К иконе есть запросы современности
– Для чего современному человеку икона?
– Икона – это неотъемлемая и существенная часть нашего исповедания. Так что этот вопрос сродни вопросу: для чего современному человеку Церковь?
Еще в середине девятнадцатого века Феодор Михайлович Достоевский устами одного из своих персонажей говорил, что мир вышел на иную дорогу, имея в виду и нравственные приоритеты современного ему общества, и привычные формы культуры. Сегодня мы отчетливо видим, что среди прочего и искусство стало совершенно иным, в нем появились и новые стили, и целые новые миры. Но Церковь, несмотря на изменения всех внешних декораций, жива. Человек приходит в Церковь, наверное, для того, чтобы почувствовать свою связь с тем, что вне этих временных, изменчивых форм: связь с вечностью, с Небесами, с Господом нашим Иисусом Христом, для того, чтобы помолиться и получить некий ответ. То же самое можно сказать и об иконе: она жива и востребована, несмотря на появление новых и новых пластических форм изобразительного искусства, соответствующих своему времени.
Ее живые и, подчеркиваю, востребованные воплощения – в прославленных древних памятниках и в современных образах. Призвание Церкви и призвание иконы – соединять нас с вневременным миром Божьим. Отцами 7-го Вселенского Собора сказано: почитать икону наряду с Крестом и Евангелием. То есть нам надо знать, что икона живет и развивается не только по законам искусства, а она равноценна, равнозначна Кресту и Евангелию, этим «константам», принадлежащим вечности. Стало быть, икона способна явить, зримо показать те истины, о которых повествует, рассказывает Евангелие человеку любого времени, любого возраста, любых культур, любого образовательного уровня, даже неграмотному человеку. В этом миссия, в этом функция иконы, а не в том, чтобы отвечать на запросы современности.
– Но вот приходит человек в церковную лавку и просит: «Дайте мне икону, чтоб дела в бизнесе шли», какие тут глубокие смыслы?
– Задача христиан, в том числе тех, кто трудится в церковных лавках, говорить, бережно напоминать о том, что эти запросы никакого отношения ни к вере Христовой, ни к иконе не имеют, икона – никакой не амулет, не оберег.
К сожалению, такое языческое отношение к Богу было всегда, и с ветхозаветных времен пророки боролись с ним. Осталось оно и в нашей современности, хотя, казалось бы, образованных людей стало больше. Гораздо проще пожелать: пусть у меня будет какой-то предмет или я куда-то съезжу, положу столько-то поклонов или совершу еще какие-то действия, и тем самым запущу механизм изменения жизни.
Лишь бы мне самому оставаться таким, какой я есть сейчас, и пусть за меня все сделает амулет или оберег. Такое отношение нередко мы видим и к иконам.
Это – принципы языческого, а не христианского отношения к вере, и надо вполне определенно говорить об этом, обличать этот порок и учить святоотеческому отношению к иконе.
– Икону называют «окном в Горний мир». Но любая ли икона становится таким окном?
– Икона призвана именно к этому! Но, к сожалению, на Руси, особенно с петровских времен, а вернее, даже и ранее, стали появляться изображения, про которые трудно сказать: икона это или нет. Сюжеты вроде те же, а мы видим что-то, напоминающее театральную композицию; вместо святых – неких кукол, или перед нами – сувениры, украшенные блестящими камнями.
Так что приходится всматриваться в то, что называют иконой, и проверять: действительно ли является она образом Божьим, окном в Горний мир.
– Как это может понять самый обычный человек?
– Тут, конечно, пригодится образование – знакомство с лучшими образцами древних икон, настенных росписей и знание того, за что Церковь, а не только искусствоведы, их ценит. Но даже и очень простому человеку, лишенному каких-то специальных искусствоведческих знаний, сердце может подсказать ответ. Ведь главное, чего именно он ищет в иконе – ценностей земного, тварного тленного мира: золота, богатых украшений, обилия сложных узоров, пышных одежд, сентиментальных, чувственных ликов или чего-то совсем иного, того, что возводит и ум и чувства от преходящих земных радостей к радостям мира вечности, мира, который принес нам Спаситель.
– Сердце может подсказать человеку и безвкусную с эстетической точки зрения или далекую от высоких идеалов иконописи икону. Как тут быть?
