Нина Григорьевна Зайцева – доктор филологических наук, заведующая сектором языкознания Института языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской Академии Наук. Автор десятков учебников и учебных пособий, а также переводчик Нового Завета, Притчей царя Соломона, Псалтири на вепсский язык, убеждена: Слово Божие, обращенное ко всем народам, делает благородным и сам народ, и его язык. И в меру «своих скромных сил», которые вызывают восхищение, использует свой талант для христианского просвещения своего народа – вепсов.
Вепсский язык мы учили по “Жизни Иисуса”
— Ваш перевод Библии: когда он выполнен, и сделан ли он с древнегреческого, или с церковнославянского?
— Самый маленький перевод, Нагорную проповедь, сделал с помощью священнослужителей Элиас Лённрот, финский лингвист, составитель «Калевалы», в 1842-м году. Даже не всю Нагорную проповедь, а только Заповеди блаженства.
Мы приступили к переводу Библии в 1989 году, когда у нас было создано общество Вепсской культуры. В России разрешили возрождать языки после долгого и печального перерыва. Ведь в 1930-е годы вепсский язык в школах преподавался, и было издано 35 учебников разного типа, а потом запретили, назвали «национализмом», и всё.
В 1989 году сюда приехала директор финно-угорского филиала Института перевода Библии Анита Лааксо из Хельсинки. Они увидели, что возрождаются языки, и наверное, можно приступить и к переводам Библии. Я к этому времени уже была кандидатом наук, Анита Лааксо сначала обратилась к Рюрику Петровичу Лонину – у нас был такой известный возродитель и основатель музея вепсской культуры в селе Шелтозеро – его, к сожалению, уже нет, но мы его считаем героем вепсского народа, это самая значительная наша личность. Рюрик Петрович сказал: «Обратитесь к Нине Григорьевне, она занимается наукой», и первой книжечкой, которую мы вместе перевели, была «Жизнь Иисуса».
А Библию я переводила с Синодального перевода, выполненного в XIX веке. Но ведь это – тоже перевод! А надо перевести-то Слово Божие, которое было там. Ведь Ветхий Завет – на иврите, а Новый Завет – на древнегреческом языке. Так вот, всё-таки больше всего служил древнегреческий подстрочник, это – самое главное. Я древнегреческий не знаю, его знают сотрудники Института Перевода Библии. Если бы не было у меня помощников из Института Перевода Библии, то, я думаю, что вряд ли двинулась бы дальше той первой книжечки, «Житие Иисуса», написанной просто, обыденным языком. Во-первых, у меня бы смелости не хватило переводить: это всё-таки Слово Божие, и нужно правильно перевести. Во-вторых, у меня бы и знаний не хватило – я же не теолог, я просто учёный.
И знаете, оказывается, я, исследователь, как плохо представляла собственный язык! Анита обратилась ко мне с просьбой перевести, а я подумала: как я могу на вепсский перевести, у нас таких слов даже нет!
И переводы Библии помогли мне кардинально изменить мнение о своём родном языке. Он для меня родной – у меня родители вепсы, я до 5 лет по-русски не говорила, но, к сожалению, моя мама умерла рано, моя вторая мама была русской, и я перешла на русский язык, быстро стала говорить по-русски, и стала двуязычной.
Вот, с этой книжки, «Жизнь Иисуса», мы и начали оживлять вепсский. Эта книжка была очень востребована, все мы помним тот духовный голод. Так и мы стали сначала учить вепсскую письменность вот по этой книжке. Первые курсы учителей вепсского языка мы провели в 1990 году и учились читать именно по ней. Трогательно, может, и смешно. Хотя, если вдуматься, не до смеха: отрывочек из «Закона Божиего», «Жизнь Иисуса», адаптированный для детей текст – по нему мы вспоминали свой язык. Символично, мне кажется.
— Получается, настоящее открытие красоты родного языка у вас началось со знакомства с «Жизнью Иисуса»?
— Да, получается так. Вы знаете, я ещё думала: Советский Союз, большевистская партия, у меня у самой папа был жутко партийный, кроме того вепсы, и это не секрет, жили по законам природы. Для нас важно было в лесу себя вести хорошо, где-то там лишнее не рвать, не ломать. Мы природу слушали очень хорошо. Я даже, например, у бабушки не видела дома икон, и как-то не задумывалась о том, надо ли верить, или не надо – вот так мы воспитаны были в Советском Союзе.
И вдруг, когда мы отсюда стали читать, нам Небо открылось. Мы всю книжечку прочитали вслух. Учителя приехали со всех школ, и вдруг – там такой учитель, он сейчас ещё жив, но уже не работает, на пенсии – Виктор Петрович Ершов из Винницы – смотрю, такое ощущение, как будто он заплакал! Я сначала думала, он смеётся, потом смотрю, поднял голову – у него слёзы! Говорит: «Вы понимаете, так пробирает, прямо до глубины души», потому, что на русском – он тоже близкий, но всё-таки не с молоком матери впитанный, понимаете… Просто каждое слово ощущаешь не просто умом, всем сердцем, душой!
— Тут начинаешь понимать первые слова Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово». Духом понимаешь.
