В издательстве «Никея» вышел сборник рассказов протоиерея Владимира Гофмана — «Персиковый сад». Предлагаем вашему внимаю один из рассказов из новой книги.

Денис Лапин, прошу прощения, вот уже два месяца как его преподобие отец Дионисий, ранним утром Рождественского сочельника шагал в приподнятом настроении духа по заснеженной липовой аллее, ведущей от городского парка к Спасо-Преображенскому собору. Его купол, выхваченный из тьмы лучами прожекторов, был уже виден сквозь черные ветки деревьев.

Снег весело поскрипывал под новыми сапогами фирмы «Salamander», колюче искрился в сугробах под фонарными столбами, резными звездочками ложился на воротник дубленки, а морозный пар при дыхании вырывался изо рта бодрой тугой струей. Радостное чувство переполняло молодого священника, хотелось петь, и слова праздничного тропаря непрестанно звучали в голове в такт шагам:

— «Рождество Твое, Христе Боже наш…»

Праздник, собственно, и заключается в ожидании праздника.

Хорошо, думал отец Дионисий, хорошо, что можно от дома до храма идти пешком, а не давиться в переполненном автобусе. Указом правящего архиерея его назначили клириком большого собора, расположенного в одном из крупных районов города и всего в двух кварталах от квартиры родителей, в которой он проживал с молодой супругой за неимением собственного жилья. Хорошо!

Хорошо, когда тебе двадцать лет, когда у тебя молодая жена и когда твоя мечта исполняется в самом начале жизненного пути. А мечта у отца Дионисия была такая: стать пастырем овец Христовых.

Хруст-хруст-хруст. Вкусно хрустит снег.

— «…Возсия мирови свет разума…»

Хруст…

В то время как одноклассники мечтали о карьере юристов, бизнесменов, а некоторые еще по старинке врачей и даже космонавтов, Денис Лапин грезил служением Церкви. И, наблюдая за стареньким отцом Сергием, на исповедь к которому тайком от родителей водила маленького Дениску бабушка, он ни о чем другом не помышлял. И потом, в семинарии, куда он, преодолев твердыню родительского сопротивления, все-таки поступил, виделось ему, как в полном облачении с крестом в руках выходит он на амвон и, обращаясь к народу, говорит такие слова, такие, от которых сердце начинает биться чаще, а на глаза наворачиваются слезы.

Денис представлял себя то Иоанном Кронштадтским, то Иоанном Крестьянкиным, то Николаем Японским, то Андреем Кураевым. Он утешал людей в скорбях и проповедовал Слово Божие, он исцелял больных и обращал на путь истины заблудших. Сердце горело в груди и рвалось в бой. Посрамленные рериховцы толпой возвращались в лоно Церкви, кришнаиты каялись в ереси и молились Христу, пустоглазые адепты «Церкви Объединения» публично отрекались от корейского мессии и, взявшись за руки, как первоклашки, устремлялись к Мессии истинному… Жатвы-то сколько! А он — делатель на этой жатве. «Воин Христа Бога нашего»! И от радости у него перехватывало горло.

— «…В нем бо звездам служащии, звездою учахуся…»

Хорошо быть молодым! Как поется в песне: просто лучше не бывает.

Еще в семинарии, изучая пастырское богословие, он определил у себя все семь признаков, говорящих, по слову Апостола, о наличии вкуса к священству. Ему хотелось, как писал отец Сергий Булгаков, служить Богу и врачевать души человеческие, возрождать их для Царствия Божия. С детства христианство было для него единственным ключом к познанию мира. Этот ключ он с радостью отдал бы первому встречному, лишь бы тот захотел открыть дверь, за которой лежали приготовленные для него все сокровища мира — и дольнего, и горнего.

Хруст-хруст. Хорошо быть молодым…

Первые месяцы службы в соборе несколько остудили его пылкое воображение, но не разрушили идеального представления о пастырском служении. Череда есть череда: литургия, исповедь, крещение, венчание, отпевание — с непривычки еле ноги к вечеру волочишь, тут уж не до обдумывания сердцезажигательных проповедей — с женой бы поговорить по душам!

С матушкой ему повезло. Избранницу звали Валентина, она окончила епархиальное училище и, благодаря святителю Филарету, придумавшему когда-то эту форму обучения для девушек, и нынешнему архиерею, возродившему ее после векового забвения, была готова нести крест помощницы мужа-священника безропотно и достойно. Валентина немного и в тайне гордилась, что муж у нее такой молодой, красивый, умный, такой… стройный в своей черной рясе, такой голосистый и рассудительный. Вон сколько к нему людей после службы подходят, сколь обширными знаниями надо обладать, чтобы отвечать на многочисленные и, безусловно, сложные вопросы духовной жизни!

