Церковный пролетариат. Почему я хотел быть регентом, а не архиереем

Никто мне не верит, но я никогда не мечтал стать архиереем. То есть совсем никогда и ни капли не интересно — но кто мне поверит! Так что со временем и сам я стал сомневаться: вдруг и правда очень хочу, но такой скрытный, что сам себе вру! Однако призрачный блеск митр меня не трогал, зато с первых дней церковной жизни мое сердце покорил клирос, и казалось, что нет на свете ничего прекраснее, чем управлять хором, а еще лучше — быть простым певчим — вот уж завидная доля! И никак не мог я понять, почему епископ и протоиерей ценятся выше хорошего дирижера:

— Архиереев — пруд пруди, а хорошего регента найди попробуй!

Годы ушли на «коррекцию зрения», и однажды я понял, что клирошане — это церковный пролетариат, а пролетариям не завидуют.

Рассказывают, что царь Филипп, папа Александра Македонского, укорял сына за хорошую игру на струнном инструменте: стыдно для мальчика из такой приличной семьи музицировать, когда он в состоянии купить себе целый оркестр!

Конечно, я был далеко не аристократических кровей, но мне казалось, что стройный хор и голосистый дьякон — самое прекрасное, что есть в церкви.

Однако правда в том, что диаконы, иподьяконы, алтарники, регенты и певчие — это церковный пролетариат. В старину они относились к духовному сословию, но сегодня их статус не так ясен в силу того, что система сословий распалась, а каноническое право совсем не отражает реального положения вещей.

Кто такой дьякон? Украшение службы, без которого можно обойтись. Дьякон — промежуточное звено между мирянским состоянием и полноценным священством. В учебниках догматического богословия обязательно есть раздел, который говорит о трехчастной иерархии в Церкви: дьякон — пресвитер — епископ. Но правда в том, что такое иерархическое деление не является догматом. Это традиция, священная, уважаемая, но так было не всегда, и мы не знаем, как дальше будет развиваться церковная жизнь и какие новые служения появятся в Церкви. А они непременно появятся и потребуют корректировки канонического права.

Меняется жизнь — появляются новые виды служения. Неизменной остается лишь главная задача Церкви — Евангелие, благовестие откровения о Боге Воплощенном. И то, что хорошо для Евангелия, хорошо для Церкви.

Сегодня роль дьякона чисто декоративная, отчего и не знают, что с этими дьяконами делать. Пробуют их пристроить то к миссионерству, то к социальному служению, то нагрузить епархиальной канцелярией. Сложность в том, что дьяконский сан канонически перегружен: например, дьякону нельзя жениться после хиротонии. Но фактически дьяконов в Церкви гораздо больше, чем мы себе представляем.

На самом деле дьякон в современной церкви — это алтарник, и когда Русская Церковь осознает, что наше служение — не работа хранителя и оберегателя старины, не труд музейного сторожа, а Церковь — организм живой и развивающийся, мы канонически расширим дьяконское сословие до всех наших благочестивых алтарников и пономарей, разрешив служителям — так переводится слово «диакон» — жениться и после дьяконской хиротонии.

А может, такого канонического движения и не случится. Важно совсем другое: мы должны понять, что Церковь — не только священноначалие, не только клерикальная структура, но и все мы, составляющие одно Тело Христово, приобщающиеся даров Святого Духа Божия, который щедро созидает в Церкви различные служения, и таких церковных служений — уважаемых и почетных — много, и число их для каждого времени и места свое.

Первый секретарь

Кто такие аколуф, остиарий, сакелларий, скевофилакс, сакеллий и протосинкелл? Знают единицы! Это старинные названия церковных служений. В некоторых поместных Церквях они сохранились, в других трансформировались или вовсе исчезли. И это нормально. Потому что жизнь и условия жизни Церкви меняются, исчезают за ненадобностью старые служения, появляются новые, и им не обязательно придумывать устрашающие греческие или латинские названия, потому что Русская Церковь — не приживальщик мирового Православия, а полноценная Церковь, в которой живет и действует Дух Святой.

