«Да разве это христианство?»
Священник Сергий Круглов
Фотографии, снятые паломниками во время Царских дней в Екатеринбурге, обходят соцсети, увиденное на них впечатляет воображение и верующих, и тех, кто далек от Церкви: тысячи людей, взрослых и детей, ночная литургия в Храме-на-Крови, огромный крестный ход на Ганину Яму…
На одной из фотографий запечатлены люди, проходящие, перекрестившись и низко склонившись, под огромной иконой Царственных страстотерпцев. Надо ли говорить, что для меня не было неожиданностью читать в фейсбуке под этим фото комментарии такого рода: «Да разве это христианство, фу, это ведь язычество!», и тут же появлялись комментарии на эти комментарии, где скептики-критики спешили приводить примеры и других «язычеств», распространенных в Православной Церкви, от обычаев устанавливать в храмах елки на Рождество, березки на Троицу и ждать Благодатного огня в Великую Субботу до освящения воды, почитания мощей и икон, и так далее.
О разного рода обычаях, обычаищах и мелких обычайках, которым, действительно, в православном обиходе несть числа, многократно уже говорено-переговорено, и в применении к ним обличительное слово «язычество» звучит весьма часто. А вот мне пришло на ум другое слово – «игра».
Слышу возглас: «Ну, понятно, играют дети, они так познают мир и учатся жить в нем, а тут-то взрослые люди. Они Евангелие не читают, Христа не вспоминают, а ищут какого-то волшебства!» Простите, не соглашусь. Откуда вы знаете, что эти люди не читают Евангелие и не помнят о Христе? Откуда вы знаете сердце КАЖДОГО человека, стоящего в длинной очереди к мощам или проходящего под иконой возле Храма-на-Крови?
Я не знаю, полез бы я сам проходить под этой иконой. Я не любитель таких действий. Но пишу-то это я сейчас умозрительно, отвлеченно – ведь я не был там и допускаю, что, если бы был, Господь вполне мог бы коснуться меня как-то по-особенному.
Глядя со стороны, тем более – по фотографии, ничего не поймешь. Напротив, сколько мы (имею в виду и себя, и других священников и прихожан) знаем свидетельств, когда ни во что вообще не верующий человек оказался у святыни, был так или иначе вовлечен в такой вот «обычай» – и впервые встретил Христа именно там…
Не соглашусь и с тем, что играют только дети. Нет, играют и взрослые. Игра – в самой природе и животного, и человека. И она имеет вовсе не только утилитарный смысл – познать окружающее и научиться с ним управляться.
Как раз игра-то и не утилитарна, и в этом смысле она имеет очень много общего и с мифом, и со способностью мечтать, и с творчеством, и с религиозным обрядом, со всем тем, что указывает на попытки человека вырваться ввысь, за грань «чисто человеческого».
Вам бы всё играть, а надо настоящее дело делать
Рассмотрению феномена игры посвятил свою книгу «Человек играющий», написанную еще в 1938 году, нидерландский историк, философ, культуролог Йохан Хёйзинга, всё творчество которого пронизано установкой на поиск истины и этический императив и вытекает из христианской системы ценностей. Вот что он пишет:
«Игра, какова бы ни была ее сущность, не есть нечто материальное. Уже в мире животных она вырывается за границы физического существования. С точки зрения мира, мыслимого как детерминированный, то есть как чисто силовое взаимодействие, игра есть в полном смысле слова «superabundans», нечто избыточное. Лишь через вторжение духа, который сводит на нет эту безусловную детерминированность, наличие игры становится возможным, мыслимым, постижимым. Существование игры непрерывно утверждает, и именно в высшем смысле, сверхлогический характер нашего положения в космосе. Животные могут играть, следовательно, они суть уже нечто большее, нежели механизмы.
Мы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто большее, нежели всего только разумные существа, ибо игра неразумна».
Игре часто противопоставляют – серьезность: вам бы всё играть, а надо настоящее дело делать, жить в реальном мире!.. Конечно, путать игру и реальную жизнь – нельзя, но порой проведение между ними «четкой границы» на деле является резанием по живому человеку.
