Кризис с беженцами в Западной Европе – не наш кризис. Из Сирии и Северной Африки люди бегут не к нам, к нам бегут с Украины. Но реакция на новости об этом кризисе в русских СМИ и социальных сетях – проблема уже, скорее, наша. Или, вернее, симптом наших проблем.
Сергей Худиев
Многие наши комментаторы обращаются в суровых западноевропейских националистов, порицают смуглых бездельников и разбойников, которые рвутся сесть на шею работящим белым, учинить в их странах разгул преступности, а потом, в недалекой перспективе – шариат и всяческий ИГИЛ (Исламское государство – террористическая организация, запрещенная в РФ
Проблемы, порождаемые потоком беженцев, действительно реальны. Конечно, число жителей бедных и нестабильных стран, которые хотели бы перебраться в богатые и стабильные, намного больше, чем то число, которое эти страны в принципе готовы переварить. Конечно, людям совершенно другой культуры и обычаев трудно прижиться на новом месте – а местным жителям ужиться с ними.
Конечно, иммигрантские общины становятся зоной действия радикальных исламистов, которые готовы учинить в Европе все то же самое, от чего беженцы, собственно, и убежали. Конечно, среди беженцев есть преступники и злодеи. Эти проблемы, которые стоят перед властями европейских стран, совершенно реальны, очень серьезны и тяжелы.
Но все это происходит не с нами – что делает реакцию многих наших комментаторов довольно странной.
Понятно, когда власти воздвигают на своих границах стены из колючей проволоки – люди, которые обязаны заботиться о благополучии и безопасности, прежде всего, своих граждан, не всегда могут позволить себе быть добрыми и открытыми.
Понятно, когда некоторые жители стран, принимающих этих беженцев, ворчат – речь идет об их дискомфорте и расходах, которые делаются из их налогов. Милосердие далеко не всегда выходит победителем в схватке со страхом и прижимистостью – знаменитый пример этого мы все помним.
Но нам-то тут нечего бояться и нечего терять – эти люди бегут мимо нас, разве что немногие из них транзитом проскакивают через Москву, чтобы попасть в Норвегию.
Тем не менее, наши сети полны такой неприязни к беженцам из Сирии, Ирака и Ливии, как будто эти люди чем-то отяготили именно нас. Они, мол, и наглые, и требовательные, и грязные, и криминальные, и презирающие тех, кто оказывает им благодеяния, и на самом деле достаточно богатые и благополучные, и так далее и тому подобное.
Немцы, которые привечают у себя беженцев – и на уровне государства, и на уровне частных лиц – казалось бы, никак не должны вызывать у нас беспокойства. Они, в конце концов, у себя дома и вольны делать что хотят. Если им угодно проявлять доброту и сострадание к людям чужой крови и культуры, они в любом случае делают это за свой счет.
Волонтеры встречают беженцев в Мюнхене
Способность человека проявлять милость и заботу по отношению к полным чужакам была одной из причин, убедившей известного генетика Френсиза Коллинза в реальности Бога. Если, столкнувшись с чужой бедой и нуждой, немцы поступают ровно по словам Пророка: «Живущие в земле Фемайской! несите воды навстречу жаждущим; с хлебом встречайте бегущих, ибо они от мечей бегут, от меча обнаженного и от лука натянутого, и от лютости войны» (Ис.21:14,15) – это их дело, которое не должно нас раздражать.
Но почему-то ужасно раздражает. Мол, совсем Европа впала в маразм, скоро совсем ей придет конец от полчищ мигрантов. Вот ведь дураки-то — кормят дикарей, а те смеются над их глупостью. Причем многие «факты» немецкой (и западноевропейской вообще) маразматической толерантности, приведенные, например, в известной статье в «Комсомольской правде», просто, как пишут люди, знакомые с немецкими реалиями, искажены или выдуманы.
Но в чем причина-то таких настроений? Понятно, когда милосердие побеждается страхом и жадностью; но какой смысл огорчаться на милосердие совершенно чужих людей, которое они проявляют полностью за их счет?
Я бы предположил тут две причины. Первая и самая очевидная – это восточноевропейский комплекс неполноценности. Общая черта, которая вылезает и у русских, и у украинцев (хотя несколько по-разному) – это, с одной стороны, желание быть европейцами, с другой – болезненная неуверенность в своей европейской идентичности.
Отсюда – желание как-то утвердить свою европейскость самым простым и очевидным способом. Противопоставляя себя не-европейцам. Ордынским финно-монголам, которые живут чуть восточнее – или, в нашем случае, «черным», которые понаезжают в белую Европу. Мы очень переживаем за белую Европу, мы ее большие патриоты, дяденьки настоящие европейцы, примите нас в белые люди.
Вторая причина более универсальна – это ненависть к чужой добродетели. Та же самая ненависть, которая заставляет молву приписывать какие-то низкие мотивы, преступления и пороки священнику, ревностно служащему Богу и людям. (Это известный сюжет в житиях, но, увы, не только в житиях).
Европейцы, которые проявляют сострадание и заботу по отношению к людям, бегущим от войны, поступают добродетельно. Чужая добродетель есть неприятное обличение – я мог бы быть таким, но не захотел. Отсюда желание объявить добродетель чем-то другим – глупостью, скрытым эгоизмом, какими-то болезненными комплексами. Но это она – добродетель.
© AFP 2015/ Louisa Gouliamaki
Пока политики принимают решения – далеко не всегда милосердные и часто не мудрые – простые люди просто отвечают на чужую нужду и беду. Это правильно, этому надо учиться.
А в злобе по отношению к страдающим людям, которые ничем нас не стеснили, и к добрым людям, которые им помогают, есть нечто крайне отталкивающее и больное.