Например, есть у нас в церкви такое особое служение со стыдливым названием «секретарь епархии» — второй, после епископа, человек в пределах церковной области. Служение крайне сложное и нервное. На эту должность назначается священник, облеченный особым доверием епископа, и не всегда это старый и опытный батюшка, с этой должностью могут хорошо управляться и молодые. Но как выделить и обозначить служение этого человека? Как подчеркнуть его статус? И вот молодому секретарю срочно выдают кресты и митры, чтобы поставить его вперед, а это раздражает старших, сеет вражду и непонимание.

— Почему бы канонически не закрепить положение секретаря епархии?

— Но ведь в «Книге правил» нет такого слова!

— Так напишите свою русскую «Книгу правил», которая бы описывала и обосновывала реальную церковную ситуацию. «Книга правил» существует не только для того, чтобы вызывать недоумение, но и регулировать жизнь Церкви, и главное слово здесь — «жизнь», а живое всегда в движении!

Откройте послания апостола Павла и посмотрите, как отличается современный перечень церковных служений от апостольского. Выпишу в столбик, чтобы было понятно, как выглядела церковная иерархия в те времена:

«Иных Бог поставил в Церкви,

во-первых, Апостолами,

во-вторых, пророками,

в-третьих, учителями;

далее, иным дал силы чудодейственные,

также дары исцелений,

вспоможения,

управления,

разные языки» (1Кор. 12:28).

Это апостольская версия. В других посланиях он говорит еще и об особом служении «высших апостолов», а также «евангелистов» и «пастырей».

Отличается эта структура от современной? Безусловно! Какая иерархия служений лучше, православнее — апостольская или нынешняя? Так вопрос ставить нельзя, потому что у каждого века свои задачи. Но это значит, что творческие изменения в живом церковном теле не только возможны, но и законны, и естественны.

Почему выгорают священники?

Дар языков давно угас, но любопытно другое: остальные служения, перечисленные апостолом, в наше время почти полностью взяли на себя священники и епископы, и мучаются, бедные, от непосильной ноши!

Кто наследник апостолов? — Батюшка!

Кто пророк и чудотворец? — Батюшка!

Кто учитель, богослов и миссионер? — Батюшка!

А еще: батюшка-строитель, батюшка-психолог, батюшка-политик, лучший журналист, математик и музыкант!

И как они со всем справляются? Как не надорвутся?

— Так ведь надрываются и горят, выгорают, обугливаются!

Смотрю программу на православном канале. Молодой, но очень обаятельный батюшка отвечает на вопросы в прямом эфире. Видно, как ему тяжко и просто не хватает не только богословской компетентности, но и обычного житейского опыта. Но его любят и постоянно зовут на эфир. Народу нравится.

Но если бы он выступал без рясы и креста, если бы вдруг оказалось, что этот молодой человек вовсе и не священник, слушались бы его речи с прежним энтузиазмом? Сомневаюсь. А сейчас слушают. И умиляются. Хотя священник порой несет откровенную чепуху. Среди моих знакомых немало светских богословов и просто грамотных христиан, которые ответили бы на эти вопросы с большим успехом, но их просто не стали бы слушать, ведь на них нет рясы и креста.

— Выходит, статус священника и его знаки примиряют человека с любой глупостью, какую бы батюшка ни сказал?

— Именно так.

— Значит, наше церковное сознание — не евангельское, не христианское, а скорее магическое?

Помните проницательного Розанова? — «Священник — муха, на которую поставили Монблан!» Если батюшка начнет всерьез принимать все предъявляемые ему ожидания, надолго его не хватит, поэтому у некоторых отцов включается режим тихого цинизма, но настоящий цинизм как раз в том, что большинство этих требований незаконны.

Рукоположение не делает вас автоматически лучшим педагогом и знатоком Писания. Я знал немало прекрасных батюшек, которых нельзя было пускать к детям, потому что они просто не имели никаких педагогических талантов. И в этом нет никакой трагедии, и это никак не унижает священный сан. Просто у каждого в Церкви — свое служение, свой дар, и понимать границы своего служения, пределы своей одаренности — нормально, как и уважать служение брата и сестры, не имеющих клерикальных степеней, но в деле миссии или богословия справляющихся лучше любого митрополита.

