Насколько разделение в обществе отразилось на благотворительности? Почему слово «благотворительность» остается для нас незнакомым? Страшно ли сегодня растить детей? Различаются ли люди, живущие в столице и провинции? Об этом и многом другом народная артистка России, соучредитель фонда «Подари жизнь!» Чулпан Хаматова рассказала Правмиру.
— То разделение в обществе, о котором сегодня так много говорят, присутствует в благотворительности?
— Произошел некий естественный отбор, когда каждый понял, насколько далеко он пойдет в помощи детям.
Есть люди, которые отказались помогать, видимо, считая, что этим должны заниматься другие. Пришли другие люди, которые посчитали, что именно в этой ситуации раскола необходимо думать о детях.Что касается нашего фонда, для меня и для Дины, как соучредителей, это был тревожный момент – как ситуация в стране отразится на нашем деле, на людях, которые работают в фонде.
Когда говорю «работают», я имею в виду в основном тех, кто делает это не за деньги – таких большинство. Они отдают свои силы, свое время безвозмездно. И я очень рада, что нам всем удается сохранять первоначальные отношения – любовь, дружбу, уважение, единство, несмотря на то, что у всех свои взгляды, отличающиеся порой полярно. Но на почве общего дела люди могут договариваться.
— Нет ли ощущения «междусобойчиков» в отношениях различных фондов?
— К счастью, такого не происходит. Смысл благотворительного движения – сделать так, чтобы ни один ребенок не остался без помощи. И если у ребенка проблема, чтобы он и его родители знали: они – не брошены. Потому нам обязательно нужно быть в контакте с другими фондами. Если к нам обращаются дети не с теми диагнозами, на которых специализируется фонд, мы должны знать, кому этих детей передать. Так же передают нам детей из других фондов. Только так у нас будет развиваться вся система. То, что произошло с фондом «Федерация», — это абсолютное исключение.
Так не должно быть, мы не хотим ни с кем ссориться. Это была их идея странного выяснения отношений, для благотворительных фондов абсолютно неприемлемая.
— Благотворительность зависит от крупных пожертвований или от того, что называется «с миру по нитке»?
— Наш фонд на 65% состоит из небольших пожертвований самых обычных людей. Это наша главная радость, потому что большое количество людей стали сопричастными помощи детям, и фраза «чужих детей не бывает» оказалась реальностью. Когда грянул кризис, мы попытались перестроить идеологию работы. Мы поняли, что надо ориентироваться не на крупный бизнес, который крайне неустойчив, а на обычных людей. Что только количеством можно гарантировать стабильность поступления денежных средств, а значит – непрекращающуюся помощь детям.
— Как идет эта помощь от обычных людей?
— На нашем сайте «Подари жизнь!» показаны все возможные варианты оказания помощи. Одна из форм – через «Сбербанк». Это наш давнишний партнер. В каждом уголке страны есть филиалы банка, где крайне упрощено заполнение квитанций для перевода пожертвований. Можно прийти и сказать: «Я хочу помочь фонду «Подари жизнь!» И каждый операционист обязан дать заполненную квитанцию, куда надо вставить свое имя-фамилию. Потом надо предъявить паспорт и перечислить деньги.
Они сделали потрясающую программу банковских карт. Если у тебя есть банковская карта Сбербанка «Подари жизнь!», ты, не замечая, очень маленькие деньги с каждой покупки (0,3%) перечисляешь фонду. И такую же сумму добавляет Сбербанк. Это очень удобно, и это – работает.
На странице сайта есть и интернет-кошелек, на который можно отправить средства.
Есть еще один вариант, который пока не очень известен, но тоже удобен, я сама им нередко пользуюсь – через терминалы QIWI (КИВИ). Когда вы платите за телефон, интернет, можно посмотреть в программах «Другие опции». Там в разделе «Благотворительность» представлены фонды. Можно выбрать любой фонд, в том числе «Подари жизнь!». Вам сразу приходит отчет, что вы эти деньги перечислили, благодарность.
На нашем сайте можно уточнить, как еще вы можете помочь. Ведь речь идет не только о денежной помощи.
Помощь нужна всякая. Волонтерское движение всегда нуждается в поддержке, в человеческих силах. Это не только приходить в больницу и заниматься с детьми.
Допустим, если у вас есть время и автомобиль, можно, например, отвезти маму с больным ребенком в больницу, или в аэропорт, и обратно. Поскольку в общественном транспорте такому ребенку ездить опасно.
Агрессия без культуры
— Бывает такое, что Вы тратите свои силы, время, а некоторые мамы воспринимают помощь как должное?
