«Врач не поможет, помогут поминания в сорока монастырях»
— Недавно родственница попросила: «Привези цветочек, освященный на мощах Матроны, буду прикладывать к больным местам». Как вы относитесь к таким просьбам?
— В цветочках самих по себе, наверное, ничего плохого нет. Это безобидное суеверие. Но плохо, когда человек уходит от реальной духовной жизни в обрядоверие. Он собирает дома цветочки, камешки, они его лечат, как он себе это представляет… Причем человеку реально может становиться лучше: он себя настроил, заварил эти листочки — психосоматику никто не отменял. Вопрос в том, что все это может уводить от главного.
И второе — их «целебный», так скажем, потенциал бывает переоценен. Я знаю несколько таких случаев, когда людям с онкологическими заболеваниями говорили, что врач не поможет, а помогут поминания в сорока монастырях. И человек старательно ездил. Конечно, его стремление похвально, но проблема в том, что он ездил не ко Христу. Для него литургия была не связью с Богом — просто надо было выполнить непонятный, но, как ему казалось, эффективный духовный ритуал. В результате это не помогло, время было упущено, болезнь перешла в неизлечимую стадию.
Священник Виктор Гавриш — клирик в храме Михаила Архангела, г. Талдом (Московская область).
— Откуда в нас берутся эти околоцерковные суеверия?
— Надо расставить все точки над «i». В Церкви есть Традиции с большой буквы. Скажем, Евхаристия. Это центр богослужебной жизни христианина. Есть традиции благочестивые, в которых нет ничего плохого — наоборот, они помогают человеку приблизиться к Богу. Они не главные, и в определенные моменты могут меняться, уходить, приходить. А есть уже околоцерковные традиции, иногда даже суеверия, которые пришли из внешних сфер жизни, даже из языческого прошлого. И они как раз и могут человека увести в сторону.
Вот очень яркий пример второстепенных традиций — культ источников. Святые источники есть во всех религиях мира. Это памятные места, они святы своей древностью, они святы для нас памятью о том человеке, с которым связан этот источник, но они не являются самодостаточной святыней, которая может человека привести к Богу сама по себе.
Священник Виктор Гавриш
И когда человек приезжает в Дивеево — я знаю такие случаи, — он не идет на литургию, он не идет на исповедь или Причастие, он вообще проходит мимо богослужения. Он бежит скорее — ему надо в этот источник окунуться, в этот, в этот, туда сходить, сюда сходить, приложиться к камешку, к дереву, еще к чему-то. Получается, что вроде и хорошее дело, но для него второстепенное становится на место главного. В этом нет личных отношений с Богом.
— Почему мы так крепко держимся за это?
— Во всех религиях и во всех культурах присутствуют определенные ритуалы, какие-то артефакты, с которыми люди связывают целительные свойства, какие-то воздействия. И в самих по себе ритуалах вроде бы нет ничего плохого. Скажем, молодой человек девушке дарит цветок — это ведь тоже ритуал. Проблема в чем? Когда внешняя оболочка наполнена внутренним содержанием — это одно.
Когда за внешним не стоит ничего, тогда этот ритуал теряет свой смысл.
Муж и жена в напряженных отношениях, он весь год ее унижает, а на 8 Марта покупает дежурный букет. Мы чувствуем, что за этим мало что стоит.
Ужасно, когда эта фальшь начинается в духовной жизни. И здесь можно найти много разных причин. Одна из них — психологическая. У человека в принципе может быть много внутренних проблем, и его повышенная тревожность нуждается в компенсации. Человек эту компенсацию находит в неких внешних действиях. «Мне сказали, что, если сделать так-то и так-то, твоя проблема решится». И вот он выполняет иногда не совсем понятные ему действия в надежде, что тревога уйдет. Но в духовной жизни так не работает.
У большинства людей понятие о благодати Божией как об электричестве. Ты включаешь вилку в розетку — если контакт нигде не нарушен, лампочка загорелась. Главное — выполнить правильную последовательность определенных ритуалов, и тогда обязательно будет благодать. Поэтому так и распространены сборники, где нужно прочитать сорок раз такую-то молитву, сделать определенное количество поклонов, съездить подать поминания по семи монастырям или даже по сорока, и тогда обязательно должен быть какой-то результат.