— Кто лучше разбирается в богословии: архиерей или профессор в пиджаке?

— Для обыденного сознания ответ очевиден, но люди эпохи Возрождения редки даже среди митрополитов. Накоплено столько знаний и сведений, что современная жизнь просто приговаривает нас к разделению труда, и не факт, что богослов в священном сане окажется лучшим специалистом и знатоком, чем скромная труженица университета.

Богословие есть церковное служение. Это очень важная идея, чтобы ее бросить без внятного проговаривания и продумывания.

Богослов под микроскопом

Во время учебы в семинарии я впервые услышал унизительное слово «пиджачник». Так называли преподавателей духовных школ, не имеющих священного сана. Почему-то считалось, что настоящий богослов может быть только в сане священника. И, между прочим, за этим скрывается вполне здоровая интуиция: богословие есть церковное служение!

Но поскольку мы мыслим церковность непременно клерикальной, не допуская никаких других церковных служений, кроме богослужебных, рождается то досадное недоразумение, что лучший богослов непременно с крестом и бородой.

Богословов подозревают. Над ними смеются. Им не доверяют. Для некоторых ревнителей веры богословие тождественно нечестию. Богослов — почти всегда модернист и обновленец. И это так и есть! Потому что богословская школа в Русской Церкви появилась довольно поздно, это явление новое и молодое, так что даже вкус к школьности, как и уважение к богословам-ученым, не успели еще достаточно привиться нашему обществу. Богословие — новшество для русского православия, вот почему богослов есть явление молодое, «зеленое», подозрительное.

Но чаще всего богословов просто не замечают, не ценят их труд. Все мы читаем Евангелие в синодальном переводе. А кто были те люди, которые перевели Писание на русский язык? Как их звали? У многих верующих на полках стоит собрание сочинений Златоуста. А кто перевел эти тексты на понятный язык? Кто снабдил комментариями?

— А откуда мы знаем, что этим безымянным людям вообще можно доверять? И зачем нам знать их имена? В конце концов, кто важнее: старец или какой-то там ученый?

Кто важнее: старец или богослов? Регент или архиерей? Певчий или архимандрит?

Это старинный спор, который начался еще во времена апостола Павла:

«Если нога скажет: «я не принадлежу к телу, потому что я не рука», то неужели она потому не принадлежит к телу?

И если ухо скажет: «я не принадлежу к телу, потому что я не глаз», то неужели оно потому не принадлежит к телу?

Если все тело глаз, то где слух?

Если все тело слух, то где обоняние?..

Но Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно.

А если бы все были один член, то где было бы тело?

Но теперь членов много, а тело одно.

Не может глаз сказать руке: «ты мне не надобна»; или также голова ногам: «вы мне не нужны».

Напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее» (1Кор. 12: 15-22).

Конечно, христианам понятно, что апостол здесь говорит не об анатомии, а о церковном теле, потому что «все мы одним Духом крестились в одно тело» (1Кор. 12:13). Но здесь в роли различных частей тела выступают не просто отдельные личности, а церковные служения, которые не охватываются полностью и без остатка нашей привычной клерикальной версией.

Если тело Церкви — это только епископы и батюшки, тогда справедливы претензии ноги в метафоре апостола: «я не принадлежу телу, потому что я не рука». Всякое церковное служение важно и почтенно, но эти служения мы должны мыслить шире.

Преподаватель воскресной школы — это церковное служение? — Безусловно!

Миссионер и катехизатор, пусть и без священного сана, служит? — Конечно!

Ученый-богослов — церковное служение? — Непременно!

Певчие, чтецы, регенты, алтарники — церковное служение? — Обязательно!

Церковные журналисты, волонтеры, активисты социальных проектов — церковное служение? — Одно из древних! Кстати, благотворительность — это и есть, по апостолу, «служение вспоможения», которое он ставит ступенью выше «служения управления», то есть епископского служения!

Однако эти и другие церковные служения не имеют веса для иерархии и не отражены в какой-либо определенной клерикальной ступени. Видимо, это и не нужно в наше время. А вот то, что нужно, так это всецерковная «перемена ума» относительно почетности и нужности этих служений.