— Да, мы постоянно сталкиваемся с потребительским отношением, и мы, к сожалению, к этому привыкли. Но это проблема общего уровня культуры в стране.
С такой мамы ничего требовать нельзя: у неё в голове есть одна конструкция, которую ей внушили. И она даже допустить не может, что волонтер, который ей помогает, по-настоящему тратит свое время, а фонд существует только благодаря тому, что люди, которые там работают, и те люди, которые сотрудничают с фондом, верят в то, что детям надо помогать.
В представлении этих мам есть какой-то фонд, собирающий все возможные сливки, сам ничего не делая. Их головы набиты выдумками и легендами, что мы можем в любое время набрать личный номер президента, и он, отложив свои дела, мчится решать наши проблемы. Этим мамам никто не объяснил, что такое благотворительность в России. И потому они считают, что фонд им помочь обязан, а они, в свою очередь, вовсе не должны говорить «спасибо».
Да, от этого бывает обидно, по-человечески. Когда, например, мне родители говорят: «Ты заплатишь – мы поедем». В этот момент мелькает мысль: «Для чего мне вообще это надо!»
Но есть и другие мамы, которые понимают, что мы делаем. Есть мамы, которые, потеряв детей, возвращаются к нам, потому что любят нас. Они говорят, что никогда не сталкивались с таким теплом, светом, который они почувствовали от чужих людей во время лечения в больнице.
До их до уровня нужно подтягивать «потребительских» мам. Но это – дело просветительской работы в обществе.
Пока такие мамы будут смотреть телевизор, впитывая лозунги, что человек человеку – враг, что нужно брать от жизни все, они будут такими, какие есть. И в этом нет их вины.
— Что такое культура сегодня в нашей стране?
— Культура подразумевает под собой некий этический багаж, который будет созревать и дозревать многие-многие годы. Внутри тебя, внутри твоего ребенка.
Это такое долгое, медленное обогащение.Так что культура не вписывается в те ценности, которые предлагает современность, поскольку все эти ценности ограничиваются сегодняшним днем. Что будет завтра, никого не волнует. Культура осталась не у дел, она не нужна. В ней должна быть потребность, и только тогда она будет жить.
Отсутствие культуры сразу порождает злобу, ненависть и все остальное.
— Не раз приходилось слышать мнение, что благотворители поддерживают недолжный порядок в стране, что помогать нуждающимся – прерогатива государства, и надо менять систему, а благотворители от этого отвлекают…
— Как показывает опыт цивилизованных стран, без благотворительности – никуда.
А тыкать пальцем в других людей и говорить, что те делают не так – самое простое, что можно придумать.
В Америке есть фонд, в котором тысяча сотрудников, они обслуживают одну больницу, чуть поменьше нашей клиники ФНКЦ (Федеральный научно-клинический центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачёва), строительство которой инициировали наши врачи. Сбор денег в этом американском фонде – около миллиона долларов в день. Средний взнос – 5 долларов.У нас в фонде 80 сотрудников и – огромная клиника ФНКЦ. Еще семь московских и семь региональных клиник.
Есть люди, которые считают, что тех детей, которые болеют сейчас, лечить не надо, следует дождаться светлого будущего, когда у нас будут другие чиновники, будет президент, устраивающий абсолютно всех. И лишь тогда, по их мнению, следует приниматься за лечение.
Пусть они посмотрят в глаза родителям. Родителям, которым совсем неважно, что происходит сейчас в стране, у них только одна цель – спасти своего ребенка. И пусть эти умные люди им объяснят свою теорию.
— В чем сила и слабость современной благотворительности?
— Сила в подвижничестве, в людях. В основном – в молодых, лишенных совкового понятия уравниловки, которые ощущают себя гражданами своей страны, а значит, понимают, что многое зависит и от них. Эти люди осознают, что они делают, у них горят глаза, открыты сердца. Слабость – в инертности нашего общества, в законодательстве. Причем это связанно и с экономическими вопросами, и с медицинскими. Если бы эти вопросы были по-другому представлены, они помогли бы сильно усовершенствовать благотворительность.
— Что мешает людям помогать другим?
— В первую очередь – отсутствие доверия. Не каждый же человек, который придет к нам на сайт, будет разбираться, вникать в проблему, а не просто рассуждать на уровне «отдал деньги — и все». Без возрождения этого доверия к фондам, к понятию благотворительности непросто убедить людей помочь другому. У них всегда будет маячить мысль, пусть и глубоко спрятанная, что деньги идут в карман кому-то, а не по прямому назначению. Во-вторых, мешает советское прошлое (надеюсь на это), откуда пошло ощущение, что решать должен кто-то другой, не я. От меня ничего не зависит. Пусть решает тот, кто должен решать.
