В Чухлому мы ехали долго. Сначала до Костромы ночь, потом в Галич три часа. Оказалось, что надо было сразу в Галич, намного быстрее. Три вагона в поезде, едет он медленнее велосипеда.
«Билеты предъявляем! Не покупайте в кассе, у меня покупайте! Мне семью надо кормить, а мы на начальника работаем», — предупреждает кондуктор. Раз десять повторяет.
Муж едет в Чухлому, что в 180 км (!) от Костромы (!!!), потому что очень красиво, потому что прекрасны пейзажи для фотографирования. Я еду, потому что наместник монастыря – игумен Иларион (Морозов) — мой бывший студент в Сретенской семинарии. Я вела у их курса риторику, была ровесницей своим студентам, и меня почти никто не воспринимал всерьёз. Инспектором тогда был игумен Амвросий, ныне епископ, только через него можно было на учащихся нагнать немного страха и уважения. С Димой Морозовым мы постоянно препирались, он чаще других со мной не соглашался и настойчивее других просил подсократить моё километровое домашнее задание.
Оба мы едем, потому что недавно в монастыре был пожар…
«Приезжайте, сгорело не всё, ещё есть что показать», — написал мне о. Иларион накануне. Я почти уверена, что монастырь весьма не бедствует, что при каждом монастыре какой-то великодушный и великосумный спонсор должен быть обязательно, и едва ли там будет нужна серьезная помощь. Так что паломниками нас не назвать, скорее, путешественники за экзотикой.
Где находится монастырь, таксист толком не знал, привёз нас в Чухлому, оттуда ещё ехать до монастыря – полуразваленная деревенька домов в десять и два храма, один другого краше. И озеро диаметром четыре километра.
За воротами монастыря сразу крутая дорога наверх к храму.
«Отец Иларион на трапезе, подождите», — отвечают послушники. Садимся на скамейку перед храмом, осматриваемся. Корпус братский обгорел, крыша разрушена, две постройки рядом — даже пепла не осталось.
Авраамиево-Городецкий монастырь основан в 14 веке учеником Сергия Радонежского Авраамием Городецким. Здесь покоятся мощи преподобного Авраамия, чудотворная Галичская икона «Умиление», похоронена Елена Долгорукая и многие из семьи Лермонтовых. В 20-е годы монастырь был закрыт, игумен Серапион вместе с братией расстрелян.
Обходим братский корпус. Горелые брусья, старый совсем монах ковыляет, а рядом с ним (ну неужели это Дима Морозов?!) – наместник монастыря игумен Иларион.
Однокурсники
— Как с однокурсниками общаемся… Вот этим летом утонул наш отец Сергий с курса. Поехал с женой, матерью и малышом на реку – не пьяный, ничего… Врачи понять не могли, вроде, и сердце нормально работало. Нашли на второй день только водолазы.
Отпевание назначили. Всем звоню – никто не может – одно, другое, у всех свои извинения. Помните, о брачном пире? Ну всё же приехали.
У храма территория большая, почему не похоронили за алтарем? Ведь и могилка была бы в порядке, и каждый, кто проходил бы мимо, помолился. А похоронили на переполненном кладбище, почти в овражке, там и летом вода стоит… и не пройти.
А как мы уж просили отпевание полным чином отслужить… Нет, служите по «уставу приходскому» – пятнадцать минут отпевание и пятнадцать минут вееееечная паааамять. Какая ещё 17 кафизма? А как настоятель пошёл кадить храм, я так сразу и начал 17-ю кафизму читать, тут уж не останавливать же нас.
— Будет приход-то вдове своего диакона помогать?
Отец Иларион только хмурится. Ответа, видно, у него нет. Перевожу разговор на другую тему, тем более что мы как раз дошли до храма.
Храм
— В этом большом соборе служите?
— В соборе служим только на «Умиление» и на день памяти преподобного Авраамия. Вот и вещи после пожара сюда перенесли.
— В храме после закрытия в 1929-м году конюшня была, потом тракторная мастерская. А вот здесь мощи преподобного. В костромской земле много преподобных и почти все под спудом.
«Ублажаем, ублажаем Тя, преподобне отче наш Авраамие, и чтим святую память Твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов»…
— А пойдемте, покажу вам надвратный Никольский храм? Здесь богослужения чаще совершаю один. И на первой седмице поста здесь служим. Храм совсем маленький, только несколько человек и войдут. Хотя и монахов-то у нас всего 11 человек… Тот храм на пригорке, раньше был приписным к монастырю. А потом я попросил его отписать, там самостоятельная приходская жизнь.
Монастырь
— Вот братия. Работать – сил ни у кого нет. Но «трудников тоже, батюшка, не бери, ходят тут, и паломников нам не надо – ходят тут». Самые сговорчивые – три деда – один слепой, второй глухой, третий – нет, говорит ещё пока. Но для них благословение наместника – закон.
