило в Европе XVI—XVII веков, надо обратиться к временам гораздо более древним.
Чего нет в Библии?
Мы знаем, что культура Средневековья была христианской. А это значит, что в ее основе лежала Библия. А вот в основе Библии лежит весть о том, что единственно значимой связью (религией) является связь души и Бога. Бог Библии надмирен, то есть надкосмичен. Он не часть космоса и не олицетворение его стихий. Он — не Солнце, а Создатель Солнца. Он — не Луна, а Творец Луны.
Библейские пророки предостерегают от идолопоклонства, то есть от поклонения тому, что тварно, тому, что не-Бог. Язычник же в каждом природном процессе предполагает душу и действие некоего божка. Чтобы отучить людей от анимизма «все полно богов», Библия решает в жертву религии принести эстетику. Не любуйся миром, не увлекайся им. Сначала пойми, что мир и Бог — не одно и то же и что твоя первая любовь должна быть ко Творцу. Ни одной пейзажной зарисовки, ни одного портрета нет на страницах Библии. Ее мир создан скорее инженерами, чем художниками: есть инструкция, как построить Ноев ковчег. Но нет его описания. Есть инструкция, как построить храм Соломона, но нет импрессионистских заметок о том, как он «смотрелся». Есть описание того, как в шесть дней был построен мир, но нет описания прелестей этого мира.
Нет в Библии астральных мифов, которые столь органичны в мире языческих религий. Нет рассказов о том, куда уходит Солнце на ночь, чья рожица на Луне, о том, кто пролил молоко на Млечный Путь и о том, от кого же у Большой Медведицы появился медвежонок. Так что, «когда христианство приравнивают к самым диким мифам, я не смеюсь и не ругаюсь, и не выхожу из себя, я вежливо замечаю, что тождество нельзя считать полным». (1)
Вот текст с первой страницы Библии: «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной [для освещения земли и] для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый» (Быт. 1, 14—19).
О чем он? — Ну, что за вопрос: конечно, это библейский миф о творении Солнца, Луны и звезд. А вот и не «конечно». Это не миф, а полемика с мифом. В Египте и Вавилоне, Финикии и Ханаане Солнце и Луна — это величайшие боги. С точки зрения библейского автора их религиозный статус столь малозначителен, что даже по именам их можно не называть. Так — «два светила». Две шпаргалки для людей, чтобы те знали, когда на какую работу надо выходить и когда славить Единого Бога, создавшего эти лампочки. То, что в этом тексте не употребляются слова «Солнце» и «Луна» означает, что это профанирующий текст. То, о чем мифы говорили поэтическим языком, о том Библия вообще отказывается упоминать, демонстративно переходя на инженерную терминологию: «А еще встроил архитектор две системы освещения — одну основную («в начале дня»), а другую аварийную («в начале ночи»)». Все! После этого ни малейшего желания поклоняться лампочкам уже не возникает. Светила — для людей, а не человек — для светил.
И более ничего о звездах из Библии узнать нельзя. Что и позволит Галилею напомнить инквизиторам: в Библии даже не перечислены по именам «семь светил», а посему «Библия учит нас тому, как взойти на небо, а не тому, как устроено небо».
Итак, именно потому, что Бог Библии надкосмичен, Библия не содержит в себе догматов о природе и ее законах. Это и делает библейскую традицию чрезвычайно пластичной в решении вопросов науки. Ибо ничто так легко не согласуется с чужими и новыми взглядами как молчание. Библия же о природе именно молчит.
Но хотя религиозный человек может жить, не интересуясь космологией, обычный человек и тем более целая культура долго без таковой обходиться не могут. Средневековая культура также включала в себя набор космологических представлений. Откуда же она могла их почерпнуть, если в Библии таковых не содержится? Средневековье взяло их из своего второго источника — античного наследия.
Но ведь это наследие не просто «античное». Оно еще и «языческое». И начался многовековой сеанс экзорцизма — изгнания из космологических представлений языческих пережитков. Одним из наиболее значимых моментов было осуждение аверроистов (аристотеликов) 7 марта 1277 г. парижским епископом Этьеном Тампье. Среди 219 анафематствованных тезисов особо примечателен для судеб астрономии пункт 92-й. Он осуждает тех, кто учит будто «небесные тела движутся внутренним принципом, каковой есть душа; они движутся подобно живому существу именно душой и ее устремленностью: потому как животное движется, поскольку стремится к чему-то, так движется и небо».
И все же Средние века на Западе кончились тем, что сама христианская церковь начала превращаться в нечто аморфно-всеядное. Эпоха Возрождения — это возрождение язычества. Римские папы, увлекающиеся гороскопами; богословы, в чьих трудах чаще звучит Аристотель, чем апостол Павел. Но XVI век — это век реакции, здоровой христианской реакции на временную капитуляцию христианской воли и мысли перед приманками языческой, плотской и философской вседозволенности. Это — век Реформации (и Контрреформации). Это век величайшего религиозного напряжения за всю историю Западной Европы. Это век отнюдь не равнодушный к вопросам веры. Наука рождается тогда, когда в Европе заполыхали религиозные войны. «Секуляризованные», равнодушные к религии народы религиозных войн не ведут.
Призыв лютеран «Только Писание» был протестом не столько против церковных преданий, сколько против раболепствования перед авторитетами языческих философов. Это — меч, направленный не против Иоанна Златоуста, а против Аристотеля и Гермеса Трисмегиста. Не христианские догмы разрушала Реформация и рождающаяся наука, а догмы языческой философии. Ссылка на Аристотеля стала недостаточной.
Аскетизм и наука
Итак, пафос христианской Реформации — это призыв к дисциплине ума, воли и чувств. Чужд ли он науке? Английский химик Бойль видел религиозное приложение науки в привлечении разума исследователя для борьбы с чувственными страстями: «Кто может заставить малейшие случаи в собственной жизни и даже цветы своего сада читать ему лекции по этике и теологии, тот, мне кажется, вряд ли будет испытывать потребность бежать в таверну». (2) Аргументация понятна: с одной стороны, любой росток свидетельствует о Разуме, создавшем его, с другой — исследователь за пестрым многообразием мира научается видеть его внутреннюю стройную законосообразность. Научившийся видеть законы в природе будет почитать и те законы, что вписаны в человеческом сердце и, следуя им, идти путем заповедей и уклонения от греха.
Общим знаменателем науки и веры в XVI—XVII веках стала идеология аскетизма. Рационализм этой поры — это не триумфализм гуманистов. Сомнение стоит у истоков европейской науки. В это время не только Декарт сомневается в себе, мире и Боге. Линн Уайт замечает, что, начиная с 1300 г. и по 1650 г., европейцам была свойственна одержимость сюжетами, относящимися к смерти. Развивается символика отчаяния. Некрофилия была столь распространенна, что любой протест против жестокости считался аморальным. «Любая из стихий чиста. А наши души с грязью пополам», — написал поэт этого века. (3)
Средние века дорожили словом Августина: «Если бы я только увидел себя, я бы увидел Тебя». Но теперь сложилось убеждение, что человек со своим узким эгоизмом, своеволием и буйством низменных страстей (с особой силой проявившихся в бедствиях войн XVII века: к примеру, в Тридцатилетней войне Германия потеряла две трети своего населения (4)) служит далеко не лучшим пособием для изучения Божия закона. В человеке действие этих законов замутнено, искажено хаосом его аффектов. Физический же мир являет для пытливого ума естественные законы в чистом виде. Однако для их постижения человек должен вначале очиститься от скверны своего своеволия.
Собственно, уже в IV веке св. Иоанн Златоуст приводит в пример человеку движение звезд, которые не отклоняются от своего пути, в отличие от человека… «Небо, и солнце, и луна, и хор звезд, и все прочие твари находятся в великом порядке, а наши дела в беспорядке» (1 Беседа о диаволе, 7).
Но в XVI—XVII веках возникает новая форма духовной бдительности и готовности не доверять очевидным утверждениям. Открытие перспективы и открытие предрассудков суть в равной степени основополагающие события нового времени: мир каким он кажется и мир как он есть — не одно и то же. И все это требует дисциплины мысли, проверки того, что кажется очевидным. А тут Коперник пояснил, что истину можно найти только вопреки данным человеческих чувств (ибо чувства-то нам твердят, что Земля неподвижна, а по небу ходит именно Солнце).