Сам отец Дионисий ждал таких вопросов и готовился к ним, но в жизни оказалось все много прозаичнее. За два месяца только однажды после службы к нему подошел молодой мужчина интеллигентного вида и спросил, как Церковь относится к таким произведениям, как «Мастер и Маргарита» Булгакова? С вдохновением отец Дионисий принялся было излагать свою точку зрения на инфернальную литературу вообще и на булгаковский роман в частности, но мужчина прервал его и сказал, что иеромонах такой то, ссылаясь на христианскую аскетику и учение святых отцов, запретил ему читать романы, а заодно слушать современную музыку и посещать театр.

«Читай Священное Писание и слушай церковное пение, остальное все от лукавого!» — такой совет получил он от черноризца. «Вот как ваша Церковь смотрит на культуру!» — подвел итог мужчина и, махнув рукой, ушел, недовольный. Отец Дионисий так и не понял, чего же он хотел услышать от него, зачем спрашивал, если не дождался ответа.

Правда, один раз в полупустой маршрутке он не удержался и вступил в спор с двумя молодыми мормонами, активно охмурявшими девушку на заднем сиденье. К несчастью, старейшины Виктор и Николай быстро ретировались, сославшись на то, что им надо выходить, а распалившийся отец Дионисий еще долго рассказывал обалдевшей девице о жутких традициях «святых последних дней». Он так увлекся, что проехал свою остановку.

В основном же вопросы прихожан были о еде, о детях, о пьющих мужьях и разводе с ними, о поминках в пост и происках колдуньи-соседки… Денис огорчался, но не унывал, отвечал, следуя Апостолу, сдержанно, со смирением, справедливо полагая, что все у него еще впереди. Видавшие виды пожилые священники подшучивали над его юношеской восторженностью, но не зло, потому что помнили себя в этом возрасте, а он на них за это не обижался, да к тому же, обладая чувством юмора, умел ответить на шутку шуткой.

Богослужение в сочельник Денису нравилось всегда. И в детстве, когда бабушка оставляла его одного посреди храма, и он стоял, задрав голову, маленький, ниже аналоя, и замирал в восторге, глядя на вдохновенные лики евангелистов под сводами в таинственном полумраке. И позже, когда уже юношей, читал на клиросе псалмы или выносил из алтаря свечу перед Евангелием. А теперь ему впервые, как священнику, самостоятельно предстояло служить царские часы навечерия.

— «…Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока…», — напевал про себя отец Дионисий под хруст снега. Хорошо! Утром накануне Рождества в церкви народу немного, и потому служба какая-то очень личная, будто для тебя одного совершается. И алтарь, и клирос сходятся посреди храма. Евангельские тексты торжественно звучат в тишине. Слышно, как потрескивают свечи, и в свежем утреннем воздухе тонко пахнет ладаном. Белые ризы и стихари словно инеем покрыты — того гляди тоже захрустят.

Все это представлялось мысленному взору отца Дионисия, пока он шел по аллее к собору. Время от времени он косил глазами на верхнюю губу, легкий пушок на которой покрылся инеем и казался белыми густыми усами. Это смешило священника, и он улыбался, радуясь морозному утру, наступающему Рождеству, самой жизни, в которой все было хорошо и понятно. Мороз чуть-чуть пощипывал еще не обросшие бородой щеки, прихватывал кончики ушей.

— «…и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!..»

В этот ранний час прохожих было мало, и потому отец Дионисий вздрогнул, когда посреди аллеи, словно ниоткуда, прямо перед ним возникли три цыганки.

— Угости сигареткой, дорогой! -обратилась к отцу Дионисию одна из них, что помоложе.

— Не курю, — коротко ответил он.

— А спросить у тебя можно? — вступила в разговор другая, полная, в нутриевой шубе до земли.

Чем заканчиваются подобные разговоры, он знал, и потому продолжал идти, как бы не слыша.

— Дай десять рублей ребенку на молоко,- попросила первая. Молодые глаза ее задорно блестели.

И тут отец Дионисий не выдержал.

— Да у тебя и ребенка-то никакого нет! — с укоризной в голосе произнес он.

— Почему нет? — искренне удивилась цыганка. — Есть. Дочка у меня… Слушай, дорогой…

Третья цыганка выглядела старше своих товарок. Она молча шла рядом, и лицо ее в большом пуховом платке трудно было разглядеть.

— Слушай, дорогой, — продолжала молодая цыганка, — хочешь, я тебе погадаю? Скажу все, что тебя ждет в будущем.

Отец Дионисий рассмеялся.

— Это один Господь знает. Куда уж тебе!

— Ты в Бога веришь, парень? — спросила вдруг молчавшая до сих пор закутанная в платок цыганка.