— А если бы эти переводы были сделаны ещё в самом начале – вы представляете, каким бы народом, и каким бы языком, и какой бы культурой могли обладать вепсы! Поэтому у меня какая-то небольшая обида в этом отношении на церковнослужителей есть. Всё-таки такое большое племя жило не где-нибудь на окраине Российской империи, а в центре России, под самой Москвой!
— Какие самые большие сложности в переводе Библии Вы испытали? Есть ли слова, которые невозможно передать на языке небольшого северного народа?
— Когда я приступила к переводу, поняла: как хорошо, что я уже научным сотрудником была. То есть, везде побывала у вепсов, была знакома со всеми группами языка, во всех селах и деревнях общалась свободно, я знала все диалекты вепсского языка. В 2016 г. вот потому я и смогла опубликовать книгу «Очерки вепсской диалектологии». А с начала 1990-х гг. подготовила одна или в соавторстве 19 учебников.
Я взвесила: перевод Библии – это серьёзное дело, оно очень ответственное. Я за это взялась, и первым делом мне нужно было идти к нашему епископу Мануилу и выяснить, могу ли я заняться переводом Библии. Представьте себе, ведь я тогда даже не знала, была ли я крещена! В маленьких деревнях могло не быть церкви, а просто говорили: «Я буду твоей крёстной», – так вот, как кумовья. Кумовья некрещеные…
Да, это, увы, знакомо многим, жившим в советское время, но переводить Священное Писание, не будучи крещеной, это, на мой взгляд, весьма опрометчиво. И епископ, светлая ему память, я с ним в очень дружных отношениях была и очень его ценила, мне сказал, что лучше прийти в храм и креститься чином: «Крещается, если не крещена».
Как быть, когда в языке нет слова “Господь”
Меня крестили, и я с благословения владыки приступила к этим переводам. Сразу хочу сказать, что очень значительная часть вепсской терминологии, применимой к «библейским условиям», жива. Например, «Jumal» – это «прародитель».
В вепсском языке, как и в некоторых других финно-угорских, так обозначается Бог Отец. Но иногда у нас так называют ещё Иисуса Христа тоже, потому, что с Ним пришло то самое главное, что нас всех захватило: «Бога никто никогда не видел. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил».
Следовательно, одно слово можно отнести к Богу Отцу и Богу Сыну. Были некоторые термины, пережившие преображение христианством: употреблялись в языческих верованиях, а у нас они приобрели христианское значение. Например, «loita». По-фински «loitsu» – это заклинание, а по-вепсски «loita» – «молиться», loičend – «молитва».
В русском языке я считаю очень большой находкой слово «Господь». Всегда знаешь, Кто такой Господь, правда? Это очень хорошее слово! «Господин» – это не то, а вот «Господь» – это ты уже знаешь, что это Бог, это Иисус Христос. А в вепсском языке такого слова не было, и надо было изобрести. Не просто «Бог», а вот как обратиться, сказать «Господь»? И тут на помощь пришёл эстонский язык. По-эстонски говорят: «Issand». А у нас тоже «Ižand» есть. Просто «ižand» по-вепсски – это, ну, больше был «хозяин»: хозяин дома, хозяин дела, хозяин деревни, ну это, всё-таки, такая знаковая личность. И мы подумали: а почему бы не говорить «Ižand Iisus»?
Мы подумали, попробовали, и у нас очень красиво получилось, по-вепсски: «Ižand Iisus». Смотрите, как красиво, правда? В этом случае нам послужил примером эстонский язык – почему бы и нет? И все понимали, потому, что слово «ižand» всем знакомо, а глагол «ižandoitta» – это «вести хозяйство», «быть главным в хозяйстве». Это вепсское, очень востребованное, очень широко распространённое слово, которое во всех диалектах и ареалах понимали. А теперь, благодаря этому слову, можно сказать, Бог к нам приблизился.
— Получается, вы стали понимать, что испытывали Кирилл и Мефодий и их ученики, когда им нужно было перенести свет Евангелия в славянские земли и души?
— Получается, так. С поправкой на собственную несвятость, конечно. Немного, но стали понимать. Кроме того, это ещё не такой трудный случай был. Были трудные — например, «праведник». Ведь даже если по-русски подумать, что это такое, очень трудно. По-фински – «vanhurskas», «hurskas» – это специально для Библии созданные слова. Они и самим финнам тоже не очень-то были, думаю, сперва понятны: искусственные, специально созданные для Библии слова. И вот тут нам было много труднее.
Я поначалу переводила длинным предложением. Отмечу, что все первичные переводы, подготовка так называемого, как финны говорят, «pohjateksti» или «донного текста» – самой основы перевода я всегда сама делала. Этот первоначальный перевод когда делала, то 5-6 лет все от руки писала, это потом уже на компьютере стала. А потом мы уже группой знатоков языка читали все вместе переведенный мною текст. Так вот, когда я переводила слово «праведник», я буквально донимала специалистов из Института перевода Библии, теологов, с которыми я работала, и где я чего-то не понимала, мне помогали, и так я докапывалась до сути каждого слова, что же за этим словом кроется?