Итак, «Не смех и буйство плоти средневекового карнавала, не ренессансный блеск красоты и стремление к славе, а глубокая внутренняя сосредоточенность, в тишине которой можно расслышать голос личной судьбы и смысла жизни, становится главной жизненной ориентацией. Возникновение механистической философии, становление экспериментального метода в науке и расцвет в XVII веке жанра натюрморта имеют одни и те же социальные корни. В натюрморте с одной стороны, отказ от мирских радостей, а с другой — пристальный интерес ко всем подробностям мира. Для просто «любования» не нужно было убивать природу. Подобный же настрой на размышления о смерти создавали в XVII веке механические устройства. Если живая природа ассоциировалась с аффектами, свойственными поврежденной человеческой природе, то механические устройства — с полным контролем разума над собой и миром. Образ мира как часового механизма, и образ Бога как часовщика воспринимались как душеспасительные. Парадоксально, но образ искусственной вещи, «мертвой природы», механизма противопоставлялся протестантизмом XVII века явлениям живой природы как выражение высшей духовности в противоположность ветхой душевности». (5)
Именно в силу своей противопоставленности миру человеческих аффектов и страстей мир природной рациональности и неизменности выглядит чем-то нравственно привлекательным.
Мир, в который выходит Европа из Средневековья (точнее из периода ренессансного кризиса Средневековья) — это мир Реформации. Мир религиозного напряжения.
Реформация в поиске союзников против Рима обратилась к народу. Началась новая волна внутриевропейского миссионерства. И тут оказалось, что обыватель, по сути, незнаком с христианством. Оказалось, что язычество живет отнюдь не только в кардинальских палатах, но и в крестьянской избе. Оказалось, что крестьяне в католическом священнике видят, скорее, мага, чем проповедника и учителя. И если протестантизм отвергает авторитет священника, то замену ему легче всего найти в деревенской колдунье, а не в городском профессоре богословия. Интеллектуальная элита Европы открывает для себя мир ночных суеверий народа — мир ведьм. И начинается охота на ведьм. И начинается расцвет инквизиции. И рождается наука.
Ну вот, при разговоре о рождении науки никак не уйти от этого мерзкого слова — «инквизиция». Что ж, раз уж речь зашла об инквизиции (а у светских людей всегда речь заходит о ней, стоит лишь упомянуть о Церкви), то подольше задержимся на этой грустной странице церковной истории.
Доброе слово об инквизиции
Сразу скажу, что именно чтение современной оккультной литературы меняет отношение к инквизиции и «охоте на ведьм». (6) Пока люди не верят в ведьм, колдовство и порчу — охота на ведьм кажется несусветной дикостью, сугубо позорной для христиан. Но если это всерьез? Если действительно возможно такое черное воздействие на человека, для которого ни расстояние, ни стены не являются преградой? И если на самом деле существуют люди, готовые приносить самые страшные жертвы ради получения «черной благодати»?
Людей средневековья постоянно обвиняют в суевериях. Но ведь эти «суеверия» они вычитали не в Библии и не в патристических сочинениях. Молва распространяла секреты, выползшие за пределы колдовских кухонь. Ведьмы сами уверяли, что их ничто не берет, что они в огне не горят и в воде не тонут, и что за некоторую плату они могут на любого порчу навести… Ведьмы убедили народ, а затем иерархов в своей реальности и в своем могуществе, — последовал ответ, последовала реакция общественной самозащиты…
Прежде чем обвинять тех впечатлительных христиан (или меня) в нетерпимости и человеконенавистничестве, попробуйте сами спрогнозировать свою реакцию. Представьте, что вы поверили сообщению Блаватской о том, что «в древние времена фессалийские колдуньи к крови черного агнца примешивали кровь новорожденного младенца и с помощью этого вызывали тени умерших», (7) при вас ваша соседка заявила о своей решимости возобновить древние колдовские обряды (8) и сказала, что духи, у которых она находится на выучке, считают ее колдуньей? (9)
Итак, сами ведьмы хвастаются своим искусством, причем нередко даже не маскируют свой антихристианский запал. И если обычные люди им поверят, как им тогда реагировать?
Не только русский бунт «бессмысленен и беспощаден», но любой. Люди искренно боялись нечисти и верили в реальность вреда от общения с ней. «Суд Линча» в таких случаях вспыхивал сам собою. Инквизиторы же вырывали обвиняемого из рук толпы и предлагали хоть какую-то формальную процедуру расследования, в которой можно было и оправдаться. И оправдывались (как оправдалась, например, от обвинения в колдовстве мать астронома Кеплера).
Интересно читать на одной и той же странице современной газеты: «В эпоху средневековья, когда в Европе полыхали костры инквизиции…» (10), и сообщение о том, что «молодое поколение одной из кенийской деревушек решило последовать примеру средневековой Европы и устроило облаву на ведьм». (11) При чем здесь «пример Европы»? Вера в порчу универсальна, а сторонников черной магии преследовали всюду.
«Законы Хаммурапи» древнего Вавилона гласили: «Если человек бросил на человека обвинение в колдовстве и не доказал этого, то тот, на которого было брошено обвинение в колдовстве, должен пойти к Божеству Реки и в Реку погрузиться; если Река схватит его, то обвинитель сможет забрать его дом. Если же Река очистит этого человека и он останется невредим, тогда тот, кто бросил на него обвинение в колдовстве, должен быть убит, а тот, кто погружался в Реку, может забрать дом его обвинителя». (12) «К ордалии, именно чрез погружение в воду, прибегали, вероятно, лишь в случаях преступлений, угрожающих смертной казнью, особенно же при обвинении в недозволенном волшебстве и прелюбодеянии, если это обвинение фактически не доказано обвинителем и свидетелями: по вавилонским воззрениям, вода как чистая стихия непременно изобличит колдуна и прелюбодейку». (13) «При этом, — пишет А. А. Немировский, — надо учесть, что Законы Хаммурапи не представляют собой исчерпывающего свода юридических норм; например, в них отсутствуют статьи, касающиеся простейших преступлений — обычной кражи, убийства, колдовства, хотя присутствуют нормы, связанные с обвинениями в этих преступлениях. Очевидно, нормы, касающиеся таких преступлений, считались общеизвестными». (14)
В Египте в случае мора «в городе Илифии, пишет Манефон, заживо сжигали людей, которых называли Тифоновыми, и, провеивая их пепел, рассеивали и уничтожали его» {Плутарх. Об Исиде и Осирисе, 73).
Индийские «Законы Мацу» (II век до н.э.) предписывали: «За всякие заклинания, за наговоры на кореньях, за колдовство всякого рода — в случае неуспеха — штраф в двести [пан]» (Законы Ману, 9, 290). Наказание было сопоставимо со штрафом за грабеж в абсолютной величине — около 2 килограммов золота (Артхашастра, 3, 17). Однако если результатом колдовства будет смерть, то смертная казнь колдуну. (15) Кроме государственного наказания, браминами налагаются религиозные «епитимьи» за такие равные друг другу грехи, как «чародейство и колдовство посредством кореньев, не зажигание священных огней, воровство, неуплата долгов, изучение ошибочных книг и занятие ремеслом танцора и певца» (Законы Ману, 11, 64 и 66).
Японские законы гласили: «Если кто-либо из-за ненависти изготовит колдовское изображение или письменное заклинание, или устно проклянет кого-либо и таким путем вознамерится погубить другого человека, то виновного судить, как за заговор с целью убийства со снижением наказания на две ступени (в делах, касающихся родственников, наказание не уменьшать). Если в результате колдовства умрет человек, то в любом случае судить как за действительное убийство Если для колдовства использованы личные вещи государя, то виновного обязательно повесить». (16) Другой японский закон содержал «Индекс запрещенных книг»: «Нельзя в частных домах хранить: астрономические приборы, сочинения по астрономии, китайские карты, гадальные карты, китайские военные сочинения, книгу предсказаний; за нарушение этого запрета — 1 год каторги». (17)
«Законы Двенадцати таблиц» древнего Рима, составленные в V веке до нашей эры, предполагали, что виновный в сглазе мог быть приговорен к смертной казни. (18) Тексты этого Закона дошли до нас в неполном виде. В восьмой таблице есть статья (VIII, 8а), начинающаяся с формулировки преступления: «Кто заворожит посевы», (19) но далее обрыв текста и формулировка наказания отсутствует. Впрочем, лакуна восполняется по цитации этого закона Плинием: «По Двенадцати таблицам за тайное истребление урожая назначалась смертная казнь более тяжкая, чем за убийство человека» (Естественная история. 18,3; 12, 8—9).
