Что не так с законом о распределенной опеке?

Нам говорят об очереди желающих попасть в ПНИ 

Законопроект предполагает изменение в закон «О психиатрической помощи» и в закон «Об опеке и попечительстве». О чём идёт речь? Дееспособность, по смыслу нашего законодательства, предполагает способность своими действиями приобретать и осуществлять права и обязанности и осознавать последствия своих действий. Мы говорим о людях, которые находятся в психоневрологических интернатах и самые свежие данные, которые у нас есть — их 157 тысяч человек. До 80% из них являются недееспособными. В выступлении главного психиатра г. Москвы прозвучало мнение о том, что нет увеличения числа судебных дел о лишении дееспособности. 

Но если мы посмотрим открытую базу судебных дел по Москве, то увидим, что с 1 января 2018 года 2193 дела о лишении дееспособности были рассмотрены московскими судами. И на что я хотела бы обратить особое внимание: довольно большое количество дел, которые рассматривает Московский городской суд — это апелляции. 

Нам говорят о том, что стоят очереди желающих попасть в ПНИ и что это люди, от которых все отказались, и которые никому не нужны. Но нет, это в том числе и люди, которые пытаются оспорить решение о лишении себя дееспособности, но не могут этого сделать. Если вы посмотрите ту же судебную базу, то увидите, что в большинстве случаев Московский городской суд утверждает решения нижестоящих районных судов. 

Люди, о которых мы говорим, — это не объекты государственной благотворительности, это люди, которые владеют имуществом или являются наследниками жилья, это люди, у которых есть счета, это люди, которые получают на эти счета пенсию, соответственно, у них есть материальные средства. Лишение дееспособности, которое превращает человека в подопечного психоневрологического интерната, и его единственным опекуном становится директор этого учреждения — это тёмная сфера многочисленных злоупотреблений, в том числе и связанных с имуществом. Очень хорошо, что на нашем заседании присутствует представитель Генеральной прокуратуры, потому что надзорная функция принадлежит этому учреждению, а надзирать тут в высшей степени есть за чем. 

Я говорю об этом для того, чтобы у нас не создавалось такое представление, что речь идёт о какой-то сфере, которой только государство по доброте своей за бесплатно занимается. Ещё раз повторю, деньги там есть и деньги, в общем, достаточно значительные. Это и деньги, которые выделяет само государство, и 75% пенсии отчисляется у тех, кто находится в ПНИ за их содержание, и самая тёмная сфера злоупотребления — это, конечно, недвижимость, которая у этих людей есть и наследниками которой они могут быть.

В чём революционная роль проекта закона, о котором мы говорим? Он вводит в законодательство институт распределённой опеки. То есть он позволяет быть опекуном не только директору учреждения, но и нескольким физическим и юридическим лицам, в том числе НКО. Пациентским организациям, родительским, религиозным, благотворительным — тем, представители которых находятся в этом зале, проект позволяет быть опекунами недееспособного или частично недееспособного гражданина. Таким образом, решения относительно жизни этого человека будут приниматься коллегиально, и он сможет в большей степени рассчитывать на защиту своих прав. 

Ад из подручных материалов

Понимаете, есть некоторые общие принципы, которые работают в любой структуре: они работают на уровне политической системы, они работают на уровне любой социальной единицы, в том числе и любых стационарных психоневрологических учреждений. Если у нас сочетаются три фактора: монополизация, неподотчётность и непрозрачность (закрытость) — это рецепт изготовления ада из подручных материалов. Это происходит везде. 

Это порождает злоупотребления в любом месте с участием любых людей, в том числе людей с хорошими намерениями, с самыми лучшими целями и планами. Поэтому важность проекта закона, о котором идёт речь, состоит в том, что он позволяет разбить эту монополию, в которой есть единственный опекун — он предоставляет услуги, поскольку человек находится в этом учреждении, он же и принимает все ключевые решения относительно жизни этого человека. Закон позволяет эту ответственность распределить. 

Кроме того, в законопроекте прописана процедура выписки из ПНИ, которая сейчас фактически отсутствует. Основанием для выписки должно быть заключение независимой комиссии, а не комиссии самого интерната. Закон позволяет в гораздо большей степени гражданину самому заявлять свою волю относительно того, где он хочет жить, в какой форме он хочет, чтобы его проживание было организовано. 

Законопроект предполагает создание службы защиты прав пациентов, которая независима от руководства стационарных учреждений. 

Новый закон прописывает более подробно, чем это есть сейчас, на основании чего персонал медицинских организаций, где люди с психическими расстройствами, психическими нарушениями находятся, могут ограничивать их права. 

Поправок нет, сроки прошли

Проект был внесен в 2015 году группой сенаторов: основной инициатор, Константин Добрынин, находится сейчас в этом зале, в числе соавторов также Андрей Клишас, Галина Карелова, покойный Вадим Тюльпанов, председатель законодательного собрания Санкт-Петербурга. Под проектом подписались также группа депутатов Государственной думы: Надежда Шайденко,  Михаил Терентьев и другие. В 2016 году законопроект был одобрен профильным комитетом по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству и принят в первом чтении. Он получил заключение Правительства Российской Федерации, в заключении правительства высказан ряд замечаний к законопроекту, которые могут быть устранены во втором чтении. Есть замечания и в замечании профильного думского комитета; есть заключение Общественной палаты, оно положительное.

Правительство обращало внимание на то, что дополнительная финансовая нагрузка будет возлагаться на регионы. Был ряд замечаний относительно терминологии. В общем, принципиальных возражений не было. 

То же самое касается и замечаний профильного комитета: там волновались в основном о том, как будет приниматься коллегиальное решение несколькими опекунами, если они, например, не договорятся между собой, и насколько это совместимо, например, с тем, когда решение относительно жизни пациента нужно принимать быстро (немедленно). 

Однако до второго чтения законопроект до сих пор не дошел.  

Уже публично, и на “прямой линии”, и в прессе говорилось о том, что закон тормозится тормозится волей ГПУ (Главного правового управления) администрации президента. Надо сказать, что возражений или заключений, или вообще какой-то бумаги, в которой содержался бы перечень претензий Главного правового управления, в паспорте законопроекта не существует. Если эта бумага и есть, то она не публична. 

Никакого перечня претензий, которые были бы непреодолимым препятствием на пути принятия этого законопроекта, у нас нет, никто эту позицию не высказал ни в устной, ни в письменной форме. Поэтому мы надеемся на то, что, после того, что было сказано и на «прямой линии», и в публичном пространстве, торможение проекта прекратится. Теперь он является предметом значительного общественного и медийного внимания, и не должно оставаться каких-то непреодолимых факторов на его пути. 

В завершение скажу, что с 2017 года никаких действий по проекту закона Государственная Дума не производит, что противоречит регламенту, потому что после первого чтения 30 календарных дней даётся на сбор поправок, после этого проект должен выноситься на второе чтение. 

Но таблиц поправок нет. Сроки прошли. Мы надеемся, что в обозримой перспективе Государственная Дума вернётся к этому проекту закона и его примет, потому что все люди, причастные к этой теме, согласны с тем, что он необходим.