Бескожные люди
— Приходится слышать разговоры, что Вы зарабатываете на фонде?
— Смотря в каких критериях измерять этот заработок.
С экономической точки зрения, «прибыль» минусовая. Я трачу на фонд свое время, которое я могла бы потратить, зарабатывая деньги в кино. Нередко вкладываю и свои деньги – на подарки детям, на одежду им, на поддержку мамы больного ребенка, если у нее нет времени обратиться в фонд.
А с моральной точки зрения я, безусловно, обогащаюсь за счет фонда. Той любовью, которую дарят мне мои друзья, врачи, выздоровевшие дети.
— У людей вообще много теорий. Например, что звание народной артистки вы получили исключительно из-за того, что голосовали за нынешнего президента.
— Если подобное говорят обыватели на кухне – их дело, они не обязаны разбираться во всех вопросах. Но когда такие вещи встречаешь в СМИ, от людей, которые, по идее, должны называться профессионалами, искренне недоумеваешь. Профессионал ведь должен копнуть чуть глубже, узнать, кем выставляется кандидатура на звание, как долго подписывается решение о присуждении звания, и у него отпали бы все вопросы. Это, кстати, и есть работа профессионального журналиста – давать читателям, зрителям, слушателям полную картину действительности, а не только свои домыслы.
— Сколько подобных домыслов о себе Вы услышали за последний год. Научились их не замечать?
— Я живой человек и не могу не замечать, когда в мой адрес периодически раздается какой-нибудь бред. Учусь как-то переживать это. Но иногда все-таки теряюсь, не знаю, как с этим справиться. К счастью, вокруг меня есть люди (в основном, связанные с фондом), которые меня поддерживают. Это вообще такая территория ранимых и бескожных людей: все наши волонтеры, все наши врачи — люди, которые соприкасаются с чужим горем. И справиться с этим нормальному человеку можно, только получая поддержку. Потому и от них ее всегда можно ожидать.
— Сталкиваясь с чужим горем, удается каждый раз не пропускать его через себя?
— Не удается. Это просто невозможно. Мы начинали в такой команде. Врачи, которым фонд помогает лечить детей, – профессионалы высокого класса с большим опытом работы. Я недавно была свидетелем, как врач плакала, когда не удалось спасти ребенка, а мама этого ребенка врача успокаивала.
Я могу сколько угодно рассуждать по этому поводу, но есть дети, которых не удалось спасти, и я вспоминаю о них, даже спустя время, так же остро, как это было, когда они уходили.
Но есть дети, которые выздоровели, поступили в вузы. Они пишут нам письма. Я им очень благодарна.
Был среди подопечных фонда мальчик Никита Меркулов. Он долго лечился, вылечился. В этом году он поступил в МГУ. Года через два после возвращения из клиники он написал в фонд письмо детям, которые еще лечатся. Это было так талантливо, так здорово — ответная реакция…
Понятно, что никто из нас не ждет благодарности. Это основное правило для человека, идущего в область благотворительности: «Благодарности ждать нельзя». Иначе ты сломаешься сразу же.
Но когда ты сталкиваешься с благодарностью, пусть и не направленную напрямую нам, идущую особым путем, — это очень спасает от выгорания.
Випы без цветов
— Почему общество сегодня так легко разделилось – по политическим и религиозным взглядам, социальному положению и еще по очень многим признакам?
— Исторически страна подошла к этому этапу. Перед ним были другие – сначала нужно было что-то поесть, потом – надеть, потом – на чем-то ездить…
Теперь распределение произошло. Есть нищий класс, есть богатый. Средняя прослойка бултыхается где-то в нескольких сотых процента.
А затем, как в любом нормальном процессе, начались кризисы. В сочетании этих кризисов, того, как страна позиционирует себя на международной арене, того, что происходит внутри страны, как соблюдается наша Конституция и наше законодательство, — все вырывалось наружу.
У нас в принципе нет такого понятия, как народ. Один народ слушает Кадышеву и считает ее воплощением культуры. Есть народ, который не слушает Кадышеву и воплощением культуры считает что-то другое…
Мне кажется, фильм Звягинцева «Елена» — об этом, о том, что люди никогда в жизни не пойдут на то, чтобы начать интегрироваться, объединяться.
Разные миры, не уважающие друг друга.
А ведь есть еще мир столицы и мир, начинающийся за 100 километров от нее.
Внутри интеллигенции тоже расколы, на свои группы, не понимающие и не терпящие друг друга.