Платон мечтал об обществе, в котором «закон об отравлении и ворожбе будет выражен так: если окажется, что человек из-за магических узлов, заговоров или заклинаний уподобился тому, кто наносит другому вред, пусть он умрет, если он прорицатель или гадальщик. Если же он чужд искусства прорицания и все-таки будет уличен в ворожбе, пусть его постигнет та же участь, что и отравителя из числа обычных людей; пусть суд решит, какому наказанию его следует подвергнуть» (Законы, 933d).
Демосфен «привлек к суду жрицу Теориду и добился этой казни» {Плутарх. Демосфен, 14); Теориду обвиняли именно в чародействе, и казнена она была со всей своей семьей. (20)
Так что вполне уместен вопрос Августина: «Может быть, христиане установили эти законы, карающие магические искусства? Разве перед христианскими судьями был обвинен в магии Апулей» (21) (О Граде Божием, 8, 19).
Как видите, неприязнь людей к колдунам совершенно независима от христианства.
Вот франкская «Салическая правда» VI века. Назвать ее памятником христианского права и христианской культуры затруднительно. Это самое что ни на есть «традиционное право» (хоть уже и смягченное влиянием римской правовой культуры и церковной проповеди). И вполне традиционное, «общечеловеческое» отношение к колдовству стоит за его параграфами: «Если кто причинит порчу другому, и тот, кому она причинена, избежит опасности, виновник преступления, относительно которого будет доказано, что он допустил его, присуждается к уплате 63 солидов. Если кто-нибудь нашлет на другого порчу или положит на какое-либо место тела навязь, присуждается к уплате 62.5 солидов. Если какая-нибудь женщина испортит другую так, что та не сможет иметь детей, присуждается к уплате 62.5 солидов». (22) (Салическая правда, 19). Германское право привнесло в европейскую судебную практику «испытание водою» (Leges Visitothorum, 6, 1, З). (23)
Как сказал В. Мелиоранский, «языческие понятия об отношениях религии к государству оказались во много раз живучее самого язычества». (24)
Полторы тысячи лет понадобилось языческим страхам для того, чтобы пронизать собою церковную этику. «Первый случай преследования ведьмы произошел в 1498 году». (25) «Колдовство до XV века мы совершенно не встречаем». (26) «Колдовство было мало распространено в средние века, да и к концу XV — началу XVI веков оно не стало слишком популярным. Церковный Собор в Валенсии, проходивший в 1248 году, не отнес колдунов к еретикам и постановил, что дело с ними должны иметь только епископы. В случае нежелания покаяться и при упорстве их приговаривали к тюремному заключению на срок, определяемый епископом. Вернар Гун говорил, что Святая Палата должна заниматься еретиками, а потому почти во всех случаях, когда колдуны представали перед его трибуналом, он попросту передавал их дела в руки епископских судов… Почти до конца XIV века колдовство считалось исключительным делом Церкви. Светская власть не пыталась ни искоренить, ни терпеть его, а дела колдунов передавались светским судам лишь в редких случаях. Но к 1390 году, несмотря на некоторые попытки Пап удержать дела колдунов в пределах обычных церковных дел, мы видим, как показывают документы, светские суды все чаще признают ересь преступлением, и что епископы с инквизиторами переставали вести суды над колдунами». (27)
А вот сценка из Византийской жизни: «В 581 г., в Антиохии некто Анатолий-возница с товарищами был уличен в тайном совершении языческих обрядов. Христианская полиция еле спасла обвиненных «служителей беса», «оскорбителей Христа и колдунов» из рук разъяренной толпы. Сам патриарх Григорий едва оправдался от подозрений в соучастии; народ притих, ожидая примерной казни Анатолия. Но лишь стало известно, что обвиненные присуждены только к ссылке, как народные страсти вспыхнули с новой силой. Когда ссылаемых стали сажать на шкуну, толпа сбила полицейские наряды, овладела шкуной и сожгла ее вместе с осужденными; сам Анатолий был еще на берегу и был отведен снова в тюрьму. Для удовлетворения народа его осудили на смерть от звериных когтей в амфитеатре». (28)
Дурно ли происшедшее? — Да. Обратите внимание на распределение ролей в этой трагедии. От церковной ли власти исходит инициатива преследования? (29)
Инквизиция же хотя бы предоставляла слово самому обвиняемому, а от обвинителя требовала ясных доказательств
В итоге — ни один другой суд в истории не выносил так много оправдательных приговоров. «В первые полстолетия своей деятельности (XV в.) инквизиторы приговаривали к смерти на костре до 40% всех судимых. Впоследствии этот процент снизился до 3—4». (30) Только два процента арестованных испанской инквизицией подвергались пыткам, и те не длились более 15 минут. Она была оболгана протестантскими авторами. Не более 5000 человек были приговорены к казни в Испании за все века. Миф о «миллионах жертв» — это черная легенда. (31)
Инквизиция функционировала как учреждение, скорее защищающее от преследований, нежели разжигающее их.
Церковные кары для чародеев были мягче того, что могла бы сделать с ними толпа. Это замечание особенно справедливо в отношении России: за те грехи, за которые в Европе в те века сжигали, на Руси лишь налагали епитимьи. По наблюдению историка, «к великой чести нашего духовенства надо сказать, что у него колдуны отделывались куда дешевле, чем у западного. В том самом XVI веке, когда в Европе пылали костры, на которых горели живьем сотни ведьм, наши пастыри заставляли своих грешников только бить покаянные поклоны… Для наших патриархов, митрополитов и прочих представителей высшего духовенства ведун, ведьма были люди заблуждающиеся, суеверы, которых надлежало вразумить и склонить к покаянию, а для западноевропейского папы, прелата, епископа они были прямо адовым исчадием, которое подлежало истреблению». (32) Обращает на себя внимание мягкость этих епитимий. Так, в патриаршей грамоте на основание Львовского братства 1586 г. предписывается за чародейство «епитимья 40 дней поклонов по 100 на день» (33). Если бы издатель этой грамоты полагал, что колдовство действенно и может по-настоящему навредить человеку и даже погубить его жизнь и здоровье, или, что еще хуже, привести ко вселению беса в ни в чем не повинного человека, то епитимья должна была бы быть значительно строже и «как минимум» приравниваться к епитимье за убийство. Здесь же наказание, несомненно, налагается за реальный вред, нанесенный колдуном прежде всего себе самому: ведь у него было намерение причинить зло другому человеку. Вот это намерение и каралось законом — как покушение на убийство (пусть даже и с картонным ножом). (34)
Кто разжигал охоту на ведьм, а кто ее сдерживал, видно из обстоятельств, сопутствовавших отмене инквизиции. В России «для конца XIX века в нашем распоряжении есть целая статистика самосудов над колдунами. Изучив 75 упоминаний о волшебстве за 1861—1917 гг., относящихся к великорусским и украинским губерниям, К. Воробец пришла к выводу, что в 48 процентах случаев мир реагировал с «гневом или жестокостью». К числу самых знаменитых случаев относится расправа над вдовой-солдаткой Аграфеной Игнатьевой в деревне Врачевка Тихвинского уезда (1879 г.). Игнатьеву заперли в избу, заколотили окна и подожгли крышу, при чем присутствовало более 300 человек. Как утверждает С. Фрэнк, было трудно обвинить подобных лиц в судебном порядке, поскольку колдовство больше не рассматривалось с правовой точки зрения как преступное деяние, а часто получалось так, что наказывались сами истцы, в то время как колдун оставался на свободе. Как и в случае с конокрадством, крестьяне, столкнувшись с вредоносными чарами и чувствуя, что они не защищены государством, брали дело в свои руки. Следуя этой логике, следует признать, что самосуды возрастали по мере прекращения преследования колдовства сверху. Важно, что наряду с самосудом существовали и традиции организованного преследования снизу, когда крестьяне передавали виновного светским властям». (35)
Вот только одна из немалого числа публикаций современной прессы на эту тему: «В Можайске преступник застрелил сразу двух женщин — 64-летнию Ларису Старченкову и ее 39-летнюю дочь Надежду Самохину. За что? Когда убийцу поймали, он спокойно объяснил: «Меня они заколдовали». Вот что рассказал корреспонденту «Труда» супруг Надежды Самохиной Евгений: «Утром, примерно в девять часов Лариса Тихоновна начала готовить завтрак. А мы с Надей еще спали. И тут раздался звонок. Я проснулся и за окном услышал крик соседа: «Прекрати этим заниматься». А в чем дело?» — спросила Лариса Тихоновна. «Ты соседа заколдовала до смерти, а теперь до нас добираешься…» Затем раздалось несколько хлопков, похожих на выстрелы. Позже выяснится, что их сосед — 51-летний профессиональный фотограф Александр Родионов выстрелил в голову женщины четыре раза. Родионов признался следователю, что, после того как «колдуньи» сюда перебрались, в округе стали, мол, умирать люди. А все его родственники якобы заболели неизвестным недугом. И тогда обратился к знахарке, которая сказала, что навела на них порчу соседка. Самое удивительное, что весь этот бред повторила и вроде бы здоровая супруга преступника. А Евгений все время повторял: «Если бы я не убил этих колдуний, то они убили бы меня». Увы, подобные трагедии «охоты на ведьм» происходят и в других регионах России. До сих пор никто из жителей деревни Знаменки Нижегородской области не может понять, чем 87-летняя старушка не угодила сторожам сельского птичника. Двое парней дважды пытались ее сжечь живьем, решив, что она — колдунья. Женщина чудом избежала гибели, а ее дом сгорел дотла. Дикое преступление было совершено в селе Драбовка Корсунь-Шевченковского района (Черкасская область). В частном доме, принадлежащем 37-летнему местному жителю Михаилу В., возник пожар. Прибывшие на место пожарные обнаружили на веранде обгоревший труп женщины. Позднее ее сожитель признался, что он сжег женщину потому, что она — «ведьма». Причем спалил он еще и черную кошку женщины, которую тоже заподозрил в связях с нечистой силой» (36).