И вот, «праведник» – это всё-таки человек, который живёт правильной, правдивой жизнью, от слова «правда», не от юридического «право», а от светлой евангельской правды. Я поначалу так и переводила: вот, пришёл праведник: «человек, который жил правильной и правдивой жизнью». Но так – очень длинно! Каждый раз – целое длиннющее предложение вместо одного слова! Потом я стала писать, что пришёл «правильный, правдивый человек». Вепсский язык, так же, как и все прибалтийско-финские, образует много сложных слов.
Думаю, а почему бы не писать «tozioiged», и у меня из этого длинного придаточного предложения, получилось прилагательное «tozioiged», а от него – существительное «tozioiktuz’», «праведность», и когда мы стали людям говорить, что мы создали это слово, многие, особенно старенькие, сказали: «Какая Нина Зайцева? Да мы это слово всегда знали! Оно у нас есть!» Его не было, конечно, но когда правильно образованы слова, то они настолько естественно, органично вливаются в душу человека, говорящего на этом языке, что он и не представляет, как могло быть, чтобы такого слова не было.
Тут прямая параллель с церковнославянским языком, мне кажется: ведь многие слова, даже целые понятия, были, казалось бы, искусственными, придуманными. Но оказалось, что они не придуманы, а рождены, да еще и в муках, если честно…
Точно так же, например, у нас не было собственного вепсского слова «думать», а ведь оно часто встречается в Библии – у нас было «dumaida», русское заимствование. Самого слова по-вепсски не было. Мы тоже взяли по модели вепсского языка от слова «mel’» – «ум», образовали по-вепсски глагол «meletada». Его сейчас даже бабушки употребляют! И тоже никто не верит, что это – созданное слово. Это самая высокая награда для исследователя, для того, кто этим занимается – когда люди говорят: «Это не ты сделал, это всегда было!» Это – самая высокая оценка, которая вообще может быть. Я не могу сказать, что очень много таких слов возникло, но, благодаря переводу Библии, они все-таки появились.
Очень трудно было переводить грехи
— Что проще для перевода: святость или грех? Может, не совсем библейский пример, но многие актеры говорят, что легче играть злодеев, чем праведников. Легче, и всё. Что легче переводить: грехи или говорить о праведном?
— Тут ровно наоборот, мне кажется. Вы знаете, когда я переводила «Деяния апостолов», там много великих деяний свершилось, но ведь были и страшные вещи, и вот что получалось: вепсские слова для перевода вроде бы есть, но сам перевод шел очень трудно. Именно оттого, что приходилось описывать вот эти страшные картины: мучения, издевательства, продажность.
Впрочем, и в описании Страстей Христовых этого предостаточно. Было очень трудно переводить из-за влияния этих слов на меня. Хотя с точки зрения языка было совсем нетрудно перевести. Очень трудно было переводить всякие грехи: плотские, предположим, когда сама душа отворачивается. Этих слов не было в вепсском языке: какая там, например, «лесбиянка»? Всякие там жуткие слова, но их надо было перевести – это же текст Библии, из него ничего не выкинешь. Все эти грехи было очень трудно перевести. Просто, наверное, мерзопакостно – и с точки зрения души, и с точки зрения языка, и с точки зрения людей, которым, ты знаешь, предстоит это читать. Больно за язык было – вот что было!
Если ты любишь слово, ты не можешь не переживать за него. Всегда ведь, когда появляется письменный язык, сначала возникает поэзия, потому что она легче. Если человек талантлив, он может создавать поэзию, там короткие строчки. А прозаический текст – это же длинный текст, он, правда, развивает язык сильно, но его трудно строить: все знаки препинания продумать, все глаголы на место поставить и так далее. Поэзия, она всегда возникает первой, это у всех народов так было.
— Если я правильно вас понимаю, то, опираясь на не очень приятные, или очень неприятные ощущения при переводе некоторых мест, можно заключить, что по идее-то, по замыслу Бога, язык изначально чист, любой человеческий язык?
— Я думаю, что так, да, вы правильно говорите, я с вами соглашусь. Наверное, так, и поэтому все языки Господь любит. А как не любить, если «Искони бе Слово», и — Какое Слово!
— Так, переводя Священное Писание, мы удаляемся от Вавилонской башни и приближаемся к Христу?
— Вполне возможно, да. Когда построили Вавилонскую башню, вот тут люди и разошлись все. Но ведь не только перевод важен – важна сама жизнь по Евангелию. Иначе далеко мы не уйдем от этой постройки, разделяющей народы.
Как я уже говорила, больше всего в процессе перевода мне служил древнегреческий подстрочник. Синодальный перевод лежал, новые современные переводы на русский язык, и, естественно, финские различные переводы, поскольку я владею финским языком.
— А финские – они больше сделаны с немецкого или шведского?
— Нет, они тоже переводятся с подстрочника. Всегда, все языки мы принимаем во внимание. Предположим, иногда не можем найти какое-нибудь вепсское слово. Предположим, тексты, где приводятся названия драгоценных камней, сравнения с ними — в Откровении Иоанна Богослова, в других книгах Священного Писания. Но таких слов у вепсов нет.
— И как вы справились с этой задачей?