— Что вообще значит «благодать»? В сорок монастырей — это чтобы ее ведрами можно было носить?
— Да, да… Но благодать — это же действие личностного Бога. И если ты выполнил все правильно, но твоя душа не чиста, Господь не то что не услышит твою молитву, Он может ее не исполнить. Как в Евангелии сказано: «…если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим».
То же самое происходит в любой другой сфере духовной жизни. Мы надеемся на правильное совершение тех или иных действий, забывая о внутреннем преображении, о работе над собой. И это свойственно не только малоцерковным людям, это очень часто встречается и среди прихожан с большим стажем.
«Батюшка, что делать с прошлогодней святой водой? 50 литров!»
— Вернемся к цветочкам. Люди едут поклониться мощам, набирают этих бутонов, камешков, мешочков с землей с могил старцев, поясков и прочее. В чем принципиальное отличие таких «святынек» и амулетиков от частиц мощей?
— Мы должны понимать, что, придя к мощам того или иного святого, мы не должны ожидать от него автоматического чуда. Например, мы почитаем такого-то святого, да? От него осталась одежда, остались вещи, которыми он пользовался. Они святы для нас как память об этом человеке, мы ощущаем близость этого святого, когда молимся рядом. Например, епитрахиль праведного Иоанна Кронштадтского. Когда я стоял в двух шагах от нее, я ощутимо себе представил, что сам отец Иоанн надевал эту епитрахиль, молился за людей. И у меня было желание обратиться к нему с молитвой.
Но можем ли мы считать, что сама по себе эта епитрахиль по умолчанию раздает благодать? Является ли она тем самым проводом, по которому электричество оттуда с неба придет на землю, чтобы загорелась лампочка? Нет. Все зависит от человека, от его веры.
Для человека верующего, который осознает, что это святыня, она может быть подспорьем в обращении к святому в молитве, но опять же не самодостаточной вещью, которая автоматически совершает чудеса.
Я знаю людей, которые собирают дома целые коллекции камешков, песочка из монастырей, из разных памятных мест, водичку от разных молебнов разным святым: эта вода от Пантелеимона, эта от Неупиваемой Чаши, эта от того, эта от сего. Извините, самая высокая святыня — Евхаристия. Сам Господь в этой Чаше. Мы молимся о том, чтобы Господь вошел и был посреди нас на литургии.
Как память — это понятно. Человек привозит домой камешки, я в свое время тоже привозил до определенного момента, ну как-то интересно было. Плохо, когда люди начинают приписывать этим вещам какие-то чудотворные свойства.
— Зачем тогда в церковных лавках все это продают?
— Вы хотите, чтобы я дал прямой ответ на этот вопрос (улыбается)? Я лично это не приветствую. В церковной лавке должны быть иконы, Священное Писание, духовная литература в первую очередь. Когда человек обставляется огромным количеством вот этого всего, на мой взгляд, нарушается заповедь: «Не произноси имени Господа Бога твоего всуе».
Когда у человека дома две-три иконы, перед которыми он молится, он относится к ним с благоговением. Когда у него тысяча и одна иконка — ламинированные, маленькие и большие, и такие, и сякие, которые он отовсюду привез, — они пылятся. Я считаю, что в этом есть определенное небрежение.
То же самое, например, когда люди набирают бесконечное количество святой воды, потому что она «будет стоять дома, меня оберегать». При этом человек ее не пьет, не молится, не ходит в храм. Зачем тогда она у него стоит?
— А вот смотрите, то же самое и с маслом. На соборование его приносят банками, потом хранят. Естественно, масло портится, банки приносят назад на следующий год. Какой в нем сакральный смысл?
— Вещество таинства является видимым олицетворением той благодати, которую мы получаем невидимо.
Я, наверно, сейчас как-то сложновато выразился… Например, священник кладет епитрахиль, читает разрешительную молитву, крестит человека. Является ли возложение епитрахили само по себе гарантией прощения грехов? Это внешнее действие, которое сопутствует. Апостолы не возлагали епитрахиль, в то время не было еще облачений.
То есть здесь присутствуют покаяние и молитва человека, облеченного даром священства, чтобы прощать грехи. То же самое, например, в соборовании. Не масло само по себе исцеляет или дает человеку благодать, а та молитва, которая совершается при этом, чтение семи отрывков из Апостола, Евангелия. Если человек неверующий? Ему принесли это масло, не сказали, что оно освященное, и он будет им помазываться или пить его, в пищу употреблять…
— В глаза капать! Исцеляет же, говорят.