«В Конго в июне 2002 года проводился «месяц, посвященный избавлению от колдунов». Увы и ах — это не «прикол», это слова племенного вождя Ову Судара. Сей глубокоуважаемый муж с нескрываемой гордостью заявил о том, что лично дал указание подданным заняться резней соплеменников. Колдунами и ведьмами, по местным представлениям, являются старики, живущие на окраине селения, как правило, — женщины с красными слезящимися глазами. Их выволакивали на улицу, до смерти избивали палками, рубили мачете, забрасывали камнями. Требовали сознаться и назвать имена «подмастерьев» и «сообщников». По приблизительным оценкам, таким образом, погибло более тысячи человек, сотни бежали, спасаясь от расправы. Очагом охоты на ведьм стал небольшой городок Ару в 30 километрах от Судана на границе с Угандой, после чего волна агрессии захлестнула всю северо-восточную часть страны. «Крестьяне говорят, что некоторые люди насылают порчу на других, отчего те заболевают», — сообщил главнокомандующий конголезской армией Генри Тумукунде. Он это сказал к тому, что жители страны в основном обвиняют «колдунов» и «ведьм» в порождении заболеваний, характерных для данного региона. В индийском штате Андра-Прадеш 200 поселян сожгли заживо по подозрению в колдовстве, якобы погубившем двух человек, пятерых своих односельчан — четырех женщин и мужчину. Их просто взяли, притащили на центральную площадь деревни, не дав раскрыть рта, привязали к дереву, облили керосином и подожгли. В штате Бихар (тоже Индия) местные жители, подозревая в ведовстве, казнили двух женщин в возрасте 90 и 60 лет». (37)
Нет, я не сторонник введения инквизиции. Но и поддерживать антихристианские мифы не считаю нужным.
А именно эти мифы распространяют теософы. «Инквизиция была установлена, — пишет Е. И. Рерих, — не для преследования только жалких ведьм и колдунов, большей частью — медиумов, но для уничтожения всех инакомыслящих. И среди таких врагов, прежде всего, насчитывались все наиболее просвещенные умы, все служители общего блага и истинные последователи заветов Христа». Сущность инквизиции есть преследование необычного, — сказано в одной из книг Живой Этики. Итак, инквизиция была нужна Церкви, чтобы бороться, в первую очередь, с инакомыслием самого разного толка, чтобы противостоять всему тому новому, что сформировалось в человеческой мысли. В те страшные времена инквизиторы сжигали десятки, а возможно, и сотни тысяч «ведьм». Сжигали «во имя свое», своей монополии на истину, своего «вечно живого», своего страха перед теми, кто нес народу новые знания, расширяющие его сознание, кто стремился пробиться к нему сквозь плотную завесу его невежества. «Неужели действительно можно подумать, как пытается нас убедить диакон, что инквизиция сжигала настоящих ведьм, а не оболганных ею же самой несчастных женщин и „еретиков», чтобы под их дымовой завесой расправиться с более серьезными врагами, такими как Жанна д’Арк, Джордано Бруно, Ян Гус и им подобные? Чувствуете, как запахло смрадным дымом нечистоплотности и подмен от вышепроцитированных строк Кураева?», — вопрошает рериховский лидер Л. Шапошникова. (38)
На самом деле «нечистоплотно» обвинять целую эпоху в истории человечества, никак не пытаясь понять мотив действий тех людей. А ведь достаточно для начала поставить хотя бы такие вопросы: 1) Сами ведьмы верили в то, что они ведьмы? 2) Видели ли народные массы в этих женщинах колдуний? 3) Это верование было привнесено в народ церковной проповедью, или же оно бытовало еще с дохристианских времен? (39) 4) Существовала ли граница, отделявшая народное ведьмовство от той магии, которой увлекались образованные алхимики и «теурги» эпохи Возрождения и Реформации? 5) Каково среди людей, привлеченных к инквизиционному суду, процентное соотношение тех, кто обвинялся в вероучительных прегрешениях и тех, кто обвинялся в прямой магии? 6) Воззрения тех людей, что преследовались инквизицией за их взгляды, действительно ли были более «передовые», нежели взгляды самих инквизиторов, или же они были еще более архаичны и представляли собой дохристианские пласты миропредставления? (40) 7) Если окажется верным последнее, то с точки зрения культурного и научного прогресса, какую же объективную роль сыграла инквизиция в истории Европы? Не окажется ли она подобной роли жестокого реформатора Петра (и, кстати, учредителя русской инквизиции (41)) в истории России?
Без доказательного, основанного на источниковедческой работе, ответа на эти вопросы нельзя представлять жертв инквизиции как безусловно прогрессивных людей.
Для современного светского человека колдовство — это «мнимое преступление». И потому понятно, что такой человек будет возмущаться казнью людей за те преступления, которых те на самом деле не совершали. Но с точки зрения теософов, ведьмы были именно ведьмами, и маги были магами, (42) черти — чертями, а порча — порчей. (43) «И черта можно заставить плясать. Черти не выносят света и шума. Недаром шаманы бьют в бубны, чтобы избавиться от низких духов». (44) «Невежды смеются над существованием Сатаны и тем подтверждают правильность сказанного одним тонким мыслителем: «Победа дьявола в том, что он сумел внушить людям, что он не существует». Ведь когда мы во что-то не верим или отрицаем, мы перестаем этого остерегаться и тем легче попадаем в тенета, расставленные многочисленными приспешниками тьмы». (45) «Колдовство недопустимо как преступление против человечества. Не следует понимать колдовство, как зло против одной личности. Следствие колдовства гораздо вреднее — оно нарушает явления космические, оно вносит смятение в слои надземные. Если колдун не сумел поразить супротивника, это еще не значит, что его удар не убил нескольких человек где-то, может быть, в разных странах. Может быть, вибрация злой воли нашла себе утверждение в самом неожиданном месте. Нельзя представить себе, сколько смертей и болезней причинено злой волей. По пространству носятся тучи когтей, никто не учтет, где сядет эта ядовитая стая. Сильный дух защитится от злых посылок, но где-то слабый человек получит их заразу. Невозможно учесть такой космический вред. Только мощь звучания АУМ может приносить гармонию среди расстроенных вибраций. Даже Благодать долетит не в полной мере, если она попутно будет расходоваться на рассеяние зла. Можно очень остеречь человечество от всякого колдовства», — говорит рериховский трактат «Аум» (гл. 28).
А значит, если ренессансное или новоевропейское общество и совершило преступление, казня этих колдунов, то нужно все же учесть, что это была ответная мера: воздаяние преступлением за преступление, вредом за вред. И, кроме того, это было преступление, совершенное в состоянии аффекта. Преступление, совершенное испуганными людьми, которые и в самом деле боялись колдунов, ибо верили в реальность колдовства.
Да, сжигать людей — мерзко. Но историк тем и отличается от моралиста, что он должен понимать логику событий и мотивы лиц, творивших нашу историю, а не просто выставлять им оценки за поведение.
А если же моралист осуждает одних преступников (инквизиторов) ради того, чтобы безусловно обелить другую группу преступников (колдунов), здесь возникает вопрос: а есть ли у этого моралиста вообще нравственное право на то, чтобы быть моралистом.