— Перевели: «как блестит снег на солнце». Сделать такое мне позволили. Такие разрешения делаются. Я ведь, прежде чем приступить к переводам Библии, прошла курсы переводчиков. По-моему, в 1990-м году были первые курсы переводчиков Библии. Институт перевода Библии находился тогда в Стокгольме (сейчас он в Москве находится) и мы там прошли длинные курсы, лекции читали с синхронным переводом самые известные теологи со всего мира. И вот там нам уже говорили, что можно перевести как бы само ядро – главное, чтобы люди понимали, о чём идёт речь.
— То есть, ничего страшного в настоящем творческом подходе нет?
— Да, ничего страшного в творчестве нет. Но и фантазии не должно быть. Одно дело – мыслить, творить, совсем другое – фантазировать. Творить нужно, заниматься фантазерством – нет. И мне в переводах очень помогли теологи-специалисты из Института перевода Библии: Инка Пекканен (она прекрасно овладела вепсским языком, чтобы работать со мной, оценивать правильность моего перевода), Синикка Саари, а Анита Лааксо – директор Финно-угорского филиала Института перевода Библии стала просто моей подругой, почти сестрой, и не просто моей сестрой, а сестрой всего вепсского народа.
Большую помощь поначалу оказал и православный редактор текста отец Сергий Овсянников. Сложные у нас были переговоры, но очень нужные. Ведь слова многоязычны, и каждая переводческая традиция для себя выбрала одно значение слова, другая – другое, и чуть-чуть переводы ведь отличаются друг от друга, мы же об этом знаем, это не секрет.
Поэтому здесь то же, раз вепсы православные, нужно было взять ровно тот перевод, ровно тот момент, ровно тот сюжет этого слова, который принят в Православии, привычен ему. И поэтому каждый раз мы это всё обговаривали, и отец Сергий Овсянников проверял, после этого – другой редактор-теолог, Сеппо Сипиля из Финляндии.
— То есть тут надо и соблюсти строгость догмы, и соединить ее с логикой языка.
— Да, и прежде всего – с самим словом Божиим. Это слово Божие – мы же не могли его переделать. Мы должны его изложить совершенно правильно, но и так, чтобы народ его понял.
Приняли христианство и сидели без Писания
— Нина Григорьевна, несколько слов о вепсах. «Откуду есть пошла вепсская земля», что это за народ?
— Один из древнейших народов России. Финно-угорское племя, испокон веков жившее на северо-западе. Вепсы всегда были в русском притяжении, всегда эти народы жили вместе. Есть мнение, что вепсы – это потомки древнего племени весь. Кстати, если это мнение справедливо, то вепсам обязаны своим названием, а то и возникновением такие города, как Череповец, Весьегонск… Но сейчас существуют и другие точки зрения: может, было своё племя, потомками которого вепсы и являются, но это все-таки разные племена. Ведь разные племена, скажем, кривичи, вятичи и современные русские. Вот так и здесь.
Впрочем, я не хочу, да и не могу утверждать что-либо категорично. Как ученый-филолог, я скажу: я не знаю и не буду вторгаться в то, что вне моей компетенции, потому что я не занимаюсь так глубоко этнографией и историей. Я занимаюсь языком, и не занимаюсь, например, прародиной вепсов, это всё-таки не моё немножко.
— Вы, как настоящий ученый, осторожны: бережёте себя от ошибки, которую, на мой взгляд, делают некоторые «видные специалисты», возводя полюбившийся им народ к атлантам, ариям, этРУСкам, «праУКРам».
— Да, я осторожна. Может быть, у вепсов были какие-то свои предки, которые входили в собирательное название «чудь». Там же много было племён разных.
— Да, и чудские племена жили по всему северо-западу Руси. А можно пофантазировать немного? Вот, в XIII веке князь Глеб Василькович, спасшись от бури в Кубенском озере, нашел на маленьком Каменном острове, куда его вынесло, 23 инока. Жили, молились, просвещали окрестные племена. Можно ли думать, что это тоже были чудины? Вряд ли греки приехали…
— Вполне возможно, но тут я тоже боюсь утверждать что-либо. Могли быть и чудины, могли быть и славяне, а могли быть и греки – как известно, для Христа географических границ не существует, и Его слово эти границы успешно преодолевает…Понимаете, если бы я так давно не занималась наукой, я бы, наверное, смелее обо всём этом говорила.
Я знаю достаточно много, разбираюсь, например, в грамматике вепсского языка, в его лексикологии, но и здесь я не могу на любой вопрос ответить. А вообще я знаю, что монастыри, действительно, появились очень давно, и, может быть, даже раньше, чем само Православие возникло на этих территориях, так сказать, «официально». От монастырей и исходило христианское просвещение – и чудских племен, и славянских.
Но я думаю, что часть просветителей были и вепсами. Например, многие полагают, что преподобный Александр Свирский был вепсом по происхождению. И учеников у него много было: не думаю, что здесь большую роль играло этническое происхождение.
Это в христианстве-то, где звучит призыв, заповедь Бога: «Идите, научите все народы…». Согласно исследованиям, научным трудам историка вепсской культуры Зинаиды Ивановны Строгальщиковой, вепсы одними из первых приняли христианство и одними из первых вошли в Русское государство, стояли у истоков русской государственности.