— Да, но оно так не работает. Это я уже не говорю, что иногда на соборование добавляют и ароматическое масло. Оно же щиплет, его лучше в глаза-то не капать. По поводу того, что люди набирают и оно потом портится… У нас была семейная традиция. Мы каждый вечер молимся с семьей, с детьми — ну для детей кратенько, потом сами уже с супругой молимся отдельно. И каждый вечер у детей было такое послушание: один достает иконы, каждому дает поцеловать, кто-то другой достает баночку с освященным маслом и кисточку, и мы всех помазываем. То есть если человек с верой взял это масло, помазывает им — это внешний знак.
Когда дети выросли — сейчас им шестнадцать, тринадцать и девять, — то старшая дочь сказала: «Знаешь, папа, я молюсь, но помазываться каждый вечер я не хочу, я не вижу в этом смысла». И мы отнеслись к этому спокойно.
То же самое, думаю, постепенно в той или иной мере происходит в духовной жизни, когда человек от внешней святыни, от окружения себя атрибутикой приходит к главному. Сначала у него всего много, а потом он сосредоточивается на некоем минимализме. Это Евангелие, Новый Завет, несколько любимых святых отцов — те духовные авторы, которых он регулярно читает и перечитывает. Это, конечно же, Евхаристия, это общение с близкими по духу людьми.
— Хорошо, мы хотим стать минималистами. Куда нам девать все эти «святыньки» и «святынечки»? Вроде бы и выбросить нельзя… И что делать с освященным маслом? В саду под вишню вылить?
— Утилизировать надо спокойно. Если у нас есть печка, мангал на огороде, можно сжечь. Само масло можно вылить под деревце какое-нибудь, да.
То же самое со святой водой... Вот она стояла на солнышке и зацвела. Когда люди говорят, что она абсолютно никогда не портится, это неправда.
В «Известии учительном» — это руководство для священников, как быть в разных неожиданных ситуациях, — есть такой пунктик: «Если Святые Дары заплесневели или испортились». Святые Дары, Причастие! Говорится прямо, что такое может произойти. И если что-то произошло со Святыми Дарами, они сжигаются, и пепел потом высыпают в непопираемое место. Ну Святые Дары обычно высыпают под престол. Не в каждом храме есть такая возможность, поэтому высыпают в какой-нибудь сухой колодец, например.
— А воду куда?
— Иногда парадоксальные случаи: «Батюшка, что мне делать с прошлогодней святой водой?» Я говорю: «Вылейте в герань». — «50 литров». А почему вы ее не выпили за весь год, зачем вы изначально ее столько брали?
Я лично беру в полтора литра бутылочку. С утра встали, налили в чашку, все по глоточку выпили, помолились, потом просто доливаем в течение года. На следующий год можно обновить. Вода становится святой по молитве. Она без веры не действует. Если же она испортилась, нужно ее просто вылить.
— Что делать с освященными продуктами, которые испортились, — яйца, яблоки?
— С яблоками попроще, их можно хотя бы закопать куда-то. Кстати, с яблок спустя несколько часов святая вода высыхает. Мы можем спокойно это яблочко скушать, а огрызок выбросить. То же самое со скорлупой, потому что само вещество, которым освящают, уже отсутствует — мы не выбрасываем святую воду.
А вот, например, что делать с пластиковыми наклейками с изображениями икон вокруг яиц? Китайская Народная Республика штампует все это километрами, люди покупают, обклеивают, потом приносят в храм: «Что с этим делать?» Знаете, я вообще против. Это опять же нарушение заповеди, нельзя использовать святыни в каких-то второстепенных вещах.
Когда продают кагор с изображениями святых или храмов на бутылке… «Кагор церковный», читаешь: винный материал какой-то, этиловый спирт. То есть там даже кагором-то и не пахнет, это просто спиртосодержащая крашеная жидкость. Но люди покупают, и это бутылка с иконой. Как ее выбрасывать? Рука не поднимается.
— И куда ее?
— Изначально такое лучше не покупать. Но если уже так пошло, приходится соскрести эту надпись или же ее в водичке подержать, чтобы она отошла, высушить и сжечь, а бутылку потом спокойно выбросить.