Наверное, это все из-за того, что нет видения перспективы развития своей Родины. Если разбирать тему дальше, нужно будет останавливаться на каждом конкретном случае – почему не развивается мелкий и средний бизнес, почему не развивается наша промышленность, наше сельское хозяйство, почему в сфере благотворительности нет законов, обязывающих все фонды быть прозрачными, – и еще много, очень много вопросов.
— Кстати, один из них еще — почему так много воровства вокруг. Особенно в маленьких городах — тех, что как раз «за сто километров». Часто любят залезать в частные дома, к дачникам…
— Людям, у которых есть власть, есть деньги, проще построить большой забор, нанять штат охранников, поставить мощную систему видеонаблюдения. Эти люди живут здесь и сейчас, они не знают, что с ними будет завтра, а их дети, естественно, уже уехали учиться за границу, поэтому они совершенно не заинтересованы в том, чтобы те граждане, которым правда нечего есть, а свободное время нечем заполнить, кроме как как водкой и наркотиками, не лазили бы к другим простым людям воровать.
И вместо того, чтобы сделать так, чтобы у этих людей не было изначально причины для воровства, те, кто законодательно может изменить ситуацию, ставят у себя заборы.
— Вы согласны с мнением, что есть Москва, а есть Россия? Вы бываете на гастролях в разных уголках страны, что Вы скажете по этому поводу?
— Ситуация такая: чем беднее город, тем больше цветов в зрительном зале. Вот такой парадокс.
У нас был «люксовый» показ спектакля в концертном зале «Барвиха Luxury Village». Играли «Рассказы Шукшина». Наверное, все знают, что такое Рублевка, и это уже давно место не географическое, а ментальное. И там не было не то что букета – ни одного цветка.
В глубинке России нас заваливают цветами. То ли там надеяться уже не на что и люди просто радуются от того, что смотрят спектакль… Но ведь это все еще переводится в деньги, ведь провинциальные зрители наверняка понимают, что артисты – не самые бедные люди, да и билеты на спектакль не дешевые. Вроде бы, чего им еще тратиться на цветы? Но почему-то там еще сохранилась эта радость отдавания. Провинциальные зрители – вообще очень благодарные люди.
А что касается уровня жизни, по идее, везде одно и то же. Просто в провинции бедные живут еще более бедно, чем в Москве, а местные богатые тоже, возможно, не так богаты, как столичные. Но принцип разделения людей везде одинаков.
А в бытовом общении, в магазинах, в гостиницах и так далее – везде знакомое, наше родное, хамское. Если тебя не узнали и ты «просто женщина», ты получаешь по полной все то же самое, что получает любой нормальный человек.
Как изменить ситуацию? Нужно продумывать, как сделать так, чтобы быть вежливым в обществе стало намного солидней, чем невежливым.
Как преодолели кризис озлобленности, агрессии в послевоенной Японии? Император принудил всех улыбаться. И сегодня, глядя на представителей этой по-настоящему искренней, благожелательной нации, просто не верится, что чуть более полувека назад все было иначе.
Две чаши весов вместо ста
— Человеческие открытия этого года?
— Чечилия Бартоли – итальянская оперная дива. Сначала я столкнулась с ее ореолом. Действительно — дива! Казалось, она в принципе не должна была идти по земле, а, по крайней мере, летать. Потом я услышала ее голос.
У меня не хватит способностей и таланта описать, что это за голос. Действительно – ангельский, ощутимо связанный с Небом. К земле, к здешнему миру, это не имеет никакого отношения, а уж тем более к голосовым связкам и прочим физическим явлениям.
А потом я с ней общалась. Она оказалась простым, открытым, буквально распахивающимся навстречу другому человеком. Человеком, умеющим слушать, откликаться. Для меня эта встреча стала очередным доказательством, что звезда не должна специально создавать вокруг себя какую-то завесу тайны, неприкосновенности и загадочности, а потом еще и поддерживать эту идею любыми способами.
Еще открытие – воспоминания Лилианы Лунгиной. Ее нужно читать даже не для образования, а для рубцевания всех пораненных частей сознания. Уже с середины книги я стала переживать: «Какой ужас, скоро книга закончится!» Реанимирующее произведение.
Люди – маяки, которые помогают двигаться в жизни
Прошедшей зимой, которая для меня было очень сложной, наверное, самой сложной в жизни, поддержка этих людей очень помогла.
Юрий Борисович Норштейн. Я очень боялась ему звонить, боялась советоваться. Он очень точен и резок в высказываниях, его политическая, социальная, человеческая позиция очевидна.