– Важен вот еще какой критерий – помогает ли икона молиться Господу нашему Иисусу Христу, такому, каким мы знаем Его из Евангелия, помогает ли видимый нами образ общаться со Христом, с Матерью Божией, со святыми, открывает ли их для нас икона?
Если образ этому помогает, пусть его стиль будет делом вкуса этого человека, пусть живут на равных иконы разных стилей, разных эпох. Видимо, для этого и живет богатство церковной культуры, такой разнообразной! Кому-то ближе одно, кому-то – другое, в зависимости от особенностей внутреннего мира человека. И здесь не нужно всех под какой-то один стиль подравнивать и канонизировать только его, а остальные ставить на второе, на третье места. Давайте смотреть на результат: какой из стилей для человека лучше раскрывает горний, высший, евангельский мир.
Помогает икона, написанная в духе XVIII века, лично тебе предстоять Богу, получать ответ – прекрасно. Но, подчеркиваю, речь идет об общении со Христом Евангельским. Он говорил, чтобы мы искали прежде всего Царствия Божия, его ценностей.
– Удивительно, что чудотворной Господь может сделать абсолютно любую по качеству исполнения икону…
– Да! Явленная чудодейственность не зависит от художественных качеств иконы. Это выбор Божий, он скорее зависит от нашей веры. Но все же мы должны знать, что есть периоды взлета иконописания, когда создавались наиболее совершенные образцы, сам язык которых содействовал раскрытию перед человеком вероучительных истин. Есть периоды упадка, когда человек и не ждет от иконы ничего, кроме дешевых, глянцевых украшений. Тогда только они ему и являются. Если человек хочет разбираться в этом, различать более и менее совершенные иконы, он должен серьезно погружаться в проблемы церковной культуры, а само по себе ничего не дается.
Но, опять же, остается критерий: почему именно близок тебе этот образ, молишься ли ты перед ним легко и свободно или любуешься и хвалишься перед другими. При молитвенном созерцании иконы, при таком к ней отношении, которое сообразно ее природе, на второй план отходят дополнительные сведения – и стиль, и страна, где написана икона, и время ее написания.
– Сейчас мы на каком этапе находимся?
– Думаю, что только время расставит все на свои места. А если говорить не об обобщении, а о сиюминутном анализе – у нас сегодня можно наблюдать очень хорошую тенденцию: востребованность икон.
Важно, что не удалось, несмотря ни на что, ни на какие гонения, ни на какие влияния, изменения в художественной жизни, убить в народе жажду иконы. Человек все-таки ищет подлинного, истинного, как в Церкви в целом, так и в церковном искусстве, конкретно в иконе.
Столько свалилось за XX век на человеческие души, что можно было бы подумать, что все эти устремления давно умерли, похоронены, и церковное искусство является лишь музейным экспонатом. Но иконы – далеко не только музейный экспонат. Мы благодарны музеям за то, что они многое сохранили, но и в храмах наших и древние, и новые иконы нужны и востребованы людьми. Современный человек, как и во все времена, ищет явление правды, красоты Божией, такой, как ее знает Церковь из своего Предания.
Что, если иконописцы – неверующие
– Сегодня церковным искусством, особенно если речь о монументальном – живописи, мозаике, – занимаются нередко не просто неверующие люди, а отрицательно относящиеся к Церкви. Как к этому относиться, не вредит ли это искусству и его зрителям?
– Увы, таких фактов, к сожалению, очень много. Все, что мы встречаем, в том числе то, что видят наши глаза, хотим мы или не хотим, влияет на нас определенным образом. И, в том числе, или привлекает человека к Церкви, открывает ему правду и красоту Божию, или отводит от Церкви.
Если за церковное искусство берутся люди неверующие, люди, не принадлежащие Церкви, то сама его природа становится нецерковной и, естественно, получается фальшь, более или менее циничная. Даже если достигаются какие-то эстетические успехи, ставятся эксперименты, но если это не внутри церковного сознания, не внутри веры церковной, то ничего по-настоящему евангельского такой образ явить по своей природе не сможет. Результат будет плачевным и для самих авторов, и для тех, кто смотрит на эти произведения. Фальшь, суррогат не сможет никого насытить.
Невежество, и иногда агрессивное невежество – это очень грустно. Спонсоры порой заказывают и требуют что-то, совершенно не принадлежащее церковному Преданию. Бывает невежество, которое подпитывается коммерцией, деньгами; бывает – питается тщеславием или нездоровыми видениями. Все это отвращает людей от Церкви, от истинной веры.