Можно было бы сказать, что хороший церковный журналист в наше время куда ценнее десяти митрополитов, и тут есть своя правда. Но это будет как раз то, о чем горевал апостол Павел: «глаз говорит руке: ты мне не нужна». На самом деле мы все друг другу нужны, а потому так важно найти церковное и евангельское равновесие служений, потому что — жалко людей! Многие из тех, кто несет церковные, но не клерикальные служения, не чувствуют свою нужность, растеряны и нуждаются в церковной поддержке.

Грех богословия

Например, ученый-богослов — одно из самых грустных явлений современной Русской Церкви. Речь идет не об абстрактных товарищах в толстых очках, а о конкретных людях, которые обычно успевают на двух-трех работах, чтобы прокормить семью, о людях довольно часто нищих и униженных. А ведь их труд настолько важен, что в нормальной ситуации богословы считаются церковной элитой, и я имею в виду именно ученых, христиан, вовлеченных не в мистические практики, а в сферу научной деятельности. Мне неоднократно приходилось слышать от наших богословов, что они чувствуют, что здесь никому не нужны, и утешать их очень сложно, поскольку слишком много фактов, подтверждающих эти ощущения.

Вокруг богословия в нашем церковном обществе так много манипуляций, что требуются невероятные усилия, чтобы разобраться, что к чему. Есть даже русская традиция смеяться над богословами, и церковные ораторы очень любят цитировать известный отрывок из письма святителя Игнатия Брянчанинова:

«Сбывается слово Христово: в последние времена обрящет ли Сын Божий веру на земле! Науки есть, академии есть, есть кандидаты, магистры, доктора богословия (право — смех, да и только); эти степени даются людям… Случись с этим «богословом» какая напасть — и оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия».

— Блестящее наблюдение, не правда ли? И в чем же манипуляция?

— А в том, что эта оценка будет справедлива, даже если заменить слово «богослов» на, скажем, «архиерей» или «священник».

Хотя святитель Игнатий был прав в другом: он писал о богословах, окончивших духовные академии в XIX веке, когда Русская Церковь была частью государственного идеологического механизма, который обслуживался в том числе и «государственными» богословами.

И это не только порок Русской Церкви. Это наследие «Константиновской эпохи», времени, когда Церковь привыкла к государственной опеке так сильно, что потеряла способность мыслить себя вне имперского организма, утратила способность видеть и преследовать свои собственные церковные интересы. Когда вы слышите, как церковные чиновники всеми силами сражаются за признание государством богословских научных степеней, знайте, что это эхо «Константиновской эпохи», мы по привычке снова хотим взвалить на государство сугубо церковные задачи. Но как требовать от государства признания наших богословов, когда мы их сами терпим с трудом?

В семинарии нам постоянно повторяли фразу Евагрия Понтийского о том, что настоящий богослов — это тот, кто чисто молится. Это благородный принцип, но в определенном контексте он просто перечеркивает ценность любого научного труда, унижает труд богослова-исследователя, делает его ненужным, малоценным. И если мы так и останемся на этой позиции, не удивлюсь, если в перечне грехов со временем появится «грех богословия», потому что в обыденном церковном сознании интерес к богословию принято расценивать как игру тщеславия, как путь гордыни.

Когда я поступал в духовную академию, первое, что спросил меня епископ, было: «Зачем тебе академия? В архиереи собрался?» То есть богословское образование воспринимается не более чем довесок к карьере: вот, у меня есть митра, крест с украшениями, надо бы еще кандидатскую степень получить. По этому поводу принято слегка подсмеиваться, потому что мелкое тщеславие — не самый тяжкий грех. Люди, с которыми я спорил о ценности богословия, совершенно искренне не понимали, о чем я вообще говорю: если не карьерный интерес тебя заставляет сидеть над книжками, тогда — страшно подумать что!

Богословие против благочестия

Любимое развлечение ревнителей веры — противопоставлять богословие благочестию. Один старый архимандрит отговаривал меня учиться в академии, предупреждая, что чем больше я читаю богословских книжек, тем более неверующим становлюсь:

— В академии на последнем курсе, говорят, они вообще в Бога не верят!

