Николай Котрелёв: «Описать всё и выделить типическое»
Николай Котрелёв
На бытовом уровне все мы все хорошо понимаем, что такое самиздат. Однако для дальнейшего изучения остро необходимо научное определение, но вот при попытке его выработать начинаются проблемы. Дело в том, что ни один из традиционно приписываемых самиздату признаков не присущ только ему одному.
Например, способ распространения, сходный с самиздатом, характерен для нонконформизма или так называемого «другого искусства».
Другие физические особенности — малотиражность, способ производства (отсутствие высокой печати), качество бумаги, рукописный характер — также не позволяют однозначно вычленить самиздат из ряда других явлений культуры 1950–80 годов.
Например, известен случай, когда в издательстве «Академия» было напечатано несколько экземпляров «Сказок 1001 ночи» с выброшенными цензурой фрагментами.
Кажется, из круга «самиздатовских» явлений исключено только ТВ, потому что примеры несанкционированных властью радиопередач и театральных постановок в СССР нам неизвестны.
Важную роль для самиздата играл живой контакт с публикой. Например, были встречи Г. С. Померанца, на которых он читал эссе, позднее выходившие в самиздате. Известны также случаи массовых походов участников самиздата на лекции С. С. Аверинцева.
При этом текстовый самиздат тесно связан с некоторыми явлениями изобразительного искусства и аудиовизуальными средствами. Распространение магнитофонных записей в СССР контролировать было сложнее, поэтому посредством записей нередко распространялись не только песни, но и статьи.
В целом же, сегодня крайне необходимо описать как можно больше предметов и явлений культуры самиздата, чтобы можно было выделить типичное и нетипичное.
В целом самиздат необходимо различать от госиздата, который был всячески регламентирован и сейчас неплохо описан. (Собственно, говорить о самиздате можно только в стране, где издание цензурировано).
Также самиздат отличается от документооборота, для нужд которого в СССР закупалась бóльшая часть множительной техники, которая потом могла быть использована при производстве самиздата.
Самиздат нужно разграничивать с личной перепиской-то есть, различать, например, личные письма А. Д. Сахарова Е. Боннер и такие, которые потом уходили в неконтролируемое распространение.
Самиздат отличается от научной переписки и неофициального копирования документов спецхрана для личных нужд. Последнее считалось противозаконным, но, тем не менее, практиковалось довольно часто.
Лучше всего самиздат определяется в области юридической и экономической. Он уклонялся от официально прописанных ограничений. (К счастью некоторые понятия — например, «антисоветское» — в законодательстве СССР были прописаны весьма расплывчато). Нередко самиздат выделялся из круга похожих на него явлений фактом изготовления на продажу.
Несомненно, сегодня самиздат должен быть закаталогизирован и тщательно описан в соответствии с библиографическими стандартами. К сожалению, большинство его особенностей в описаниях относят в раздел «Примечания», максимально неформализованный.
Александр Даниэль: «Самиздат выделяется по способу распространения»
Александр Даниэль
При описании самиздата речь, несомненно, нужно вести о бытовании текста, а не об отдельных предметах или артефактах.
При этом самиздатовский характер текста не всегда строго соотносим с его содержанием. Юридическая сторона здесь также прописана очень плохо — иногда в подцензурную печать попадали произведения, которые по части интуитивно понимаемой «антисоветскости» были намного ярче текстов самиздата.
Таким образом, в случае с самиздатом надо говорить не о содержании, а о способе распространения. Однако и способы бытования текста могут варьироваться. Возникает вопрос: может ли стать основанием для причисления к самиздату наличие произведения в тематических собраниях, — например, «Библиотеке самиздата» Вячеслава Игрунова в Одессе.
По-моему, ключевой факт в определении самиздата — тиражирование произведения без воли автора. Однако надо понимать, что самиздатовский «тираж» — это одна машинописная закладка.
Самиздат есть тогда, когда существует иной способ бытования текста, причём самиздат всегда альтернативен ему.
