Передо мной сидела девушка в армейских ботинках, которая со скучающим видом перечисляла симптомы своей болезни. В голосе угадывался страх, который она изо всех сил старалась скрыть, накручивая на палец прядь темных волос, лениво жуя жвачку и отбивая ногой нечеткий ритм.
У нее были симптомы душевных страданий: тоска, отчаяние, потеря интереса к занятиям, которые раньше увлекали. Были симптомы расстройства мозга: проблемы с концентрацией, из-за которых невозможно выполнять обычные повседневные дела.
«Трудно приходить вовремя на работу, если постоянно теряешь ключи», — объясняла она с раздражением. И, наконец, были симптомы физического расстройства: изменение аппетита, бессонница или, наоборот, сонливость, а также чувство, будто все твои движения замедленные.
Я – врач, и в составе исследовательской группы в детском госпитале Сиэтла изучаю социальные сети и здоровье подростков. Депрессия здесь – довольно частый диагноз. Однако поставить его не всегда просто, потому что симптомы очень разнообразны, и это может сбить с толку как пациентов, так и врачей.
Нередко врачи подозревают у больного просто расстройство сна или питания; или же диагностируют серьезные физические нарушения неизвестного происхождения.
Услышав диагноз «депрессия», подростки обычно понимающе кивают и расслабляются. Они рады, что для их состояния есть название, что они не одни с такой проблемой, что их болезнь излечима.
Родители же могут не принять диагноз. Сидя в неудобных больничных креслах, они сверлят меня взглядом и дрожащим голосом просят провести дополнительное обследование и сделать томографию: “Не может быть, чтобы это была депрессия. Нужно найти какую-то более серьезную причину”.
Бывает, что родители не признают терапию как метод лечения. Их аргумент: “Я не хочу, чтобы мой ребенок лежал на каком-то диване и жаловался на свое детство незнакомому человеку”.
Некоторые говорят, что не верят в антидепрессанты. Как объяснить такую реакцию? Это разница поколений или результат чрезмерной опеки? Вера в то, что современное оборудование типа томографа найдет источник всех бед?
Мне кажется, что реакция родителей на диагноз «депрессия» коренится в стигме, клейме позора и бесславия, которое лежит на этом заболевании. В словаре «стигма» имеет прямое значение «пятно, метка, телесный знак», а в переносном – «несмываемое пятно позора и осуждения».
Лет 10 назад депрессия считалась постыдным заболеванием. С таким диагнозом человек жутко смущался, переживал, что подумают о нем другие, хранил это в тайне. Втихаря принимал лекарства и врал друзьям, что идет в спортзал, тогда как на самом деле отправлялся на очередной сеанс терапии.
Такое отношение к депрессии, скорее всего, коренится в многовековых стереотипах восприятия психических заболеваний. Даже врачи находились во власти этих предубеждений.
В университете я была свидетелем беседы врача и пациента. Доктор советовал: «Вам просто нужно съездить в какую-нибудь страну третьего мира. Тогда вы поймете, из-за чего нужно впадать в депрессию, и вам станет легче. Вы сразу лучше начнете воспринимать свою жизнь». Другой врач как-то рассказывал мне, как посоветовал пациенту просто повторять фразу «У меня нет депрессии» и посмотреть, каким будет результат.
Постыдный статус депрессии, несомненно, сказался и на самых тяжелых последствиях заболевания – самоубийствах. Некоторые пациенты не прибегали к лечению, потому что боялись, что про них узнают. А депрессия без лечения ухудшалась и приводила к самоубийствам. В некоторых семьях узнавали о депрессии у человека уже после свершившегося самоубийства.
В последние годы восприятие болезни стало меняться, в основном это происходит в социальных сетях, в Facebook, Twitter и YouTube. Самые активные пользователи соцсетей – подростки и студенты, они составляют более 80% аудитории сайтов.
Фото: dailymail.co.uk
Я стала изучать, как депрессия отражается в соцсетях благодаря другому исследованию, которое мы проводили три года назад: мы анализировали, как студенты рассказывают в Facebook о своих попойках. Пишут ли они, что это был один бокал вина в компании подруг, например, или же рюмка за рюмкой.
Однажды коллега сказала, что наблюдает признаки депрессии на страничке одного из студентов. Случай был не единичный. Что делать? Все университетские преподаватели уверяли, что депрессия – постыдная болезнь, о которой не принято говорить, а мы были свидетелями противоположного явления, когда о проблеме писали на глобальном открытом сайте.
Мы тут же запустили новое исследование, чтобы оценить проявления депрессии в Facebook, симптомы мы сверяли с диагностическим справочником. Мы начали с изучения профилей 200 студентов и проанализировали их контент за один год.
Я ожидала, что мы обнаружим не более 5% профилей, в которых прослеживаются признаки депрессии. Однако, как это обычно случается с экспериментами, мой прогноз не оправдался. Из 200 профилей около 25% имели одно или более упоминаний депрессивных состояний. В одних случаях у студентов был только один пост с упоминанием депрессии, в других прослеживался целый калейдоскоп то усиливающихся, то затихающих симптомов.
Из этого анализа мы составили богатую и ценную коллекцию возможных проявлений депрессии. Например: «Мне грустно, я устал, не могу заставить себя вылезти из кровати и пойти на пару»; «ничего не получается, хочу все бросить, я абсолютно безнадежен».
Благодаря природе соцсетей мы смогли проследить, как реагируют на такие записи друзья. Часто они поддерживали фразами типа «Держись там!». В некоторых случаях предлагали личную помощь: «Я сейчас приду к тебе с приставкой, и будем играть».