Так что не с наукой воевала инквизиция, а с магическим суеверием. Оттого и рождение науки пришлось на пору расцвета инквизиции.
Вера научных революционеров
Понимаю, что человек, воспитанный в советской школе ответит: да, толпа в ту пору была одержима религиозным мракобесием. Но те светлые гении, что создали науку, опередили свое время и уже порвали связь с оковами ортодоксии.
Но здесь свои вопросы будет задавать уже не столько логика, сколько история. Дело в том, что творцы новой картины мира были как раз весьма религиозными людьми.
Так Николай Коперник был племянником епископа, управляющим хозяйством епархии, членом епархиального совета.
Иоганн Кеплер три года учился на богословском факультете Тюбингенского университета, но его, помимо его воли, избрали преподавателем математики в Граце. «Для Кеплера такое решение означало крах всех его многолетних надежд. Он не мог себе представить, что дорога к карьере священника для него отныне закрыта, но, тем не менее, вынужден был подчиниться. Но глубокая религиозность и стремление «согласовать» науку со своим выстраданным и искренним представлением о Боге остались характерными для всей его жизни». (46) «Я хотел быть служителем Бога и много трудился для того, чтобы стать им; и вот в конце концов я стал славить Бога моими работами по астрономии… Я показал людям, которые будут читать эту книгу, славу Твоих дел; во всяком случае, в той мере, в какой мой ограниченный разум смог постичь нечто от Твоего безграничного величия» {Иоганн Кеплер). (47)
Галилей в 14 лет поступил послушником в орден иезуитов, «однако отец Галилея вовсе не желал видеть своего сына монахом и забрал его домой под предлогом того, что тот нуждается в лечении глаз». (48)
Лейбниц (если кто забыл — это создатель системы дифференциального исчисления) свой главный труд посвятил «теодицее» — «оправданию Бога». (49)
Ньютон писал толкования на библейские книги прор. Даниила и ап. Иоанна Богослова. (50)
Декарт (если кто опять-таки забыл — это создатель так называемой «декартовой системы координат») получил образование «в иезуитском колледже, цитадели антиоккультизма» (51); в переписке со шведской королевой Христиной (52) и богемской принцессой Елизаветой он защищал католичество (53) и наставлял в благочестии: «Первое и главное познание состоит в понимании, что существует Бог, от которого зависят все вещи: это научит нас принимать как благо все, что с нами случается, ибо все это явно послано нам Богом» (54). Напомню, что пишет это Декарт тяжело больной женщине, пишет, вспоминая и собственный опыт болезней, и эти его слова нельзя не сопоставить со свидетельством св. Иоанна Златоуста (также не отличавшегося крепким здоровьем): «Тот, кто научился благодарить Бога за свои болезни, недалек от святости»…
И созидают эти люди новую науку не в противостоянии с христианской Церковью. В ту пору Церковь еще достаточно сильна, чтобы «перекрывать кислород» своим врагам. И католики, и протестанты не смущались инквизиционными кострами. Но ученых не жгли (о Бруно лучше не вспоминайте — в науке он следа не оставил, и, будучи заурядным магом и шарлатаном, в качестве такового и был осужден (55), причем гелиоцентрические убеждения не были поставлены ему в вину. (56)) То, что научное сообщество «институционализировалось», то есть стало уважаемым и финансируемым общественным институтом, означает, что христианское мнение благоприятствовало научному образу мышления. (57)
Механицизм, лежавший в основе первой научной парадигмы, был тем симпатичен христианскому стилю мысли, что он объяснял природные процессы без сомнительных апелляций к желаниям тех или иных духов.
Почему в сообщающихся сосудах вода переливается из более полного в более пустой? Аристотелевское объяснение (природа боится пустоты) в восприятии Бойля слишком антропоморфно. В самой материи, возражает Бойль, нет ни разумности, ни источника движения. Если природа боится пустоты — значит, у нее есть душа, значит, человек неотличим от природы. Но если человек неотличим от мира, то почему же лишь он на Суде отвечает за себя? Тут одно из двух: или вода должна нести не меньшую, чем человек ответственность за свои поступки, страхи и предпочтения. Или человек должен быть таким же безответственным, как вода. Последнее означает, что нет бессмертия души. Если нет бессмертия и воздаяния — то нет смысла и в нравственности. Поскольку же Бойль убежден в необходимости нравственной ответственности человека, он ищет нетелеологических и неантропоморфных, то есть неаристотелевских объяснений поведению воды. Вывод: вода поднимается не из-за боязни пустоты, а из-за разности давлений. Эту цепочку аргументов Бойля можно выразить кратко в силлогизме: вода в запаянной трубке поднимается из-за разности давления, а не из-за боязни пустоты, следовательно, еретики не могут утверждать, что душа смертна. (58)
Как на самом деле происходило взаимодействие религии и науки при зарождении последней, можно изучить по книгам:
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. М.; Л., 1933. Т. 3.
Гурев Г. А. Коперниканская ересь в прошлом и настоящем. М., 1933.
Выгодский М. Я. Галилей и инквизиция. М.; Л. 1934.
Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция М., 1955.
Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей. Вып. 1. М., 1950.
Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. Т. 1 М., 1980. Т. 2 М., 1987.
Гайденко П. П. История новооевропейской философии в ее связи с наукой. М., 2000.
Яки С. Спаситель науки. М. 1992.
Яки С. Бог и космологи. М. 1993.
Косарева Л. М. Коперниканская революция: социокультурные истоки. М. ИНИОН. 1991.
Косарева Л. М. Генезис научной картины мира. М., ИНИОН, 1985.
Косарева Л. М. Социокультурный генезис науки Нового времени. Философский аспект проблемы. М., 1989.
Современные зарубежные исследования по философии и генезису науки (позднее Средневековье и Возрождение) М., ИНИОН. 1980.
Социокультурные факторы развития науки (по материалам историко-научных исследований). Сборник обзоров. М., ИНИОН, 1987.
Кирсанов В. С. Научная революция XVII века. М., 1987.
Кимелев Ю. А. Полякова Н. Л. Наука и религия: историко-культурный очерк. М. 1988.
Йейтс Ф. А. Джордано Бруно и герметическая традиция. М., 2000.
Философско-религиозные истоки науки. М., 1997.
Фантоли А. Галилей. В защиту учения Коперника и достоинства Святой Церкви. М., 1999.
Лернер Л. Госселин Э. Галилей и призрак Джордано Бруно // В мире науки. 1987, № 1 С. 80—88.
Шрейдер Ю. А. Галилео Галилей и Римско-Католическая Церковь // Вестник истории естествознания и техники. 1993. № 1.
Грех слепой веры
Итак, церковный тезис о том, что христианство и наука не враждебны друг другу — это не просто «противоатеистическая контрпропаганда». Христианство создало предпосылки для рождения научной картины мира, а потому оно не может быть враждебным по отношению к науке. Как говорил св. Филарет Московский: «Вера Христова не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством». (59)
Да, люди впервые переступают церковный порог, как правило, по соображениям вполне суеверным. Они ждут «чуда» и по большей части им совершенно все равно — из какого источника требуемое ими «чудо» поступит. Но Церкви-то не все равно — «какую веру верует» человек. И потому, разочаровывая поклонников «неведомой магической энергии», Церковь требует расти от суеверия к осознанной вере, требует труда мысли и отчетливости, требует, чтобы человек совершил труд рефлексии над содержанием своей веры.
Никогда Православие не воспевало «слепую веру».
Во-первых, потому, что «слепая вера», не знающая ни своего предмета, ни своих оснований, не заметит и границы между христианством и язычеством, между православием и ересью.
Во-вторых, потому, что «слепым» может быть только неверие. Опыт неверия может рождаться из опыта слепоты. Неведение, естественно, следует за невидением.
В-третьих, потому, что та вера, которая считается нормативной в церковной традиции, как раз должна быть зрячей. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Со времен св. Кирилла Иерусалимского (IV в.) в православии различаются «вера догматическая» и «вера созерцательная» («Есть два вида веры — один — вера догматическая, соглашение души на что-либо… Другой же вид веры есть дарование благодати. Эта вера… созерцает Бога» (60)).
Итак, богословие созерцательное, мистическое не является слепым потому, что оно-то как раз видит.
Богословие же догматическое не слепо потому, что оно думает. Теология есть модус присутствия логики в иррациональном мире религии.