— Человек испачкал кофту освященным маслом, стал стирать где-то в тазике, а потом — раз, и эта вода попала в раковину. Все, паника.
— Лучше это конкретное место немножко прополоскать в тазике, чтобы у человека не было ощущения кощунства, эту воду вылить, а саму кофточку потом спокойно стирать.
Сама концентрация на «можно», «нельзя», «как быть» говорит о том, что акценты расставлены неправильно.
Человек бросается на внешнее: сюда встань, туда не ходи, эту свечку поставь, эту записку подай о здравии, этих можно писать, этих нельзя писать. И прежде чем он встретится со Христом, он встречается с совокупностью ритуальных предписаний. И этот приоритет изначально искажает вообще восприятие духовной жизни. Человек может десятилетиями ходить в храм, иногда всю жизнь, но с Богом так и не встретиться.
«Ты должна спать в халате и платочке»
— Мы говорили о том, что больше касается быта. Давайте обсудим суеверия и традиции в храме. Я сегодня пришла к вам в джинсах и без платка, и мне бы кто-нибудь обязательно сказал: «Ай-ай-ай, надо платок и юбку, да подлиннее». И вообще говорят, что нужен только платок, другие головные уборы не считаются.
— Вы пришли, во-первых, уже после службы, когда в храме никого нет. И я сомневаюсь, что конкретно в нашем храме вам кто-то сделает замечание. Здесь все-таки прихожане в этом плане достаточно воспитанные. Знаете, есть определенные социальные традиции, которые воспринимаются уже как церковные — в плане того же платка.
До революции замужние женщины ходили либо в платочке, либо в каком-то головном уборе, в берете, в шляпке. Мы можем посмотреть фотографии императрицы Александры Федоровны или, например, преподобной мученицы Елизаветы. У замужних женщин голова должна была быть покрыта, но не обязательно платком, платок — это крестьянская одежда. Сейчас стало восприниматься, что женщина обязательно должна быть в платке. И девочка… И в юбке в пол.
Можно увидеть, когда на двух–трехлетнюю девочку пытаются напялить платок. А дети в этом возрасте вообще не любят, чтобы им что-то надевали.
Девочка срывает, потому что ей жарко, неудобно и так далее. Зачем? Девочке десять, двенадцать, даже пятнадцать лет. Слава Богу, подросток вообще пришел в церковь, зачем на него накладывать какие-то дисциплинарные правила, которые, в общем-то, не основополагающие?
— Еще один миф — что платок должен быть непременно темный.
— Если мы посмотрим старые фотографии, то увидим, что платки у женщин были в основном всегда белые, вообще в храм люди одевались празднично. Думаю, психология поменялась во время Великой Отечественной войны, в храмы хлынуло огромное количество вдов, сирот. В каких они платках приходили? В темных. Храм для них — это место скорби.
И сейчас очень часто у многих женщин, даже светских, такая подсознательная установка: платок для храма должен быть темный. Прямо как будто все вдовы с пятилетнего возраста. Подходит женщина на исповедь. Я знаю, что она замужем, что у нее никто не умер, дети есть. Говорю: «У вас все живы, здоровы?» Говорит, да. «А что вы в трауре?» — «А у меня только один платок». Я советую купить веселенький какой-нибудь. «Ну в церковь же надо скромно ходить».
Скромно — это значит, что не надо ходить в декольте, со слишком ярким макияжем. Опять же, это желательно, но не обязательно. А если в течение дня идет женщина на работу, она проходит мимо храма, решила зайти: у нее нет ни платка, ни юбки, она идет в джинсах. Ну и пусть себе идет. Знаете, я не помню даже, чтобы хоть раз сделал замечание по поводу тех же брюк, отсутствия платка… Как правило, если человек воцерковляется, он начинает сам чувствовать нюансы.
— А в джинсах можно ходить в храм?
— Наверное, если девушка приходит на службу регулярно, то в какой-то момент она понимает, что лучше не быть соблазном. Храм — это не место, где надо подчеркивать свою фигуру. Какие-то джинсы с рваными коленями или слишком в обтяжку — это просто незачем. Опять же, означает ли это, что Бог не услышит ее молитву? Господь услышит.