Мне сложно сказать, были ли, например, рукописные списки неподцензурных произведений пушкинской поры самиздатом — всё зависит от того, воспринимало ли общество такую литературу как альтернативную.
Слово «самиздат» появилось в середине 1940-х годов и окончательно вошло в употребление во второй половине 1950-х, но первым примером, собственно самиздата я бы назвал альманах «Синтаксис» А. И. Гинзбурга, который самим автором позиционировался как альтернатива Госиздату.
Самиздат нужно отделять от пограничных явлений. Например, в первые несколько десятилетий не было технической возможности тиражировать рисунки. Исключение составляли, например, гравюры Сидура, однако в этом случае гравировальная доска оставалась в распоряжении самого автора.
Говоря о самиздате, я бы ограничился вербальным и аудиотворчеством. Не относится к нему и так называемая «кружковая литература» — например, различные рефераты о творчестве классиков марксизма, которые были известны только внутри закрытых сообществ и не тиражировались. По тому же признаку нельзя отнести к самиздату альбомную литературу.
Самиздат как процесс стирает грань между производителем и потребителем — он дробится на множество актов тиражирования.
Необходимо отличать самиздатовский документ от самиздатовского текста. Первый — предмет архивного хранения, который нужно описывать по правилам археографии. Второй имеет смысл описывать по библиографическим канонам — с созданием цитации и т. д.
В отличие от изданного официально, у самиздатовского текста есть «биография», которая, помимо таких рядовых пунктов, как «автор», «дата создания», может содержать экстраординарные — «изъятие на обыске», «предъявление в качестве обвинения», «публикация за рубежом» — и так далее. Для официальных текстов набор эпизодов будет другим — «издание», «переиздание», «перевод» и т. д.
Изучение самиздата должно вестись в двух направлениях — археографическое описание документов и библиографическое описание текстов. К сожалению, на сегодняшний момент почти не существует такой дисциплины как «текстология самиздата», которая занималась бы учётом различных вариантов одного текста.
Габриэль Суперфин: «Я ломал рамки привычных представлений»
Габриэль Суперфин
В западном архивном хранении существовало довольно жёсткое представление о самиздате — как о неподцензурных изданиях 1950-х — 1980-х годов. В своё время мне пришлось эту систему ломать: во-первых, доказывать, что хранить текст в отрыве от всякой «кухни» его производства бессмысленно; во-вторых, расширять хронологические рамки, включая в собрание подписные издания начала XX столетия и рукописные списки XIX века, в которых «Горе от ума» опережало издания на десятки лет.
Особенно интересовало меня лагерное творчество — например, то, какие стихи Мандельштама тиражировались посредством сборников до 1956 года.
Особое место в истории самиздата занимает дело Наталии Горбаневской, которая по приезде за рубеж начала процесс против издательства «Посев» и выиграла его, доказав, что за пределами СССР действует авторское право и копирайт.
Как пограничные с самиздатом явления можно рассматривать самые разные вещи — например, альбомы, которые были в принципе неподцензурны. Как предшественники самиздата могут восприниматься даже женские сборники рецептов.
Борис Дубин: «Пример самоорганизации общества и отделения текста от книги»
Борис Дубин
По моим ощущениям, в советском самиздате встречались самые разные темы — от философии до сексологии и уфологии. Это был второй мир, куда попадало всё, чего не было в официальном книгоиздании.
Важной особенностью самиздата нужно считать его тиражирование, распространение. Поэтому девичьи тетрадки и дембельские альбомы, несмотря на их порой весьма неформальное содержание, в категорию самиздата не попадают.
Как социологу самиздат интересен мне не только как альтернатива официозу, но и пример самоорганизации. В нашем обществе она практически отсутствовала — и вдруг ради изготовления журнала или книги налаживались связи, затем — некий производственный процесс. Особенно интересны примеры, когда текст не просто расходился по стране в самиздате, но специально для него изготовлялся.