И, может быть, поэтому мы так «умалились» в числе, т.е. стали официально «малым народом», потому что вепсы вошли в русское государство, ассимилировались. Мы стали очень рано двуязычными. Когда Элиас Лённрот, финский лингвист, составитель «Калевалы», в 1842 году был на землях вепсов, он думал, что здесь, на самой восточной окраине прибалтийско-финского ареала, еще сохранились какие-то руны. Но нет, не нашел: руны «Калевалы» до нас, вепсов, не добрались. В карелах они «застряли», а до вепсов не дошли.
Лённрот даже сказал, что так жаль, что вепсский язык исчезает: он такой красивый — напоминает озеро, которое начинает замерзать от берегов, и к середине вот уже осталось только маленькое пятнышко, которое не замёрзло, а вот если бы была литература, то на месте этих замерзающих частей озера остались бы прекрасные руины литературы. А он тоже считал, что у вепсов уже литературы никакой не будет. Так вот, он все-таки ошибся, и литература у нас есть, и достаточно большая, в том числе и духовная.
Я не хочу этого слова даже произносить, но, тем не менее, боюсь, что мы на пороге того, что мы примем другую культуру, другой язык и прекратим своё существование как вепсы. А этого бы не хотелось: многообразие народов создано Богом, мне кажется, и в каждом народе можно увидеть что-то радостное, уникальное, чем народ прославляет своего Творца. Так и получается: чтобы быть, жить, нам в этом помогают и переводы Библии.
— А как обстояло дело с христианским просвещением вепсов?
— Дело в том, что, к сожалению, всё-таки самих вепсов-священнослужителей было очень мало. Так мы потеряли несколько веков: никто не приступил к переводам Библии в своё время. Да, вепсы ходили в церковь, они стали православными, но они часто даже не понимали, о чём там говорят: церковнославянский язык был им плохо знаком, а по-вепсски вообще ничего не говорилось в церкви. Так и получилось, что «о божественном» говорилось непонятно, а родной язык был вытеснен в бытовую сферу, вместе с русским, кстати. Я всё-таки думаю, что если бы тогда, пару веков назад, стали переводить Библию, вепсский язык бы стал письменным сразу.
— Что во многом помогло бы сохранить идентичность – языка и, как следствие, народа?
— Именно так! Но случилось что случилось, и мы долгое время сидели без Священного Писания на родном языке.
— А какую черту вепсов вы бы выделили особенно?
— Они всегда, мне кажется, что были незлобивые очень. Я по своей семье знаю. И по своей местности, откуда мы родом. Мы двуязычные. Там у нас приедет один русский – вся деревня сидит вепсская – и мы тут же переходим на русский язык: как это так – обидеть этого человека? Он же не понимает, о чём мы говорим!
— Ну, это – качество, наверное, любого вменяемого человека, к которому гость приехал: говорить о понятных вещах на понятном языке?
— Ну, это что касается каких-то приезжих – гостей или начальников. Но если он – живущий здесь человек, то странно получается: мы все говорим по-вепсски, а он живет здесь и не говорит, может, и не хочет – ему что, не интересно узнать, о чём идет речь в своей деревне или селе? Казалось бы, этот человек здесь живёт. Помню, к нам приехало несколько учителей, русских учителей. И они не стали говорить по-вепсски. Вепсы не обижались, а переходили на русский.
Нужны священники, владеющие вепсским языком
— Нина Григорьевна, Новый Завет на вепсском – это ваш филологический проект или ваш перевод может быть использован для богослужения?
— В принципе может быть использован. Например, в Шелтозере у вепсов есть своя православная община, свой приход, где иногда используют какие-то вепсские слова, фразы… Они иногда звонят, спрашивают, как, что, к какому-то празднику что-то сказать. Но, к сожалению, нет священнослужителей, владеющих вепсским языком. Вот – самая главная проблема!
— Вы уже сказали, что, увы, очень мало, если вообще есть, последователей Александра Свирского, который был просветителем. Святой Стефан Великопермский, он же начал с того, что выучил язык. И на этом языке он стал разговаривать с народом. Не пришёл непонятно откуда непонятно кто и на непонятном языке стал что-то говорить. Или равноапостольный Николай Японский, который первым делом выучил японский язык.
— Да, настоящий просветитель так и делает. Только так! Не требует, чтобы все стали говорить на его языке, а приходит и в первую очередь изучает культуру этого народа, язык этого народа, его нравы, его обычаи.
— Смотрит на мир глазами народа, к которому пришел, и не считает его чужим. Получается, это и есть проявление любви к народу.
— Вот именно, это самая высокая любовь и есть, мне кажется. Нужно узнать поэзию народа, у каждого племени она есть. Вот, например, псалмы – мы их тоже перевели на вепсский язык. Кстати говоря, это довольно сложный перевод был. Когда я стала им заниматься, прежде всего, прошла небольшие курсы о том, что такое псалмы. Эти курсы провел как раз Сеппо Сипиля. Мы слушали их на арамейском языке, чтобы понять, что это стихи. Всё-таки на русском языке, когда стремятся к точности перевода, то не видно самого стиха. Стих – это не просто перевод, это определенный ритм.