Однако спор о богословии и благочестии — это очень старый спор, и христиане в нем не первопроходцы. Следы этого противостояния можно найти даже у древних греков. Они тоже боялись, что философия убивает благочестие, но уже в те далекие времена было сделано удивительное открытие: подлинное богословие и есть основание самого крепкого благочестия:

«Наука о природе, устраняя боязнь, вместо устрашающего болезненного суеверия дает человеку спокойное благочестие и надежды» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Перикл VI).

Спокойное благочестие и лихорадочное благочестие — существенная разница!

Богословие — это длина мысли, это навык правильно задавать вопросы и последовательно длить свою мысль как можно дальше, до самого предела. Как пробуждается эта длинная мысль, можно наблюдать воочию, благодаря, например, коронавирусу, с которым мы провели «в обнимку» Великий пост 2020 года.

Жили весело и беспечно, но тут пришла эпидемия, и вспыхнули вопросы.

Отрекаюсь ли я от веры тем, что не хожу сейчас в храм?

Может ли вирус передаваться через Причастие или святые иконы?

Останешься ли православным, если причащаться без лжицы?

Можно ли сокращать богослужение ради соблюдения санитарных норм?

Имеет ли смысл литургия без мирян?

Всегда ли надо ли слушать церковную власть?

Должна ли церковная власть во всем подчиняться светской?

Как выжить приходу, если доходы полностью зависят от богослужебной и требной активности?

Так ли необходимо общее соборование, в чем его настоящий смысл?

Что будет, если Благодатный огонь не сойдет?

Насколько важно строго следовать церковному календарю?

Эти и другие вопросы еще долго будут обсуждаться в православной среде, и это прекрасно. Даже если мы не найдем быстрых ответов, по крайней мере, у нас будет возможность научиться красиво и изящно спорить, не превращая своих оппонентов непременно в личных врагов или врагов Церкви.

Старец и богослов

Богословы — это научный и информационный «спецназ» Церкви. Но важно понимать, что этот «спецназ» не удел гениев-одиночек, а результат постоянной и кропотливой работы богословской школы, преемственности целых поколений ученых, итог воспитания интеллектуальной честности, культуры дискуссии, высокого качества академического труда. И эти черты богословского творчества являются, если угодно, элементами научного благочестия: благочестие церковного ученого заключается не только в активном участии в богослужениях и частой исповеди, но и в высоком стиле работы, вернее церковного служения.

Вместо того чтобы укорять богословов в тщеславии и подозревать в скрытых ересях или неверии, мы должны научиться ценить их труд, относиться к ним как к настоящей церковной элите, эти люди должны чувствовать свою нужность Церкви, церковную поддержку, и, может быть, вместо покупки дорогих иконостасов и строительства гигантских соборов пришло время потратиться на богословские проекты и достойное обеспечение церковных ученых? И признаки такой «перемены ума» в церковном обществе уже можно наблюдать.

Мне рассказали про старца Гавриила (Стародуба), который жил под Донецком. Это был удивительный человек, воспитанник глинских старцев, и много хорошего говорят о нем духовные чада. Но одна история поразила меня, словно знамение, знак «перемены ума» в церковном обществе.

Известно, что к старцам часто приезжают на отчитки, но глинские старцы были противниками этой пугающей практики. Отец Гавриил строго следовал своим наставникам и твердо отказывался проводить этот обряд. Но когда просьб оказалось слишком много и старца осаждали со всех сторон — что же сделал батюшка? Он раздобыл телефон известного богослова Алексея Ильича Осипова, чтобы спросить совета, как поступить. Не знаю содержания их разговора, известно лишь, что он состоялся.

Но вы представляете эту ситуацию: старец просит совета у богослова! Ведь это настоящий скандал и слом всех привычных стереотипов! Однако именно так работает церковный организм, где каждая из частей тела выполняет свое благородное служение, где нет нужды доказывать свою необходимость, собирать крохи с трапезы иерархов и постоянно сомневаться в правильности и ценности своего служения.

Церковных служений — множество. Мы все друг другу нужны. И каждый из нас, от митрополита до свечницы, нуждается в сочувствии, жалости и взаимной поддержке.

Заглавное фото: Владимир Ештокин/журнал «Фома»