В конце XX века было осознанно то, с чем так яростно не соглашался век «просвещения»: естественнонаучная модель рациональности не есть единственная форма рациональности. Знание может быть не математическим и не физическим. Оно может быть гуманитарным. Рациональность же определяется тем, как человек обрабатывает ту или иную информацию, поступающую к нему, а не тем, из какого именно источника (научной лаборатории, интроспекции, библиотеки, храмовой проповеди или из уличного разговора) поступает эта информация (анализ уличных разговоров и базарных пересудов может быть вполне научным: это будет отрасль науки по имени «социология»).
Оказалось, что миф более рационален, чем считали прежде. А наука более мифологична, нежели думал о ней XIX век. Православие прилагает рациональные процедуры к анализу своих преданий. А светская наука, как оказалось, не может жить без догм. Доказательство Куртом Геделем в 1931 г. знаменитых теорем «о неполноте формальных систем» и «о невозможности доказательства непротиворечивости формальной системы средствами самой системы» показало, что интеллектуальные процедуры всюду работают одинаково: любая теория зиждется на некоем наборе догм (которые в светской науке стыдливо именуются аксиомами).
Аксиома христианства — это доверие к опыту Присутствия. Аксиома атеизма — доверие к опыту пустоты. В принципе, рационально можно прокладывать логические цепочки и от одной аксиомы, и от другой. Другое дело, что эти логические цепочки приводят к расширению изначального опыта. Путь религии идет от опыта Присутствия предмета веры к опыту Преображения в предмет веры. Путь атеизма ведет от опыта пустоты к опыту тошноты (см. «Тошноту» Сартра) и к самоубийству (см. «Бесы» Достоевского).
Законы рациональности едины и для верующих людей, и для неверующих. Различие лишь в том, что предпочитается в качестве «момента истины», в качестве точки доверия и опоры. Откуда идти и к чему — вот где наши различия. А техника интеллектуальной «ходьбы» одинакова у математиков и богословов.
Как избегать конфликтов?
Осознание вышесказанного помогло перейти от конфликта к сосуществованию. В науке и культуре как в коммунальной квартире: чтобы не было конфликтов, каждый должен четко знать свои права и обязанности, пределы своей жизненной территории. Помните, как у Булгакова: «люди-то они хорошие, только их квартирный вопрос испортил», — потому что в коммуналке было непонятно, кто ответственен за свет в туалете, ванной и т.д. А когда люди разъезжаются по разным блокам, значительная часть источников конфликта исчезает. Так вот, что касается отношений Церкви и Науки — конфликт растворяется по мере того, как каждый из нас осознает, где граница нашей компетенции.
В науке же признаком профессионализма считается умение четко осознавать пределы своей компетентности. Как токарь знает, каким сверлом какой материал на какой скорости надо обрабатывать, так и ученый знает границы своего метода: вот этот круг проблем моя теория, моя модель могут разрешить, а для других проблем нужны другие методы. Конфликт возникает оттого, что нам кажется, будто в чужой речи мы услышали ответ на наш вопрос. Представьте, я спрашиваю попутчика: «Мы успеем проскочить на зеленый свет?» А он отвечает: «Думаю, что в следующем году удастся!». Случай свел меня с идиотом или с шутником? Нет, все проще: я просто не заметил, что в ухе у моего собеседника наушник от мобильного телефона, и он вел разговор не со мною, а с кем-то другим.
А вот иное видение: представьте, что жена посылает меня в магазин и, вручая мне 50 рублей, настойчиво твердит: «Купи два пакета молока!.. Нет, ты понял? Два пакета молока! Повтори: два пакета молока! Посмотри мне в глаза и скажи еще раз! Ты понял? Два пакета молока, а не два номера «Богословского вестника», как ты в прошлый раз притащил!». Получив эту инструкцию, я иду в магазин и по дороге повторяю как мантру: «Два пакета молока два пакета молока». И вот, уже на подходе к кассе я слышу, как стоящий передо мною покупатель говорит кассиру: «А мне два батона хлеба, пожалуйста!». Имею ли я право в эту минуту сказать: «Ну что за недоумок это мужик! Все передовое человечество покупает два пакета молока, а этот пень покупает зачем-то два батона хлеба!!!»?
Так вот, прежде чем обвинять Библию в антинаучности и глупости, неплохо было бы поинтересоваться: а на какие вопросы Библия намерена дать ответы? Те ли это вопросы, какие изучают на геологическом или биологическом факультетах, или же это ответы совсем другим людям на совсем другие вопросы. Если мы научимся понимать вопросы, которые люди задавали Моисею, мы поймем (и примем) и его ответы. Мы поймем — почему он был послан.
Как-то В. Гейзенберг так пояснял своему коллеге — физику — ядерщику Вольфгангу Паули свое видение отношения религии и науки: «Когда мы видим в небе самолет, то можем с известной степенью достоверности заранее рассчитать, где он будет через секунду. Сначала мы просто продлим его траекторию по прямой линии; или же, если мы успели заметить, что самолет описывает кривую, то мы учтем и кривизну. Таким образом, в большинстве случаев мы успешно справимся с задачей. Однако траекторию мы все же еще не поняли. Лишь когда мы сначала поговорим с пилотом и получим от него объяснение относительно намечаемого полета, мы действительно поймем траекторию. Разговор ненадолго прервался, потому что на расстоянии нескольких сот метров мимо нас проплыл большой пассажирский пароход, который со своими многочисленными огнями выглядел в светло-синих сумерках сказочным и почти нереальным. Мне пригрезились в этот миг человеческие судьбы, которые, вероятно, разыгрывались за освещенными окнами кают, и в моем воображении вопрос Вольфганга превратился в вопрос о пароходе. Что такое в действительности этот пароход? Масса железа с машинным отделением, системой электропроводки и лампочками? Или же выражение целеустремленности человеческого намерения, структура, образовавшаяся как результат отношений между людьми? А может быть, он просто следствие биологических природных законов, которые в качестве объекта своей формирующей силы использовали на этот раз не только молекулы белка, но и сталь, и электрический ток? Тогда слово «намерение» в человеческом сознании представляет просто отражение этой формирующей силы или природных законов? И что означает в этой связи слово «просто»?». (61)
Движение того корабля, входившего в копенгагенский порт, и в самом деле можно было описать двояко. Можно сказать, что на нем установлен такой-то двигатель, в нем сгорает такое-то топливо, газы при сгорании давят на поршень, движение которого по системе трансмиссий передается на винт, и в результате корабль плывет. А можно сказать, что этот корабль движется здесь потому, что он был зафрахтован такой-то фирмой для того, чтобы перевезти груз хлопка из Америки в Европу. Первое описание будет научным. Второе — религиозным.
Наука отвечает на вопрос «почему» и «как». Религия — на вопрос «зачем».
Если я хочу куда-то поехать, я должен подойти к расписанию поездов. Расписание поездов составлено на научной основе, но сколько бы я ни изучал расписание, я из него никогда не узнаю, куда нужно ехать мне самому. Вот это и есть пример соотношения этики, религии и науки. Религия дает ценности: ради чего человек живет, каких целей добивается, куда идет, а наука говорит, какими путями можно добраться до намеченной станции.
Есть вопросы, которые не ставит перед собой религия. Есть вопросы, которых не ставит перед собой наука. А потому не стоит искать у нас ответы на вопросы, которые мы не исследуем. И наши вопросы не следует переводить на язык не-наших ответов.
Когда Библия говорит: «И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так» (Быт. 1, 9), то она описывает не геологический катаклизм. Она говорит о той воде, о которой ничего не знают современные химики (но о которой еще знают моряки). Вода, море на языке архаики — это океан. Это та мощь, которая живет своей жизнью, абсолютно несоразмерной с человеком и с его силами. Но та мощь, что лишь одним своим дыханием может стереть город или разломить корабль — эта мощь абсолютно послушна воле библейского Бога. Раз Он сказал, то вода послушно течет туда, куда надо Ему. Верховному правителю шумерских богов Мардуку для одоления водной мощи (которую символизировала богиня Тиамат) понадобилось крайнее напряжение всех его сил (и сил союзных ему богов). Но для Ягве даже нет проблемы покорения водного хаоса. Все Им создано и все Ему послушно. Ты понял теперь, человек, почему и ты должен молиться не морю и не Нептуну, а Богу? Ты понял теперь — Кто желает союза с тобой, Кто просит тебя — «сыне дай Мне сердце твое»?!