В конце концов, распяли Христа не мечтатели и любители игр, а очень серьезные люди, которые, укажи им на красоту лилий полевых и беззаботность птиц небесных, всерьез упрекнули бы Самого Бога за то, что Он занимается такой ерундой, а о питании голодных, одевании нагих, истреблении неверных, укреплении авторитета священноиерархии и мощи государства нерадит.
Игра – нечто такое, чему отдаются самозабвенно, то есть охотно, без всякого внешнего принуждения и со всей отдачей всего себя. Пожалуй, мы, взрослые, можем сравнить это самозабвение только с тем самозабвением, с которым предаемся любви или творчеству. Игра невозможна без особых правил, очерчивающих границы игры, и тут мы вплотную подходим к понятию культуры, также невозможной без установления и осознания собственных границ.
Но у всех один и тот же Христос
Культура – как парник с особой системой подпорок и подвязок, со сложными правилами полива и подкормки растений, она не заменяет человеку высшего смысла, но помогает дорасти до него. Культура – ступенька человека к Небу, и, говоря о нелюбви к миру, Христос говорил не о ней, но о тех страстях, которые способны разъесть ее, затуманить человеку памятование о Боге и о смысле жизни, направить человека от Бога, в погибельную сторону. Именно в этом смысле Христос восставал против самоценности обряда и «преданий человеческих», но притом явил, что пришел не отменить закон, а исполнить, раскрыв его подлинную животворящую суть.
Культура – это то, в чем родился, вырос и живет человек, не абстрактный, а вот этот конкретный и неповторимый, я, ты, он. Говоря о субкультурах внутри Церкви, мы имеем в виду, что одни живут паломничествами к святыням, любят народные приходские обычаи и рассказы о старцах и собирают списки с разнообразных икон, другие – читают ученые богословские труды и ездят по семинарам, третьи – вообще ничего не читают, кроме Евангелия, а больше заняты тем, что мы называем сухими словами «социальное служение», а есть четвертые, которые любят устраивать фестивали и рок-концерты и возиться с детьми или молодежью, есть еще и пятые, и сто двадцатые, и все эти люди разные и живут по-разному, но у них – один и тот же Христос, и во Христе они вместе.
Фото: patriarchia.ru
Другое дело, когда Христа нету, когда Он не в центре всего, а вместо Евангелия у человека – иные смыслы и иные цели. Тогда, конечно, война. Война между белыми и красными, монархистами и демократами, либералами и консерваторами, между читателями Паламы и Лосского и читателями «Золотой легенды», между теми, кто спешит за тысячу километров, чтобы пройти под иконой святого, и теми, кто презрительно навешивает на это ярлык «язычества»…
Игра, серьезность и милосердие – необходимы человеку. Но убери отсюда милосердие, и всё бессмысленно: игра превратится в игрище, исполненное тленных похотей, серьезность – в оруэлловскую антиутопию, и то и другое – в ад, где все мучают всех.
Это как у апостола Павла: вера, надежда, любовь, но любовь из них выше, и без нее – всё бессмысленно, всё – не-Божье…
Где любовь – там и подлинная радость. И не скажешь об игре, любви и радости лучше, чем уже помянутый нами Хёйзинга:
«Когда человеческая мысль проникает во все сокровища духа и испытывает всё великолепие его могущества, на дне всякого серьезного суждения она всякий раз обнаруживает некий остаток проблематичного. Любое высказывание решающего суждения признается собственным сознанием как не вполне окончательное. В том пункте, где суждение колеблется, исчезает сознание полной серьезности.
Вместо старинного «всё – суета» выдвигается, пожалуй, более позитивно звучащее «всё есть игра». Это кажется дешевой метафорой и каким-то бессилием духа. Но это – мудрость, к которой пришел Платон, называя человека игрушкой богов. В чудесном образе мысль эта возвращается в Книге притчей Соломоновых. Там Премудрость, источник справедливости и владычества, говорит, что прежде начала творения, играя пред Богом, была она Его радостью и, играя в земном кругу Его, разделяла радость с сынами человеческими».