В итоге нередко вместо богословской глубины мы получаем сувенирные изображения, плакатики. Часто и заказчики, и авторы говорят: «Люди хотят именно такого, они другого не понимают». Но по-настоящему человек ждет как можно более глубокой правды и красоты.
И от искусства в целом, от литературы, музыки, живописи, и тем более от иконы. От такого искусства, которое призвано возводить нас к любви, радости, миру, долготерпению, вере, милосердию, кротости – ко всем дарам Духа Святого. Язык иконы призван именно к этому, и мы видим из истории христианского искусства, что он способен на воплощение этих истин. Стили могут появляться новые и иногда совершенно невиданные, могут долгое время оставаться консервативными, и то и другое бывало в истории. Пожалуйста, лишь бы результат, вектор устремленности был направлен на выявление евангельской правды во всей ее полноте и красоте.
Вот, смотрит человек на иконы Божьей Матери «Владимирская», «Донская» и понимает, что больше и не нужно ничего, неважно, ни какого века иконы, ни кто автор, ни насколько это экспериментально, по-новому или традиционно для данного периода. Все эти вопросы оставляет он специалистам, получив ответ на свою молитву Матери Божией.
– С другой стороны, иконы, которые делают неверующие, их же священники принимают.
– Это очень плохо. Сейчас руководство нашей Церкви пытается этому противостоять. Во-первых, у каждого священника есть выбор: освящать или не освящать икону. Сейчас при Святейшем Патриархе созданы и экспертный совет, и совет по культуре, и служба древлехранителя, создаются такие структуры, которые призваны контролировать эти вопросы более пристально и всесторонне. Им, этим сравнительно новым структурам, предстоит еще только набираться опыта, опять же, в силу общей нашей малограмотности и обилия проблем.
Ведь еще не до конца разработано богословие иконы как таковое. Многих вопросов в древности просто не существовало, какие-то остались для нас малопонятны, и их предстоит разрабатывать на современном языке.
– Например?
– По поводу стилистики, например. Писать ли и принимать ли иконы в стилях только допетровского времени или нет; что хорошо, что плохо в современной стилистике иконописания и почему, на каком основании.
Очень важно сформулировать понятие иконы в сравнении с исторической картиной, портретом, знаком, символом, провести некий водораздел между этими понятиями, чтобы четче определять: что считать иконой, что нет. Начиная с того, что такое икона, что такое канон, отвечать на вопросы: по каким критериям эта икона совершенна, эта менее совершенна, но допустима, а вот эта уже недопустима.
Далее последуют и другие вопросы: как именно изображать тех или иных святых. Например, блаженная Матрона. Известно, что она была слепой, но ее духовные-то очи были открыты больше, чем у нас у всех. Что должно быть изображено на иконе – ее портрет, близкий к фотографическому изображению, или иконописный образ должен быть иным? Как изображать современных мучеников-воинов? Нужны ли на иконе все их воинские знаки отличия, регалии, оружие и так далее? Как изображать новопрославленных святых, которые ходили всю жизнь в пиджаке, например?
Я не готов дать определенные ответы на это именно потому, что решения такого рода должны приниматься соборно, а не на основании чьего-то вкуса, чьих-то пристрастий, чьего-то личного опыта.
– Вот Новозаветная Троица была признана не каноничной, однако ее изображение можно увидеть в храмах.
– Новых изображений Новозаветной Троицы просто не должно появляться, и, надеюсь, сейчас с этим будет проще. Реставрация исторических памятников – другое дело. Он может и оставаться в таком именно статусе – как памятник. Священники и экскурсоводы должны объяснять: вот здесь, к сожалению, из-за человеческого несовершенства представлена такая композиция: Бог Отец в виде дедушки, который на сколько-то лет старше Своего Сына, хотя на самом деле Церковь учит совсем не так. Бог Отец не может быть изобразим в силу Его непознаваемости, и потому ветхозаветный запрет на Его изображение никто не отменял. И Дух в виде голубя явлен был единственный раз, только во время Крещения Господня, и второй раз – в виде огненных языков во время сошествия Святого Духа. Третье Лицо Пресвятой Троицы – Дух Святой – не имеет личного образа. Насколько есть силы, нужно стараться противостоять распространению невежества и бескультурья.