— Я — священник! — радостно сообщил он, и в голосе его прозвучала гордость.

Цыганки остановились. Встал и отец Дионисий: любопытно, что же будет дальше?

— Э-э, дорогой, — протянула вторая цыганка, как ему показалось, несколько разочарованно. — Что ж ты сразу не сказал? Иди, дорогой, куда шел!

— С праздником, ромалы-чавалы! — весело поздравил растерявшихся цыганок отец Дионисий. — С наступающим Рождеством Христовым!

Цыганки залопотали по-своему, громко засмеялись и отправились по аллее в противоположную сторону. Только та, что постарше, задержалась на миг, словно хотела о чем-то спросить — так показалось отцу Дионисию, — но не спросила, повернулась и пошла вслед за подругами.

— «Дева днесь Пресущественнаго раждает…»,- попытался продолжить мысленное пение отец Дионисий, но что-то мешало ему. То ли перепалка с цыганками нарушила песенный настрой, то ли третий глас праздничного кондака не совпадал с походкой. «Надо бы в рясе ходить на службу, — подумал он. — Действительно, одежда священника — своего рода проповедь…» Додумать мысль он не успел, потому что подошел к собору.

Там все было так, как представлялось отцу Дионисию: тихо, празднично, малолюдно. На службу царских часов народу ходит немного. Люди дома готовятся к празднику. А вот уж с вечера да ночью тут все, верующие и неверующие, в храм явятся, яблоку негде будет упасть, почти как на Пасху. Правда, разойдутся гораздо раньше.

В этом году Рождество выпало на среду, что значительно усложняло службу в сочельник: к царским часам присоединяются изобразительны и вечерня с литургией святого Василия Великого. Отец Дионисий с вечера несколько раз прочел порядок службы и даже мысленно представил, как он будет ее совершать — получалось неплохо. Правда, стоять у престола в одиночестве он будет недолго — после изобразительных службу возглавит опытный священник, протоиерей Николай Юницкий, но все равно: навечерие-то предстояло начинать ему! Он волновался.

Все прошло тихо и спокойно. После царских часов отец Дионисий вернулся в алтарь, а когда певчие запели «Во царствии Твоем…» и алтарник открыл завесу, к престолу встал отец Николай. Дальше можно было не волноваться. На паремиях отец Дионисий с чувством пел в алтаре: «С ними же помилуй нас» и «Жизнодавче, слава Тебе». Сердце его преисполнилось радости. А когда по отпусте литургии поставили свечу перед иконой Рождества Христова на центральном аналое и они с отцом Николаем и дьяконом Евгением спели тропарь и кондак праздника, он почувствовал такой прилив сил, что хоть служи заново.

Разговевшись коливом, отец Дионисий сходил домой, немного отдохнул, а в одиннадцать часов вечера вернулся в собор. На паперти в ярком свете фонарей пританцовывали нищие. Их морозом не испугаешь. Знают, на праздник люди широко открывают кошельки.

— Помолись, отче святый, о мне, грешном! — театрально произнес пьяненький Михалыч, нищий в зеленом женском пальто. — И пожертвуй на хлеб насущный убогому.

— Это ты, что ли, убогий, Михалыч? — усмехнулся отец Дионисий.

— А то кто же? Аз есмь…

— Убогий, значит, у Бога на примете, а ты у милиции на учете!

— Грешен, батюшка! А все же, праздника ради… Христос воскрес… То есть, я хотел сказать, родился!..

— Хватит, Михалыч, не богохульствуй!

В храме было многолюдно: кто-то заказывал поминовения, кто-то ставил на подсвечниках возле икон свечи, кто-то просто стоял в ожидании службы. В арках правого и левого приделов алтарники уже выставили аналои для исповеди, за одним из которых предстояло занять место и отцу Дионисию — исповедников после поста было предостаточно.

Не успел он вынести из алтаря крест и Евангелие и прочесть молитвы перед исповедью, как сквозь народ к аналою протолкалась цыганская семья. К своему удивлению, в цыганке отец Дионисий узнал одну из утренних знакомых — старшую, ту, что была закутана в пуховый платок. Сейчас платка на ней не было, голову цыганки покрывала яркая, красная с черным, шаль. Она посмотрела на священника — в глазах мелькнуло удивление и сразу погасло.

Фото: NICK HAWK, photosight.ru

Фото: NICK HAWK, photosight.ru

Женщина что-то шепнула одному из троих черноглазых малышей, что держались за подол ее широченной юбки, и они вмиг исчезли за спиной матери. Чуть отодвинув цыганку в сторону, к аналою придвинулся, по всей видимости, ее муж, видный цыган лет сорока в распахнутом полушубке.

— На исповедь? — строго спросил отец Дионисий. — Тогда вставайте сюда.- Он показал на стоящих в очереди людей. — Все ждут, и вы подождите.