В самиздате происходит не только отделение книги от автора, но отделение текста от книги. В этом смысле самиздат в чём-то предвосхитил нынешний Интернет: в нём мы сейчас наблюдаем момент «окончания книги», который начался в самиздате.
Михаил Афанасьев: «Коммерческое тиражирование и наше время как „эпоха черновика“»
Самиздат — продукт неподцензурного тиражирования, предназначенный для распространения неопределённому и неограниченному кругу лиц.
В 1950-60-е все понимали, где находится самиздат. Проблема его определения, дефиниции возникает в 1970-е, когда границы самого явления размываются. Я бы не стал употреблять это понятие применительно к Грибоедову и античности, ограничился бы советской эпохой.
Правда, некоторое расширение понятия «самиздат» у меня в 70-е всё же произошло, когда я понял, что подобные издания могут быть не только идеологическими, но и коммерческими — в том числе, встречались перепечатки текстов из официальных журналов и книг.
Что же до прозвучавшей мысли, что мы живём во время, когда текст отрывается от книги… Я бы назвал современную ситуацию «эпохой черновика». Границы текста сегодня размываются настолько, что из него порой исчезает не просто автор, но редактор и весь персонал, который раньше готовил книгу к изданию. В то же время человек, размещающий текст в Интернете может брать на себя функции редактора — например, сокращать его.
Вокруг Гутенберга
Александр Даниэль: Мы живём в постгутенберговскую эпоху, и она перекликается с эпохой до Гутенберга. Поэтому к самиздатовскому тексту применимы некоторые понятия палеографии. Например, свидетельством самиздатовского распространения может быть бытование текста в конволюте (сборнике).
Николай Котрелёв: Ну, эпоха до Гутенберга делится, как минимум, на два этапа — дописьменный и письменный. В наше время текст оторван не от носителя, а от бумажного носителя. Текст не распался — он просто оторвался от официального издания.
Борис Дубин: Нужно понимать, что эпоха Гутенберга — это эпоха канона. Наше время — это эпоха постканона, в какой-то степени мы возвращаемся к фольклорному бытованию текста. Например, из современной практики исчезает понятие «библиотеки», которая раньше была «лицом интеллигента». Для современного человека собрание книг — это постоянно обновляемое содержание его «читалки».
Кроме того, у Александра Гладкова было понятие «самоиздата» — текста, распространяемого в мир через «своих». Сейчас такой механизм исчез — в Интернете вас читает и перепечатывает кто угодно, более того, «вас» там может вообще не быть — поскольку можно спрятаться под множеством аккаунтов и ников.
Алексей Макаров: Большинство современных Интернет-текстов никому не придёт в голову распечатывать.
Самиздат — как «второй мир литературы»
Вячеслав Игрунов: О самиздате нужно говорить как о форме коммуникации. Невозможно подвести под это понятие списочную или подпольную литературу — поскольку она не создаёт мир, альтернативный официозу. Например, подпольная литература официальный мир признаёт.
Борис Дубин: В самиздате есть общество, но нет власти. Там действуют, например, категории авторитета того или иного автора, но не властные полномочия.
Николай Котрелёв: Нельзя говорить о том, что самиздат был замкнутым миром. Никто из самиздатчиков не забывал о существовании официальных библиотек.
Вячеслав Игрунов: Я имел в виду как раз, что самиздат расширял мир, ведь в нём были сняты ограничения, которые накладывала цензура.
Борис Дубин: Надо понимать, что самиздат был «второй системой», то есть полностью заменить собой книгооборот в государстве он не мог.
Михаил Шенкер: «Самиздат как самогон на продажу»
Необходимо выработать очень простое определение самиздата. Пусть оно потом уточнится. Но, если мы сейчас начнём учитывать частности, у нас бесконечно будут появляться примеры, которые их нарушают.
Я думаю, самиздат — это нарушение государственной монополии на циркуляцию культуры. В каком-то смысле самиздат подобен самогону на продажу.