— Ну, псалмы на русском от этого страдают, а церковнославянский язык дает, на мой взгляд, почувствовать поэтику текста.
— Вполне возможно. Так вот, надо было послушать, вслушаться в язык, прочувствовать его. А потом еще и узнать, что в псалмах очень много сравнений: трижды описывается разными словами одно и то же явление, и надо найти такие слова при переводе, и мы над этим очень много трудились. И ведь всегда находили!
— А была у вас трудность перевести «как олень желает на источнике вод, так и душа моя стремится к тебе, Господи!»?
— Тут как раз – «олень», «источник», «вода» – у нас есть очень красивые слова свои. Тут никаких трудностей не было – сплошная радость для души. Очень знакомые, узнаваемые поэтические картины.
— А «левиафан» как вы перевели?
— А я не помню теперь уже, мне трудно сказать.
— «Ужасная рыба» какая-нибудь?
— Да, может быть даже и «ужасная рыба». А может быть, даже так и написали: «левиафан». Иногда затруднялись, и могло бы быть длинное предложение, которое не очень годится для стихотворного текста. Поскольку вепсы же все двуязычные, мы этим иногда пользовались. Трудно даже было и все библейские названия приспособить к вепсскому языку – названия городов, рек.
Мы долго думали, как назвать Новый Завет по-вепсски. Карелы, например, взяли слово «Uuzi Sana» – «Новое Слово». Мы взяли слово «Zavet», решили, что оно так давно пришло, что не стоит его менять. Потом, смотрите, «Uz’ Zavet» – по-моему, неплохо звучит, красиво.
И когда меня спросили, как я хочу, чтобы книжка выглядела (кстати говоря, книжку издали к моему юбилею специально, в 2006 году, это был большой подарок мне), я сказала: пусть она будет потолще, но она должна быть небольшой по формату, такой, которую я могу с собой в сумку взять. Посмотрите, как она хорошо выглядит, правда? Здесь ведь и рисунки – тоже наши, родные, вепсские.
Когда завершился первый вариант перевода, я ездила в Финляндию, мы это всё обговаривали долго, после этого мои консультанты из Института перевода Библии приезжали сюда, где я собирала большую группу людей, вепсов, и читали каждый текст Нового Завета вслух. И каждый говорил – что ему непонятно, что ему не очень нравится. Дело в том, что вепсы не читали по-вепсски раньше, они же бесписьменные были. И нужно иметь большую привычку читать такой длинный текст на вепсском языке — нам легче услышать, чем увидеть текст.
— Отсюда и предельное внимание к каждому слову?
— Да, ведь одновременно с переводом рождалась письменная форма каждого слова! В вепсском языке, как и в русском, эстонском, финском, много диалектов и наречий. В русском, например, северно-русское наречие, южно-русское наречие, вологодский диалект, поморский диалект, а в этих диалектах ещё говоров полно, даже говоры деревень могут отличаться друг от друга.
Поэтому здесь тоже надо было решить, что же взять за главное, как написать каждое слово. Например, по-вепсски «нога» – казалось бы, простое слово. Северные вепсы говорят «d’alg», вологодские вепсы говорят «g’aug», приоятские вепсы говорят «jaug», южные вепсы говорят «jaag»! Какое слово взять и как написать? Это ведь тоже надо было одновременно решить.
Я считаю, что для вепсского языка переводы Библии – это самый ценный источник, который помог сохраниться и развиться вепсскому языку. И если сейчас нужно будет, например, прочитать лекцию по вепсской филологии на любую тему, вплоть до грамматических времён — имперфект, перфект и так далее – я обо всём могу рассказать по-вепсски.
— А грамматика вепсская такая же интересная, как и любая финно-угорская, с великим множеством падежей?
— Конечно. У нас всё живо, абсолютно! Вся грамматика, вся фонетика – всё у нас живо. Падежей в эстонском – 15, а в вепсском – 18. У нас нет гармонии гласных, чередования ступеней согласных, как, например, финском, карельском, эстонском языках. Вепсский в этом отношении – счастливый язык, проще говорить.
Таким образом, переводы Библии и учебники, которые я делала, и детские книги для чтения, они как бы подпирали друг друга и помогали друг другу развиваться. Если бы не они, может быть, хуже бы переводы вышли. В свою очередь, если бы не переводы, наверное, хуже бы эти книги удались.
— Получается, что вы, помимо того, что прочувствовали труды святых Кирилла и Мефодия, ещё узнали и творческие муки братьев Гримм, которые из всех немецких диалектов вывели «Hochdeutsch».
— Да, я сделала один язык. У нас теперь есть единый литературный вепсский письменный язык. Есть вепсская литература, достаточно хорошая. К сожалению, год назад самый наш главный поэт, Николай Абрамов, скончался, в 55 лет. Очень сожалеем о его уходе, но у нас есть подрастающее поколение, поэтому мы не даём исчезнуть вепсскому языку.
— Но самая большая трудность все-таки – это отсутствие священников, владеющих вепсским языком.