Понимание наших различий поможет избежать не только ненужных конфликтов, но и ненужных союзов. Ведь сегодня нам приходится обороняться от ученых, которые хотят задушить нас в своих объятиях. Дня не проходит, чтобы в патриархию не пришло письмо или не постучался какой-нибудь человек и не сказал, что изобрел очередной харизмометр, замерил энергетику Святого Духа, вывел компьютерную формулу Троицы и так далее… Но опять же — не надо устраивать коммунальную квартиру — пусть религиозное и естественнонаучное мышление живут в разных плоскостях.
Когда некоторые ученые забывают об этом и позволяют себе вторгаться со своими методами и формулами в мир религии — это пошло. Это псевдонаука, и конфликт происходит не между церковью и наукой, а между наукой и псевдонаукой.
В диалоге с учеными наша задача — не дать людям конкретных наук оказаться в плену у каких-то ненаучных идеологий, избежать слишком поспешных отождествлений результатов собственно научной работы с некоторыми модными идеологическими догмами. Например, не торопиться делать атеистические выводы из наблюдения факта эволюции.
Кстати, именно так когда-то поступила католическая Церковь в отношении к новой астрономии. Она приняла теорию Коперника (опубликованную в 1542 г., но благосклонно выслушанную папой еще в 1533 г.) как математическую модель (и на ее основе разработала новый календарь в 1582 г.). Но при этом в 1616 г. она призвала воздержаться от ее принятия как физической модели до получения доказательств (которые появились лишь в середине XIX века — наблюдение звездного параллакса и маятник Фуко). А в 1600 г. она осудила Бруно, который из коперниканской теории сделал выводы сколь антинаучные, столь и антихристианские, ибо перемешал Коперника с оккультизмом.
Мы говорим ученым: ваша наука не побуждает Вас к неверию. Но она и не тождественна нашей вере. Между нами есть дистанция. Если Вы хотите — вы можете преодолеть ее усилием своей воли. Это и будет подвигом веры. Но — если захотите. Если увидите, что у нас есть что-то, чего не синтезировать в ваших лабораториях. Ведь, в отличие от таблицы умножения, Бог Себя не навязывает. Он умеет быть незаметным.
Нормальная светская наука помогает богословию оттачивать его методы размышления над тем, что Бог сказал нам о Себе и
Своем замысле о нас (речь идет, понятно, не о физике, а о текстологии, источниковедении, лингвистике, археологии, истории и т.д.). Религия же напоминает людям науки, что они тоже — люди. И значит, им тоже свойственно ставить вопрос «зачем». Если вопрос поставлен правильно, а способы поиска ответа честны — ответ однажды прояснится.
(1) Честертон Г. К. Вечный человек. М., 1991. С. 139.
(2) Цит. по: Косарева Л. М. Генезис научной картины мира. М., ИНИОН, 1985. С. 44.
(3) Цит. по: Современные зарубежные исследования по философии и генезису науки (позднее Средневековье и Возрождение). Сборник обзоров. М., ИНИОН, 1980.
(4) Цветков С. Э. Карл XII. М.., 2000. С. 21.
(5) Косарева Л. М. Генезис научной картины мира. С. 65.
(6) «Охота на ведьм», кстати, была отнюдь не средневековым феноменом, а ренессансным и даже новоевропейским («Колдовство и ведьмовство — явление не очень старое. Собственно говоря, о ведьмах до XV столетия было как будто бы и вовсе не слыхать» (Орлов М. Н. История сношений человека с дьяволом //Амфитеатров А. В. Дьявол. Орлов М. Н. История сношений человека с дьяволом. СПб., 1992. С. 613). Печально знаменитая книга «Молот ведьм» появилась на свет лишь в 1485г. Разгар же «охоты на ведьм» — это середина ХVI-начало XVII веков.
(7) Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. М., 1994. Т. 2. С. 671.
(8) «Когда я была в Барри (в Италии), учась у местной колдуньи» (Блаватская Е. Л. Письма А. П. Синнету. М., 1997. С. 307).
(9) «Урусвати, любуюсь тобою. Я заглянул в школу. Я увидел чудесную колдунью» (Агни-Йога. Высокий Путь (часть 1: 1920-1928). М., 2002. С. 115).
(10) Привалов Д. Увидеть Дубровник — и остаться // Труд. 10. 7. 1998.
(11) Я тебя напоила антиколдовскою водой // Там же.
(12) Законы Хаммурапи, 2 // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). М., 2001. С. 10.
(13) Волков И. М. Законы вавилонского царя Хаммураби. М., 1914. С. 69.
(14) http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/hammurap.htm
(15) Эльманович С. Д. Примечания // Законы Ману. М., 2002. С. 388.
(16) Уголовный закон о мятеже, разбое и грабеже (Дзокуторицу) (702—718 гг.) // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). М., 2001. С. 548.
(17) Административно-уголовный закон (Сикисэйрицу) (702—718) // Там же. С. 543
(18) Гольцман Е. Е. Дурной глаз и порча. М, 1996. С. 3.
(19) Памятники Римского права. Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М, 1997. С. 11.
(20) «Вы предали смертной казни колдунью Теориду с Лемноса и ее родственников за то, что они изготовляли магические снадобья» (Демосфен. Против Аристо-гитона, 1, 79).
(21) Об обвинении философа Апулея в магии см. его книгу «Апология, или о магии».
(22) Для сравнения: за убийство чужого раба пеня 30 солидов; если римлянин ограбит салического варвара, то штраф 63 солида, а если франк ограбит римлянина, то 35 солидов. За покушение на жизнь свободного человека — 63 солида.
(23) О том, что германцы прибегают для установления истины к «испытанию водою», римляне, впрочем, знали и раньше. Императору Юлиану (в середине IV века), по крайней мере, это было известно: «Рейн отнюдь не поступает с кельтами несправедливо, увлекая в свои стремнины незаконных детей и мстя, таким образом, за оскорбление супружеского ложа; а тех, кого он признает рожденными от чистого семени, он выносит на поверхность своих вод и возвращает в объятия трепещущей матери, давая этим спасением ребенка непреложное свидетельство чистоты и непорочности ее брачного союза» (Письмо 15, философу Максиму // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства. II-V века. М., 1964. С. 159).
(24) Мелиоранский Б. М. Из лекций по истории и вероучению Древней христианской Церкви (I-VIII в.). 1. СПб., 1910. Вып.С. 87.
(25) Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. СПб., 1914. С 287.
(26) Ли Г. История инквизиции в средние века. СПб., 1912. Т. 2. С. 489
(27) Меток А. История инквизиции. М., 2002. С. 194—196.
(28) Мелиоранский Б. М. Из лекций по истории и вероучению Древней христианской Церкви (I-VIII в.). СПб., 1910. Вып. 1. С. 90.
(29) Государственные законы Империи (XI век) предписывали следующее: «Колдуны и знахари, которые к вреду людей обращаются к демонам, подлежат казни мечом» (Эклога, 17, 43).
(30) Плавский З. Испанская инквизиция: палачи и жертвы. Спб., 2000. С.58.
(31) ТВ-передача «Обозреватель». Петербургский телеканал. 31 августа 1998 г.
(32) Амфитеатров А. В. Дьявол. Орлов М. Н. История сношений человека с дьяволом. М., 1992. С. 656—657. Примеры подобных епитимий см. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. — М., 1995. Т. 3. С. 295—296.
(33) Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. — М., 1995, Т. 3. С. 296.
(34) По правилу митрополита Иоанна II (1080—1088), занимающихся чародейством надлежит сначала отвращать от злых дел словами и наставлениями; если же пребудут неизменными, то в отвращение зла наказать их с большей строгостью, но не убивать и не уродовать их тел, так как этого не допускает церковное учение А в приговорной грамоте Троице-Сергиева монастыря (в 1555 г.) предписывалось изгонять из сел «волхвей и баб ворожей»; причем их можно было побить и ограбить. «Здесь рекомендуется домашняя мера против волхвов: выгнать вон, и делу конец» (Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Харьков, 1916. Т. 1. С. 229, 232). «Весьма замечательно, что наши памятники епитимийного содержания совершенно не содержат указаний на колдовство в западно-европейском смысле: нет указаний на формальную связь человека с дьяволом, на контракты с ним» (Там же. С. 234).
(35) Лавров А. С. Колдовство и религия в России. 1700—1740 гг. М., 2000. С. 368-369.
(36) Золотов О. Инквизитор из Можайска // Труд. 27.3.2003.
(37) Николаева И. Как распознать ведьму? // Аргументы и факты. 23.3. 2003.
(38) Шапошникова Л. В. Подвижничество диакона Кураева // Защитим имя и наследие Рерихов. Т.1. Документы. Публикации в прессе. Очерки. М., 2001. С. 345, 405.