И я хотел бы включить в это понятие самый широкий круг явлений. Тиражировалось всё — в том числе визуальные произведения. Кружковые журналы тоже можно включить в самиздат: какие бы ни существовали договорённости их не тиражировать — они тут же показывались друзьям и знакомым.
Что же до проявления власти в самиздате… Особое место здесь занимают самиздатовские журналы. В лучшие годы в одном только Ленинграде их существовало до десятка. Так вот, там были и редактора, и редакционная политика: например, неподходящее по идейным соображениям произведение запросто могли «завернуть». Были и примеры переманивания сотрудников.
О начале и конце самиздата
Елена Струкова: Самиздат заканчивается там, где он перестаёт ломать государственную монополию. То есть, издания неформалов 1987 и последующих годов — это уже не самиздат.
Григорий Белоножкин: Слово «самиздат» будет использоваться и в XXI веке, поскольку и сегодня есть много барьеров, отделяющих самиздат от официальных изданий. Из них сейчас, пожалуй, относительно снят лишь барьер лицензировании книгоиздателя.
Но существует проблема финансов — в результате некоторые серии, которые ранее выходили миллионными тиражами, сейчас продолжаются на ротапринте тиражом в триста экземпляров.
Есть барьер ISBN, который в России просто дорог, есть проблемы контактов с торговлей — хотя к счастью, сейчас появились магазины, которые берут на реализацию самиздат.
Интернет не убьёт книгу — хочется надеяться, что принципом её тиражирования станет не продаваемость, а эстетическая ценность и этическая правота автора.
Самиздат, да не тот
Александр Даниэль: В Европе словом «самиздат» обозначалось принципиально иное явление. В Польше — это была продукция подпольных типографий, В Венгрии — книги, которые не продавались через систему торговли, но рассылались по почте. В Германии самиздат — это лютеранская приходская литература.
Протестантский, еврейский, православный…
Алексей Макаров: Понятие «неограниченный круг лиц», среди которых распространялся самиздат, условно. Существовал, например, ряд адвентистских изданий, которые передавались только своим.
Марк Уповецкий: Иногда в самиздате не было не только автора, но и текста, как такого. Например, в 1920-е неофициально тиражировались еврейские календари. Их, можно, пожалуй, считать ещё явлением на границе самиздата.
Но вот позже в еврейской среде была традиция «Пуримшпиль» — религиозных спектаклей, которые содержали некоторые тексты на злободневные темы. Иногда эти тексты распечатывались, иногда — распространялись в аудиоверсиях. Здесь сложно провести грань между текстом и другими формами искусства.
Александр Даниэль: Кстати, любопытный аналог существовал среди чад протоиерея Александра Меня. На праздники под его руководством ставились спектакли. Это осталось в слайдах.
Феликс Дектор: В советское время я издавал журнал «Тарбут» — «Культура».
В СССР было несколько групп евреев. Наиболее мощную составляли так называемые «отказники» — люди, которым было отказано в выезде в Израиль.
В то же время еврейский самиздат был особенным. Официально у евреев выходил только один журнал, который печатался на идиш — языке, который в то время почти никто из советских евреев не знал.
Поэтому появилась идея издавать журнал о еврейской культуре по-русски. В отличие от резко оппозиционного «Евреи в СССР», он был культурно-просветительским.
Всего мы успели сделать четыре номера. Подавая документы на выезд, я надеялся, что у меня есть ещё время, чтобы продолжить проект. Но разрешение неожиданно пришло через восемь дней.
Борис Беленкин: Православный самиздат 1920-х годов — это, прежде всего тексты Варфоломея Ремова, которые с 1928 распространялись в тайных братствах Высоко-Петровского монастыря. Поскольку активных прихожан там было более двух тысяч, можно предположить, что и тиражи перепечаток были сопоставимы.
В последующие годы православный самиздат продолжался — известны, например, рукописный молитвослов матери протоиерея Александра Меня и тексты Евангелия, которые в 1960-е распространялись в машинописи.
Дарья Менделеева
Фото Андрея Голубева