Итак, если четверть студентов пишут о депрессии, то как быть со стыдом? Где позор публичного признания в заболевании, о котором так много лет не принято было говорить? Похоже, что социальные сети стали местом, где такие признания допустимы и даже приветствуются, таких людей поддерживают как публично, так и лично.
После первого исследования мы проводили дополнительные обзоры, и все они показывали, что признаки депрессии прослеживаются у 25-30% молодых пользователей Facebook. В Твиттере за неделю мы зафиксировали более 200 000 твитов со словом «депрессия».
Теперь о депрессии можно говорить, а значит, изменилась и культура обсуждения самоубийств. Записки самоубийцы уже не нужно хранить в запечатанном конверте, который можно вскрыть только после смерти человека. В СМИ рассказывают, как кто-то в течение определенного времени или же непосредственно перед самоубийством размещал суицидальные сообщения в соцсетях.
Это важное изменение. Самоубийцы не пытаются объяснить свои поступки, а поднимают белый флаг, даруя нам последнюю возможность их спасти.
С одной стороны, это хорошо: публичные записи о суицидальных намерениях дают шанс предотвратить смерть. Но вычислить и правильно интерпретировать эти посты нелегко.
Многие заявления в соцсетях можно понять только после того, как трагедия уже произошла. Например, как узнать, что фраза типа «Не могу больше, я должен уйти» значит гораздо больше, чем просто плохой день на работе. Оказывается, фраза «Элвис покинул здание» может иметь большее значение, чем просто упоминание любимого певца.
Какие-то суицидальные записи вполне прямолинейны, но пользователи деактивировали свой аккаунт после публикации. Друзьям по Facebook в этом случае остается только с беспокойством наблюдать за происходящим. Далеко не всегда эти люди знакомы с человеком в реальной жизни. Виртуальные друзья зачастую плохо понимают, что происходит, к тому же, как правило, у них нет никаких других контактов человека, кроме его Facebook-аккаунта.
Но в ходе исследования нам попадались и истории со счастливым концом. Я знаю одну девушку, которая «дружила» в Facebook с угрюмым подростком. Они были соседями, он жил в доме через дорогу. В среду посреди дня она увидела запись на его стене: «Только что выпил таблетки, сейчас умру». Как поступить? Соседка знала, что друзья и семья ребенка, скорее всего, в школе и на работе, они могут не увидеть запись. При этом вполне возможно, что подросток просто глупо пошутил.
Она все же взяла на себя ответственность и позвонила по телефону спасения. Оказалось, что это была не шутка. Мальчик выжил благодаря ее звонку.
Но у Интернета есть и отрицательные стороны. Он позволил преодолеть позор депрессии, но он же открывает новые возможности для издевательств над товарищами. Сегодня подростки от издевательств в школе перешли к публичным оскорблениям в соцсетях. Многие воспринимают эти глупые записи как нечто увековеченное, нестираемое, неконтролируемое и публичное.
В новостях немало историй, как из-за кибертравли подростки в отчаянии пытались покончить с собой. Одна девочка из Северной Каролины написала: «Если я умру сегодня, будет ли хоть кто-нибудь плакать?»
Наша исследовательская группа уже 5 лет наблюдает за изменениями в культуре обсуждения депрессии и суицида в сети. Публичные заявления о депрессивных симптомах позволяют на ранней стадии определить людей в зоне риска и предложить им помощь. Как это сделать?
У нас было две основные идеи. Первая: у молодых людей в соцсетях в среднем около 500 друзей, значит, хотя бы один наверняка заметит признаки депрессии, и свяжется с человеком, чтобы помочь. Но оказалось, что это преимущественно виртуальные, а не реальные друзья. Если люди общаются только через просмотр обновлений в ленте, маловероятно, что они будут связываться с человеком и спрашивать, все ли у него в порядке.
Вторая идея – нанять специального человека, который бы просматривал страницы в соцсетях на предмет наличия суицидальных постов. Но из-за неопределенных правил защиты личной информации в Интернете этот вариант невозможен. Молодежь выступает однозначно против этой меры.
Рассматривались также варианты использования автоматических систем распознавания текста. Метод позволяет охватить большое число пользователей, может следить за ними в любое время дня и ночи, но у него есть свои недостатки.
Большинство систем запрограммированы на распознавание ключевых слов, таких как «самоубийство», «покончить с собой» и т.п.. Они могут не распознать записи, где допущены орфографические ошибки, или присутствуют метафорические описания без ключевых слов из серии «Элвис покинул здание».
Чем больше мы занимались проблемой, тем более неразрешимой она казалась. Решение пришло неожиданно.
После презентации на конференции ко мне подошла женщина. Она оказалась тетей подростка, который проявлял в Facebook признаки депрессии. Она поговорила с ним и помогла найти специалиста. При этом ребенок не хотел, чтобы о его состоянии узнал отец.
Позже я встретила немало таких же родственников, которых я называл «крутыми тетями и дядями». Это заботливые и внимательные взрослые, которым дети доверяют. Они стараются подружиться с племянниками в соцсетях и задают им самый важный вопрос: «У тебя все в порядке?»
Культура обсуждения самоубийств и депрессии сильно изменилась в последние годы. Маска стыда сорвана, а в виртуальном мире такие разговоры даже приветствуются. Следующий шаг – изменить культуру общения в социальных сетях.
Есть ли у нас возможность позвонить, написать или приехать к человеку, который пишет, что ему плохо и публично заявляет о намерении покончить с собой? Возможно, новая культура общения поможет сократить количество подростковых смертей.
Перевод Елены Щур
Читайте также:
- Подростковый суицид: желание не умереть, а уйти от проблем?
- Число детских самоубийств в Москве выросло в три раза за год. Почему?
- Письма подростков о самоубийстве: что ответить?