(39) При ответе на этот вопрос стоит обратить внимание на апологию магии у Вергилия (Буколики 8, 62—108).
(40) Даже рериховский ученик А. Клизовский считал, что «заслуга Инквизиции заключалась в том, что, сжегши на кострах около десяти миллионов ведьм и колдунов, она удержала многие миллионы от повального увлечения черной магией, от ночных оргий в честь сатаны» (Цит. по Рерих Е. И. Письма. 1934. М., 2000. Т.2. С. 279). Рерих, конечно, не согласна. А цифра Клизовского, конечно, невероятно преувеличена: «Святой Трибунал сжег более тридцати тысяч колдуний» (Ли Г. История инквизиции в средние века. СПб., 1912. Т. 2. С. 528). Тоже чудовищно, конечно. Но все же — не десять миллионов.
(41) Интересно, что в России нормы преследований колдунов определялись не церковным правом («Духовным регламентом»), а военным («Артикулом воинским», изданным в 1715 г. и «Уставом морским», изданный в 1720 г.).
(42) «Не раз уже говорилось о том, что белая магия мало чем отличается от колдовской практики и что различие состоит, главным образом, в результатах, определяемых лежащими в основе всех наших действий дурными или добрыми мотивами» (Блаватская Е. П. Размышления об элементалах // Блаватская Е. П. Космический разум. М., 2001. С. 119). «Все ответвления магии — черной и белой, божественной и дьявольской, — имеют единый корень» (Блаватская Е. П. Черная магия в науке // Там же. С. 140). Здесь важно не только признание реальности магии и колдовства, но и признание того, что источники и даже методы «белой» и «черной» магии едины.
(43) «Гости выпивают всю энергию. К обеду не выхожу, чтобы не сидеть с ними. Вы вдохнули порченной энергии. Порча духа людского уявлена. Чую, много энергии забрали». (Страницы дневника // Рерих Е. И. У порога нового мира. М, 2000. С. 151). Вспомним также, как верили Рерихи в то, что иезуиты мечтают раздобыть обрезки ногтей Николая Константиновича для наведения на него порчи.
(44) Агни-Йога. Откровение. 1920-1941, М., 2002. С. 400.
(45) Рерих Е. И., Рерих Н. К., Асеев А. М. «Оккультизм и Йога». Летопись сотрудничества. Т. 1-2. М, 1996. Т. 1. С. 471.
(46) См.: Кирсанов В. С. Научная революция XVII века. М, 1987. С. 103.
(47) Цит. по: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983. С. 85.
(48) См.: Кирсанов В. С. Научная революция XVII века. М., 1987. С. 150.
(49) См.: Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека и начале зла // Лейбниц Г. В. Сочинения в 4 томах. М., 1989. Т. 4.
(50) См. Дмитриев И. С. Неизвестный Ньютон. Силуэт на фоне эпохи. СПб., 1999.
(51) Гайденко П. П. Христианство и генезис новоевропейского естествознания // Философско-религиозные истоки науки. М., 1997. С. 61.
(52) В 1654 году государыня лютеранской Швеции заболела и дала обет в случае выздоровления принять католичество. По исцелении она тайно сменила веру, отреклась от престола в пользу своего двоюродного брата Карла X Густава и уехала в Рим (см.: Цветков С. Э. Карл XII. М, 2000. С. 27).
(53) Декарт Р. Сочинения. М, 1994. Т. 2. С. 489—541.
(54) Декарт Р. Сочинения. М., 1994, Т. 2. С. 517.
(55) «Признавая блестящие интеллектуальные способности Бруно, Галилей тем не менее никогда не считал его ученым, и тем более астрономом» (Фантоли А. Галилей. В защиту учения Коперника и достоинства Святой Церкви. М., 1999. С. 38). «Собственно научных результатов у Бруно не имелось, а его аргументы в пользу системы Коперника были набором бессмыслиц — беспорядочным нагромождением нелепых ошибок и высокопарных сентенций, демонстрирующих лишь невежество автора» (Шрейдер Ю. А. Галилео Галилей и Римско-Католическая Церковь // Вестник истории естествознания и техники. 1993, № 1. С. 57). «Можно ли назвать Бруно ученым хотя бы по меркам конца 16 века? По-видимому, правильна общая характеристика Л. Ольшки, который писал о нем: «Он питал отвращение к обоим известным ему диалектическим методам — схоластическому и математическому — заменяя их поэтическим выражением своих убеждений и применением луллиева искусства связывания мысли. Требования стихотворного метра и луллиево искусство были единственными скрепами для мыслей Бруно. Во всех остальных отношениях он предоставлял им (своим мыслям) свободный, причудливый, усугубленный риторикой и пафосом полет, так что его сочинения представляются слабо связанной комбинацией литературных мотивов и философских рассуждений». Бруно был не столько пропагандистом учения Коперника, сколько глашатаем оккультных тайн герметизма, которые он в нем открыл. Современный историк науки резюмирует: «В его руках коперниканство стало частью традиции герметизма, Бруно превратил математический синтез Коперника в религиозное учение». После этого становится очевидным, что Бруно не столько популяризировал учение Коперника, сколько компрометировал, вовлекая в контекст магических суеверий, по сравнению с которыми не только система Птолемея, но и схоластический аристотелизм в целом выглядели эталоном научного рационализма. И только Галилей вернул Коперника науке, истолковав его учение в терминах настоящей, экспериментально-математической науки о природе, без всяких «знаков Зодиака» и каббалистической чертовщины» {Киссель М. А. Христианская метафизика как фактор становления и прогресса науки Нового времени // Философско-религиозные истоки науки. М., 1997. С. 275-276).
(56) «В этих книгах он учил, что миры бесчисленны, что душа переселяется из одного тела в другое и даже в другой мир, что одна душа может находиться в двух телах, что магия хорошая и дозволенная вещь, что Дух Святой не что иное, как душа мира. Моисей совершал свои чудеса посредством магии и преуспевал в ней больше, чем остальные египтяне, что Моисей выдумал свои законы, что Священное Писание есть призрак, что дьявол будет спасен. От Адама и Евы он выводит родословную только евреев. Остальные люди происходят от тех двоих, кого Бог сотворил днем раньше. Христос — не Бог, был знаменитым магом и за это по заслугам был повешен, а не распят. Пророки и апостолы были негодными людьми, магами, и многие из них повешены», — так передает обвинения против Бруно иезуит Каспар Шоппе, который присутствовал на суде (цит. по: Рожицын В. С. Джордано Бруно и инквизиция. М., 1955. С. 369).
(57) Даже в «деле Галилея» роль инквизиции совсем не столь проста, как повествуется на школьных уроках. «При Филиппе IV расширилась самостоятельность инквизиции, она не признавала более за Римской курией права запрещать в Испании чтение какой-либо книги, как об этом свидетельствует случай с Галилеем. В Риме нашли необходимым внести в индекс «Диалоги», и папский нунций в Испании распорядился прибить к дверям церкви эдикт о запрете этой книги, не испросив разрешения великого инквизитора. Инквизиция обратилась за помощью к Филиппу IV, доказывая ему, что она в борьбе между королевской властью и абсолютистскими стремлениями римской Курии всегда становилась на сторону первой, и не запрещала, несмотря на требования Римской курии, тех книг, которые защищали прерогативы королевской власти. Было бы поэтому справедливо, чтобы Филипп теперь принял сторону инквизиции и не допускал бы вмешательства Рима в дело цензуры книг. Филипп внял просьбе Великого инквизитора, и имя знаменитого флорентийца действительно не фигурирует на страницах испанских индексов» (Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. СПб., 1914. С. 306).
(58) Социокультурные факторы развития науки (по материалам историко-научных исследований). Сборник обзоров. М., ИНИОН. 1987. С. 190.
(59) Митр. Филарет (Дроздов). Собрание мнений и отзывов. М., 1887, Ч.1. Т. 5. С. 48. Эти слова московского Святителя очень схожи с позицией Эразма Роттердамского, вопрошавшего слишком радикальных протестантских критиков античной философии: «Вы спрашиваете, зачем нужна философия для изучения Писания? Отвечаю: А зачем нужно для этого невежество?» (Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986. С. 227).
(60) св. Кирилл Иерусалимский. Творения. М., 1855. С. 79—80.
(61) Гейзенберг В. Часть и целое // Проблема объекта в современной науке. Реферативный сборник. М., 1980. С. 128, 136—137.
________________________
диакон Андрей Кураев. Церковь и молодежь: неизбежен ли конфликт? М., 2005 г.