Очень людей не хватает. Вот мне тут обещали помочь: один – леса привезти, другой – стройматериалов. А людей-то где взять? Что потом со стройматериалами делать?
Я теперь коров завел, только вот троих вчера продать пришлось – деньги теперь нужны на восстановление, одну оставил – молочную. Нам на всю зиму теперь.
(Отец Иларион трет рукав подрясника.)
-Вот телёнок, пока кормил его, весь меня облизал.
Ещё поросят завёл.
А в прошлую зиму вообще голодно было – дохода за неделю рублей 600. А один раз съездить в Кострому на лекции — кто как возьмёт. Кто самый ленивый, тот и возьмёт больше. Один раз 1900 возьмут, другой 2600. А как братию зимой кормить? Хорошо, хоть договорился то тут, то там – кто сыра даёт, кто молока. «Денег, отец, нет, а сыра две головки бери». Ещё готовить приходиться иногда. Братия ленится, если повар заболеет, то сам у плиты и становлюсь.
Ремонт стал делать. Приехал – тут кельи у монахов – стены выкрашены в два цвета – бело-голубым, пустые стены и «лампочка Ильича» висит. Дескать, для смирения. Но смирение оно не в этом, оно не таким должно быть. Так ведь и рехнуться недолго. Достали со склада занавески, люстры такие советские, висюлечки в два ряда, обои хоть немного поклеили – ну всё же повеселее.
А в 90-е годы большой монастырь был, до 70-ти человек! И очень много людей хороших, толковых. Но все разбежались ещё при бывшем наместнике, нестроения какие-то были.
Пожар
— Паломническая гостиница горит — все стоят и смотрят. Вот уже и братский корпус загорается – никакой реакции… Приезжает начальник милиции – кричит: «Что смотрите?! Выносите вещи из келий! Вон игуменские покои! Скорее!» «Так то не наше…» А ведь ладно там документы, но ведь иконы… книги старинные… что за безразличие?! Но трудников, отец наместник, не бери, ходят тут…
Сгорело всё в один миг. У меня нервы сдали немного – пошёл в крипту, преподобному акафист читать. А братия стоит и смотрит… Хоть бы тоже помолиться пришли.
(За храмом одиноко стоит холодильник.)
— Ах, вот он и холодильник мой, так и стоит тут, под храмом, нет бы занести уже обратно…
Наш разговор прерывают два подряд телефонных звонка:
«Да. Да. Задержишься у сестры? Ты приезжай-ка на всенощную. Да, нечего монаху по городу слоняться, надо в монастыре на празднике помолиться. Езжай-ка».
«Да матушка. Вымыла пол? Ещё раз пройдись-ка. И подходи, дам денежку». Раньше она просто просила, а потом я ей работу стал понемногу давать. Кое-как, конечно, но делает.
Покои отца наместника покоями можно назвать очень условно. Но стол и стулья есть. Келейник — племянник о. Илариона – приносит чай. На колени мне запрыгивает здоровенный котяра, толстый, кремово-рыжий. Проверив лапой, как работает мой мобильник, засыпает прямо у меня на руках.
Кот
Кота мне родители одногруппника Александра подарили. Маленький комочек был, выбракованный, недоношенный. Назвал я её Матильдой. Месяца через три мне дед-печник, а он полуглухой, кричит: «Отец, отец! Мне кажется, твоя Матильда – это Матильд». Так и оказалось. Теперь Маркизом назвали. Вот надо его помыть после пожара. Спасали его в первую очередь, конечно из горящего корпуса.
***
Год я тут. И так душой прикипел, так тут хорошо. Вот коров завёл, огород. И спать тут как – только разве птица утром запоёт.
В этот момент, как специально, за окном запела птица.
– Ну, вот как сейчас. И свет ночью здесь, если только от луны.
***
Началась всенощная, в честь Усекновения Главы Иоанна Предтечи. У нас впереди трехчасовой путь по разбитым костромским дорогам. У отца Илариона впереди восстановление братского корпуса и зимовка монастыря.
В России сегодня почти 500 монастырей. Так вот оказываются сегодня вчерашние студенты-сорванцы на передовой нашей страны. Передовой, потому что никто, кроме монахов, сюда не поедет, но если опустеют эти места, как потом вернуть сюда жизнь? Все, кто могли, отсюда уже постарались уехать. Пустеют пронзительно красивые места, а ведь были бы силы да деньги, а главное – желание – не только Русскую Швейцарию можно было бы сделать. Поставил производство, обеспечил людей работой – жильем, и затеплилась еще одна негородская точка… Но пока о. Иларион практически один с 11 пожилыми и не очень-то смиренными монахами. Один на один с битвой со смертью глубинки. Сколько их еще таких?
Ходят слухи, что скоро отцу Илариону дадут новый монастырь восстанавливать, под самой Костромой. И везде – здесь ли в Чухломе, или под Костромой, нужны хорошие, смыслящие люди. Деньги тоже нужны, но руки больше.