Здесь уже момент чисто культуры и эмпатии. Я уважаю людей, которые стоят со мной в храме, я не буду приходить в одежде, пахнущей бензином, в грязной одежде или в одежде, которая будет мешать другим молиться. Странно приходить девушке в монастырь, где люди приняли обет безбрачия, в соблазняющей одежде.
А с другой стороны, если у нее что-то случилось, она пришла в первом попавшемся, — да, ну пришла и пришла. Слава Богу, пришла, а не в петлю полезла…
Как-то приходит ко мне женщина, лет 35-ти. Говорит: «У нас ссора, муж не церковный, и он запрещает мне в храм ходить. Наверное, я с ним разведусь». Я прошу: «Подождите, поподробнее… С чего все началось?» А началось все с того, что она поехала в женский монастырь, прожила там две недели. Это очень хорошо. Человек старался проникнуться духом монашеской жизни. Но ей какая-то матушка сказала, что Страшный Суд может наступить в любой момент, а ты должна предстать перед Богом одетой. «Вот мы, монахини, спим всегда в подряснике, в апостольнике. И ты тоже должна спать в халате и платочке, потому что должна предстать перед Богом, как в храме стоишь».
Представьте реакцию мужчины, мало воцерковленного, у которого вдруг жена приехала из монастыря. Они люди молодые, и он ждет, что она наденет какую-нибудь кружевную рубашечку, которая ему нравится. А она вместо этого напяливает халат махровый, повязывает платок и ложится в таком виде. Сказать, что я был в шоке, — это не сказать ничего, хотя я много чего слышал.
— Весело… Что вы ей ответили?
— Не надо так делать! Зачем? Давайте определимся: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Семья есть малая церковь. Это тоже определенная социальная ячейка. Вы тот устав сюда не несите. Принято у них так в монастыре — пожалуйста, там можете спать как угодно. Но то, как муж и жена одеваются в своей семье, что они делают в своей спальне, — это не касается никого.
И не надо сюда подводить никаких религиозных мотиваций, потому что на кону стояла семья этой женщины, она трещала по швам. А женщина была недавно воцерковленная и все воспринимала как откровения небесные. Я сказал: «Не беспокойтесь, Господь нас видел голенькими, когда мы рождались. Он нас сотворил».
«После Причастия слюна становится святая?»
— Много поверий связано с Причастием. Говорят, что после Причастия нельзя плеваться. Соответственно, нельзя чистить зубы, есть семечки и рыбу, чтобы тоже потом не плюнуть.
— Скорее, это даже не поверия, а некие благочестивые правила. Они, в общем-то, вполне понятны. То есть человек принял святыню — и, конечно, чтобы не выплюнуть частички Причастия, лучше какое-то время от подобных вещей воздержаться. С другой стороны, человек же Причастие запивает. Запивка — как раз для того, чтобы ополоснуть уста и чтобы никакие крошки не остались.
Я своим прихожанам советую, что три часа после Причастия лучше все-таки не выплевывать.
Но если у человека какие-то болезни, если ему приходится сплюнуть, тут я рекомендую лучше взять с собой бутылочку воды и хорошенько прополоскать рот сразу после Причащения. Но, извините, после Причастия до вечера проходит много часов. И перед сном надо почистить зубы. В общем-то, я чищу.
— То есть я правильно понимаю, что мы это делаем для того, чтобы не выплюнуть частицы, а не потому, что слюна становится святая?
— Конечно. Первые два-три часа все-таки в полости рта что-то может быть в промежутке между зубами. Это чисто практические вещи. Опять же, вот человек пообедал, съел первое, второе, к этому моменту, думаю, он уже все частички поглотил.
Если вдруг ему надо есть рыбу и попалась косточка, то надо сплюнуть все и спокойно к этому относиться. Есть другой момент. Я лично думаю, что лучше на день Причастия не планировать визит к стоматологу.
— Некоторые считают, что после исповеди нельзя ни с кем разговаривать, чтобы не нагрешить перед Причастием, а после Причастия надо молчать, чтобы не растерять благодать. Это имеет под собой какие-то основания?
— Многие такие традиции имеют очень правильные, логичные, благочестивые мотивы, которые доводятся до абсурда. Если человек на следующий день собирается причащаться, он исповедовался накануне, то лучше ему вечером не идти в компанию, где будут пересуды, ненужные разговоры и сплетни — чтобы сохранить вот эту сосредоточенность.