— Да, это самая большая проблема! Тут речь идет о внутренней миссии Православия. Ведь такие люди очень нужны среди священников, мы считаем. Надо, чтобы человек был сам верующим. Если бы захотел, он мог бы выучить язык. А вот человек, выучивший язык, но не ставший верующим, он не сможет проповедовать.
— Пока до перевода богослужебных книг дело не дошло? Октоих, Триодь, Часослов – этого нет пока?
— Нет, пока не дошло. Псалтырь у нас есть, а другого пока ничего нет. Вот если появятся говорящие на вепсском священники, тогда всё это возможно сделать! В этом я не вижу никакого затруднения. Главное – чтобы были эти люди.
Неужели книги на вепсском когда-то сжигали?!
— Предмет «Основы православной культуры» внедряется в школах практически по всей стране. Есть ли он в вепсских школах и используют ли учителя на этих уроках ваш перевод?
— У меня написано, например, три учебника для студентов. У нас же был факультет прибалтийско-финской филологии и культуры, здесь, в университете. В самом начале там эти все переводы – это и были учебники вепсского языка. На них учились. Брали любое Евангелие (каждое из них в начале было отдельно издано) и начинали читать.
— Но понимали ли они, о чём речь в этих учебниках?
— Нет, конечно! Но это – другая сторона. Я всё-таки говорю больше о филологической стороне дела. Это другая сторона – насколько они понимают, так как православия как такового, конечно, у нас не было. И до сих пор нет, хотя теперь пытаются ввести «Основы православной культуры».
— Как следует вводить этот предмет в школы, на ваш взгляд?
— Я думаю, что насильственно, командно-административным методом – вряд ли. Насильственно – это как в советское время. Хоть и отменили язык, а ведь люди не отошли всё равно! Насилие, оно в любом случае, мне кажется, плохо. Другое дело – знакомство, доброе, ненавязчивое, интересное. Тут я могу сказать, что нашу Библию читают, у нас ещё ведь и детская Библия вышла. Нельзя заставить изучать Православие, если душа этого не просит, если она не пребывает в Боге, ну вот невозможно! В том-то и дело! От этого очень многое зависит. Если бы пришёл такой пастырь на вепсскую землю, да ещё и вепсским языком бы владел!
— Из недавней истории. Неужели было такое, когда говорили: «Оставьте ваш карельский, вепсский»?
— Вы знаете, говорят, что так было, в 1930-е годы особенно, но я в такой глухой деревне в вологодской глубинке была, что говорить могли сколько угодно – мы общались на родном языке.
Но помню свою оторопь и испуг, когда мой дядюшка Григорий Филиппович Большаков (в 1930-е гг. он входил в группу создателей учебников вепсского языка), услышав, что я начинаю заниматься вепсским языком, сказал: «Нина, остановись! Ты ведь не хочешь, чтобы твои книги сжигали когда-нибудь!» Он помнил то время, 1937 год, когда книги на вепсском языке как книги «врагов народа» и «сепаратистов» сжигали.
— Что-то у меня параллель сразу возникает с кострами из книг в другой европейской стране в то же время…
— Да-да, вот такое тоже было. Понимаете, генетическая память сохраняется – страх, чтобы потом не наказали за то, что мы говорим по-вепсски. Но у нас, в глухой деревне, никто особенно не запрещал. Просто единственное, что когда начальники к нам приезжали, то они же все не говорили по-нашему, поэтому у нас и в школе не учили на вепсском языке, и вепсского языка как предмета не было, мы все говорили по-русски.
Я даже помню, приходили в школу в то время, когда я училась – ещё плохо говорили по-русски – и одна пишет: «домашние животные – дедушка и бабушка». Человек не понимает до конца, о чём пишет. Даже такое было. Много слов приспосабливали, например «Я пошёл на собаля́хкюшку» — то есть туда, где полощут бельё. Своеобразное такое творчество было. Я не помню, чтоб у нас особенно запрещали, но я рано овладела русским языком, потому что моя вторая мама была русской.
Я свою русскую культуру люблю так же сильно, как свою вепсскую, и, наверное, потому даже вот этот вепсский эпос, «Virantanaz», написала стихами. «Ви́р» – это имя очень старое, а «tanaz» – это подворье. То есть «подворье Вира», «деревня Вира», «вотчина Вира». «Tanaz» – тоже древнее слово. Откуда я родом, из Войлахты, у нас одна деревня называется Вирантаназ, а другая – Маркунтаназ. Оттуда я и взяла название для этого произведения.
Вепсы так сильно обрусели, что перешли на русский язык, на русские песни. Но сказки сохранились, очень хорошо сохранились вепсские причитания. Они немножко рифмованные, и я поняла, что вепсы стремятся к рифме. Много песенок детских – например, колыбельных – они тоже рифмованные. И поскольку вепсы всегда жили в притяжении к русской культуре, где прекрасные образцы поэзии, которые, наверное, лучшие в мире – Пушкин, Тютчев, Лермонтов… И наверное у нас тоже, с Николаем Абрамовым особенно, такая тяга к поэзии существует. Не белым стихом, как финны пишут.