Цыган кашлянул в кулак.

— Нет, отец. Нам, это…- Он замялся. — Нам молитву Василя…

— Какую молитву? — не понял отец Дионисий.

— Василя… Прочитай жене, ради Бога. Молитву святого Василя…

Никакой «молитвы Василя» отец Дионисий не знал да и припомнить таковую не мог. Что делать? И люди, как назло, смотрят. Отец Дионисий почувствовал, что краснеет, и, чтобы не ударить в грязь лицом, сказал:

— Сейчас. Подождите немного. Посмотрю в старой книге.

Цыгане согласно закивали, а он пошел в комнату священников. Протоиерей Николай Юницкий после утренней службы домой не уходил, отдыхал здесь. Он сидел в кресле у стола, на котором горела настольная лампа с зеленым абажуром, и читал, сдвинув очки на кончик носа, новый номер «Фомы».

— Цыгане, говоришь? — отрываясь от журнала, переспросил он. — Ясно. На Рождество они всегда являются чуть ли не табором. Это у них любимый праздник. И что же?

— Молитву какую-то спрашивают… Василя.

— Какую-какую молитву? — заинтересовался Юницкий.

— Святого Василя, — недоуменно пожал плечами отец Дионисий.

Протоиерей задумчиво почесал бороду.

— Может, святого Василия Великого?

— Точно! — обрадовался отец Дионисий и хлопнул себя по лбу. — Конечно, святого Василия Великого. Как я сам не догадался?!

Он уже хотел бежать в храм, но Юницкий остановил его:

— А зачем им эта молитва, ты спросил?

— Нет, не успел еще…

— А ты сам-то помнишь ее?

Отец Дионисий отрицательно покачал головой.

— Посмотри в требнике. Молитва святого Василия особенная, заклинательного содержания. Что у цыган за надобность в такой молитве, узнай-ка.

— Хорошо, — согласился отец Дионисий и отправился в собор.

Цыгане терпеливо ждали у аналоя.

Отец Дионисий открыл требник и нашел по содержанию нужную молитву. Она называлась «Молитва запрещательная святаго Василия над страждущими от демонов». Ничего себе! Кем-кем, а экзорцистом он прослыть не хотел. Пусть уж сей род изгоняется постом и молитвой, но без его помощи. Демоны — это вам не сектанты. Тут отец Дионисий свои силы не переоценивал.

Подозвав мужа с женой как можно ближе, чтобы не было слышно прихожанам, отец Дионисий спросил:

— Что у вас произошло?

— Нам сказали, нужно молитву святого Василя, — твердил свое цыган.

— Я эту молитву читать не буду, пока не объясните, в чем дело! — отрезал отец Дионисий.

Тут заговорила цыганка:

— Муж, вот он, меня обидел. Крепко обидел.

— Ну и что?

— Это три дня назад было. Я очень разозлилась на него, понимаешь?

— Нет, не понимаю, — сказал отец Дионисий, поглядывая на все увеличивающуюся очередь исповедников. — Не понимаю, причем тут молитва, да еще такая!

— Э-э, погоди! — снова вступил в разговор цыган. — Я, правда, обидел ее. А она поклялась не кормить меня больше обедом.

— Так. И что?

— Как что? Третий день голодный хожу! Ладно бы один я, а то и дети тоже. Понимаешь? Не готовит еду. Она клятву дала — не может нарушить. Прочитай скорее молитву, пусть детей накормит. И меня, конечно!

Хоть стой, хоть падай. Отец Дионисий чуть не рассмеялся, но сдержал себя, сохраняя солидность.

— Иди сюда, — велел он цыганке. — Наклони голову. Каешься, что так поступила?

— Каюсь, батюшка. Виновата. Но пусть он меня не обижает, а то…

— Стоп! — остановил отец Дионисий готовую к новой клятве цыганку. — Клясться — большой грех, запомни. Запомнила?

— Запомнила.

— Ну вот.

Он открыл в требнике молитву «о дерзостно клянущихся» и прочел ее над головой цыганки.

— Все. Иди и больше так не делай!

— Эй, спасибо! Спасибо, батюшка! — радостно сказал цыган и, схватив жену за рукав, потащил к выходу из храма.

Трое цыганят едва поспевали за родителями.

Отец Дионисий смотрел им вслед и думал, что, конечно, сражаться с сектантами дело важное, но и простым людям помогать хорошо: на душе теплее становится, а это, наверное, и есть Божия благодать. Он посмотрел на очередь исповедников и вздохнул: уж сегодня-то в ищущих помощи недостатка не будет!

Читайте также другие рассказы автора:

Per crucem ad lucem: Через крест к свету

«Наслещики»

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.