Но это не означает, что он не должен ни с кем общаться. Например, если его пригласили в гости, он может пойти к своим друзьям, к родным, поздравить близких людей. Например, очень яркая ситуация — первое января. Время от времени каждому священнику приходится служить первого января, даже если он не служит ночную. А его родные пригласили праздновать Новый год. Он что, должен сказать: «Вы знаете, у меня служба и вообще пост, и вы все тут безбожники, а я такой благочестивый, я к вам не пойду»?
Да нет, сходи, поздравь близких, покушай там чего-то постненького. Конечно, если я приду в эти гости и буду там отплясывать, петь песни, участвовать в каких-то обсуждениях, что вот вокруг все плохие, мы одни хорошие, это будет неправильно. Надо смотреть, что за гости, что за люди меня приглашают. Тут уже здравый смысл и личная ответственность христианина. Только он ответственен за свою духовную жизнь — не батюшка, не кто-то там, не книжка, которую ты прочитал, а ты сам, взрослый человек.
— Как правильно креститься? Чего только не встретишь. Нельзя слишком кланяться, потому что преломляешь крест. И наоборот: надо кланяться на совесть. Надо часто. Надо редко. Объясните.
— Ну, креститься надо на совесть. И пусть меньше, да лучше. Количество не всегда здесь переходит в качество. Я знаю людей, которые во время чтения молитв начинают беспрерывно креститься часто или медленно — и это уже идет как невроз. То есть человек не может без креста читать молитву.
Лучше перекреститься благоговейно — не торопясь, полностью, а после поклониться. И сделать это один раз.
Можно перекреститься и поклониться два, три, пять раз за всю службу, не обязательно это делать на каждом прошении ектеньи, на каждый возглас или каждый раз, когда хор поет «Аминь».
Здесь это вообще не регламентировано. Если это помогает нам молиться, хорошо. Если оно мешает, не надо этого делать — например, некоторых людей отвлекает, они начинают думать: «Ой, надо перекреститься!»
— А если не до конца доводишь руку? Не засчитается?
— Опять же, начинается какой-то нездоровый ажиотаж: надо довести именно сюда, а если ты остановился здесь, это короткий крест, перевернутый крест, это признак сатанистов, масонов, кого-то еще. Я не знаю, что это такое вообще.
Нет, я-то считаю, что лучше крестное знамение все-таки совершить полностью. А если, например, человек не знает, но крестится благоговейно? Что, Господь не примет его молитву?
Или у человека, может быть, какая-то болезнь, плечо болит: перекрестился, и у него рука не доходит. Пожилые люди — они не могут, суставы болят, артрит. Ну как смог, так и перекрестился.
— Очень популярно мнение, что нельзя поворачиваться спиной к алтарю, даже если ты выходишь из храма. Как быть? Не ходить же спиной вперед?
— По поводу этих предписаний… Они связаны с картинкой злого, жестокого, формального Бога, который наказывает за любую ошибку. И если ты повернешься ко мне спиной, ты меня не уважаешь, я тебя накажу, это грех, табу. Почему? В храме иконы вообще чаще всего со всех сторон. Конечно, сознательно стоять спиной к алтарю не надо. Но если человек выходит из храма или хочет лучше рассмотреть вон ту фреску?
В алтаре совершается Евхаристия, да. Но мы идем по улице. Если от нас равноудалены два храма, к какому из них нельзя поворачиваться спиной?
И в том, и в другом совершается литургия. Когда Иисус беседовал со Своими учениками, наверное, они время от времени поворачивались спиной, куда-то уходили. Или каждый, удаляясь от Него, пятился?
Надо понимать, каким мотивом продиктовано любое действие. Человек воспринимает Бога как прокурора, который за неправильно выполненный обряд, неправильно прочитанную молитву накажет. Значит, это не сработает, значит, нарушится контакт? Лампочка не загорелась, ты не получил того, чего просил? Это невротическая религиозность. Такие предрассудки — это благоговение, доведенное до абсурда, до потери своего смысла.
В Евангелии мы видим совершенно другого Бога — Бога любви, который ждет от нас не скрупулезности в исполнении обрядовых предписаний, а изменения внутреннего отношения к людям и к самой жизни.
Фото, видео, монтаж: Сергей Щедрин