Меня иногда называют Кириллом и Мефодием вепсским, гм. А Марку Ниэминен, мой большой друг, писатель в Финляндии, один из руководителей культурного фонда «Юминкеко», собрал книгу стиху вепсских поэтов, куда поместил свои прекрасные фотографии по вепсской земле, так вот он в этой книге написал: «Матери вепсского языка Нине Зайцевой посвящается». В общем, смущаюсь.
Разделили на семь частей, хотя нетрудно было объединить
— Таким образом, вепсский язык сохранился, в том числе, благодаря и Вашим переводам Нового Завета. Тем не менее, слышны свидетельства, что всё меньше людей разговаривает на нем. Так не прав ли был все-таки Лённрот, предрекая скорое исчезновение вепсов как народа?
— Да, язык-то сохранился, но уничтожается деревня, село, где он был распространен. Если бы в Вологодской, Ленинградской областях, в самой Карелии не закрывали, простите, не «оптимизировали» дома культуры, библиотеки, школы и магазины, то деревни бы до сих пор живы были, и вепсы бы там наверняка жили. Потому, что они не хотели оттуда выезжать. Другое дело, когда всё закрыто. Вепс выезжает – мало того, что он теряет корни своей родной деревни – он тут же теряет и принадлежность к своему народу. С кем он здесь, в городе, будет говорить на вепсском языке?
Другое дело, что у северных вепсов, здесь, в Карелии, Прионежье, язык обрусел больше. Вы знаете, почему? Потому, что они были строителями Санкт-Петербурга. Они же самые лучшие каменщики были. И все мужчины уходили на отхожие промыслы и там зарабатывали деньги, с XVII века ещё. И, конечно, они принесли оттуда много русской культуры, русского языка, эти мужчины. Женщины были здесь хранительницами вепсского языка, а мужчины многие перешли на русский. А в других местах, например, в Вологодской области, такого не было.
— Была идея создать вепсскую республику в 1990-е годы, этим активно занимался Анатолий Петухов. Создание национального административного образования – округа, района, поселения – могло ли бы помочь сохранить саму вепсскую культуру, язык? Сейчас это актуально, нет?
— Я думаю, что оно и сейчас бы было актуально, и, конечно, это бы помогло. Вот карта, вот она, вепсская территория: тут Карелия, Прионежский район, тут – Ленинградская область, тут – Вологодская. Нас разделили. Да ещё в Ленинградской области — на четыре района, в Вологодской – на два, Вытегорский и Бабаевский. На семь частей нас – маленький, малюсенький народ – административно разделили. А мы живём на пограничье, нас нетрудно было объединить.
Это, наверное, помогло бы нам продвинуться вперёд в языке и так много сделать. Вот сейчас только делегация от вепсов вернулась из Салехарда, где сказали, что вепсский по сравнению с языками представленных там народов выглядит просто блестяще. Мы его хорошо сохранили. И наш университет очень хорошие знания давал, и люди, которые не говорили по-вепсски, теперь освоили язык, работают на радио, телевидении, в газете. И они хотят в этой области работать, им это нравится! То есть такой уже настоящий, живой интерес.
— Меньше иноязычных слов не означает враждебность по отношению к другому языку…
— Нет, это означает заботу о родном языке.
— Еще вопрос, но уже как к носителю русского языка: Вам не мешают всякие «менеджеры», «мерчендайзеры» и прочее счастье со всякими «биг кингами» в русском языке, отторжения не вызывает?
— Конечно, вызывает, и какое!
— «Пазлы» еще есть, очень приятное на русский слух слово…Вы знаете, меня так сербы порадовали: там эта игра называется «Слагалица»!
— Вот, представляете, как хорошо! Все эти уродливые заимствования, я бы назвала их заискивающими – нет, я их просто терпеть не могу. И я считаю, что в русском языке, в нашем российском государстве, несмотря на то, что так много учреждений, которые занимаются русским языком, по большому счёту этот процесс – совершенно неуправляемый. Все эти специалисты в области русского языка слабо действуют. Но, пожелаем русскому языку сохранения.
— Нина Григорьевна, в чем польза изучения языков, на ваш взгляд?
— В том, например, что владение несколькими языками очень помогает смотреть на созданный Богом мир шире, чем если ты владеешь только одним языком. Давайте сравним: по-русски, когда мы говорим «бессонница», то из-за приставки «без-/бес-» у нас возникает очень отрицательный образ.
А по-вепсски – «vauged uni» — «белый сон»! Что тут отрицательного? Это – позитивное отношение к ситуации. Ты находишься в ситуации «белого сна», когда ты можешь подумать, что ты завтра сделаешь, ты можешь пообщаться со своим Господом, ты можешь обдумать свои шаги. Не надо об этом думать черно́, надо думать бело́! Ты находишься в белом сне – используй такую возможность, данную тебе Богом.
— Это подтверждение органичного восприятия вепсами природы?
— Конечно, да. В том числе и это тоже. Для нас природа и Господь – это очень близкие понятия.
— Как Ломоносов говорил: «У нас есть две книги: одна – Слово Божье, другая – слово природы».
— Вот именно! Надо читать и ту, и другую, и уметь соотносить эти книги друг с другом.
Беседовал Петр Давыдов