Меня очень удивила его реакция на все мои переживания, я ему благодарна. Мне нужна помощь, чтобы разобраться в том хаосе, который я имею в своем сознании. Чтобы увидеть не сто чаш весов, а максимум две. И понять, что является важным в нашей жизни, бесценным, а что – преходящим, мгновенно изменяющимся. Мы с ним очень долго беседовали, Юрий Борисович рассказывал про Шостаковича, приводил примеры людей, которым в жизни приходилось принимать очень серьезные решения.
Юрий Шевчук. Михаил Сергеевич Горбачев. Галина Борисовна Волчек. Евгений Миронов.
О каждом из этих потрясающих людей можно говорить много и долго. И каждому из них я очень-очень благодарна.
– Отчего у Вас могут опуститься руки?
— От потери тепла, идущего от других людей, которых я люблю. Руки опускаются не по факту события, а по факту прохождения этого испытания. Ты можешь его пройти, и руки у тебя не опустятся. Когда ты понимаешь, что это – некий этап движения по жизни. Сейчас ты идешь по колено в грязи, тебе не хватает физических сил, но этот этап когда-нибудь закончится.
Гораздо тяжелее, когда ты этого всего не понимаешь. Ты не представляешь, куда тебе двигаться, куда выбираться. Вот это, наверное, и есть ощущение опустившихся рук. Когда тебе не хочется просыпаться по утрам, не хочется начинать новый день. Ты не можешь придумать, чем тебя эта жизнь может радовать.
Помочь могут только люди. Или их произведения. Именно они дают доказательства, что жизнь все-таки прекрасна!
Всем не поможешь?
– В спектакле «Скрытая перспектива» ваша героиня – фотокорреспондент, снимающая в горячих точках, все-таки выбирает свою работу, предпочитая ее всем «радостям жизни», чтобы рассказывать о страдающих детях, людях. В чем смысл такого «рассказа», ведь жить от этого явно легче не становится?
— Как не становится? Война во Вьетнаме закончилась именно потому, что люди увидели фотографии, показывающие то, что там происходит.
А если бы мы не говорили о том, что детский рак в принципе излечивается, дети продолжали бы массово умирать.
Смысл таких рассказов в том, что люди узнают правду о войне. И, в принципе, в силах общества остановить или не остановить войну.
Зачем закрывать глаза на очевидное зло, когда можно с этим злом бороться?
И моя героиня так живет, она не умеет по-другому. Она не видит того беззаботного мира, который видит ее муж или подружка. В ее мире идут войны, погибают люди. Она не сможет есть свой бургер в нью-йоркском ресторане, помня и зная, что она кому-то может реально помочь.
— Но ведь есть очень много людей, которым плохо. Всем помочь невозможно. Что делать?
— Возможно. Если каждый будет помнить об этом. Разве нам нужно огромное количество всякой ерунды, окружающей нас? Одежды, еды, которая выкидывается?
Я всегда буду ссылаться на Англию, на Америку, на Германию. Пусть там тоже не все гладко, но люди понимают, что если снизить свои аппетиты, то у других появится больше возможностей. Поэтому там стыдно быть богатым, это не воспринимается как некое достоинство.
Только вот помогать надо не абстрактно «всем», всему миру, а делая какое-то конкретное дело в меру своих сил. Нужно пытаться изменить этот мир, эту жизнь в тех рамках, которые у тебя есть.
Просто сказать: «Я хочу жить в том мире, который мне нравится. И буду выстраивать его себе по собственным представлениям».
Я не хочу, чтобы меня убеждали, что в окружающем мире нет ценностей, привитых мне в детстве. Это неправда.
Вокруг меня огромное число людей, которые доказывают обратное.
И не стоит ждать, что мир должен менять кто-то другой. Это такая детская позиция: «Мама не убрала за собой посуду, я тогда тоже не буду!» Если такая позиция доминирует в обществе, значит, оно не доросло еще и до тинэйджерского уровня.
— Вы согласны с утверждением, что сегодня страшно растить детей?
— Не страшно, а несколько волнительно. Непонятно, в первую очередь, в какой стране они будут жить.
Волнуешься по поводу того, какое окружение у них в школе, что им говорят учителя, как преподается история.
Переживаю и по поводу того, смогу ли я как-то внятно им объяснить, что материальные ценности не могут превалировать над душой. Или победит современная тенденция, и мне не удастся этого сделать. А очень бы хотелось, чтобы иметь возможность потом, когда они повзрослеют, общаться на одном языке. А не услышать: «Эх, мама как была дурой, ничего не понимающей в жизни, так и осталась!»
Фото – из открытых источников