Для богослужения в храме необходимы две иконы
– Мы говорим «язык иконы», но кто же его, по большому счету, знает? Люди чаще видят – вот изображение Господа, Божьей Матери, святых. Не более, никаких богословских глубин, символов.
– Вот для этого и нужна все большая воцерковленность, все большее вхождение в культуру Церкви в целом – и в язык богослужения, и в библейский, и в евангельский язык. Основы, первоисточник – там, в Слове Божием, в слове Предания церковного. В пять минут, конечно, этого никому не объяснишь. Речь об огромном мире, который нужно постигать годами и десятилетиями. И не только из книжек, не только по нескольким экскурсиям в музеи, а собственным участием в церковной жизни, неотъемлемая часть которого – это общение с иконами.
Нельзя вырвать из контекста и только иконы изучать вместо собственного воцерковления.
Потому что тогда это будет не постижение иконы, ее богословского языка, ее вероучительной функции, ее литургического назначения, а изучение произведения искусства только с его эстетической стороны.
– Как это было в советское время…
– Да, когда изучали только колорит, пластику, какие-то композиционные элементы. Или изучение было только с исторической стороны: в такой-то временной период были характерны такие изображения, такие-то одежды. Или с технологической стороны, она тоже интересна: вот такие-то краски, на такой-то основе, с таким-то левкасом и паволокой.
Но все это ущербно, потому что об образе, о его природе, о содержании, предназначении здесь не было сказано. Да и задачи такой не могло быть поставлено советскими искусствоведами, за редкими исключениями богословски образованных церковных специалистов.
– Как быть настоятелю из глубинки – ведь порой и средств особо нет, чтобы заказать иконописцам хорошего уровня, да и нет понятия об этом уровне.
– На самом деле для начала богослужения необходимы две иконы – Спасителя и Богородицы, самые простые Царские Врата, завеса. С остальным можно не торопиться, искать грамотных художников и их не торопить.
Не надо из кожи вон лезть, если нет настоящих иконописцев, в угоду архиерею все срочно озолотить, расписать, возвести многоярусный иконостас, лишь бы похвалили и лишь бы освоить средства от какого-то нефтепромышленника.
– Но и священнику, и прихожанам нередко хочется, чтоб, как у всех, росписи от пола до купола.
– Не всегда нужно идти на поводу человеческих желаний такого рода. Нельзя превращать в выставку золотых приисков церковные стены, как, например, в недавно освященном храме Соловецкого монастыря. Вот где, действительно, золото от пола до сводов! Наверное, для того, чтобы поскорее забыть, что это за место – Соловки! Но там, к счастью, это не по воле монастырского руководства, монахов и не спрашивали об этом. Не лучше ли учить людей лаконизму, простоте, сдержанности. Ведь перед чистыми белыми стенами с одной-двумя иконами молиться, может быть, и лучше, на самом деле, ни на что не отвлекаясь. Не в наше время Церкви позиционировать себя в качестве самого богатого, самого помпезного и пафосного института в стране, мягко говоря, совсем небогатой.
– Вы говорили про благочестие иконы. Что вы имели в виду?
– Прежде всего, это вопрос к образу жизни иконописца.
Если иконописец ведет нечестивый, сомнительный образ жизни, то это неминуемо будет отражаться и на тех образах, над которыми он работает, даже если копирует древние образцы, хочет он того или не хочет.
Это может проявиться в выражениях ликов, в более жестких цветовых или тональных отношениях. В том, что древняя икона светится, а у него цвета, как глухие заслонки. Всегда, в том или ином виде, в иконе проявляется внутренний мир создавшего ее человека. Но при этом рисовать и писать, конечно, тоже необходимо бесконечно учиться. Иконописцу увлекаться одним лишь внешним благочестием, забывая о своем ремесле – неблагочестиво и бессовестно.
– Сегодняшних иконописцев нередко критикуют, что вот, следуют старым образцам, не ищут нового. Нужно ли искать новое?
– Искусство иконы – традиционно. Здесь нет такого, как в светском искусстве, чтобы необходимым условием была новизна, нечто совершенно оригинальное. Думаю, вряд ли иконописцы прошлого ставили перед собой такую цель: «Дай-ка я что-нибудь сделаю невиданное, разработаю новую композицию!» и так далее. Они руководствовались мотивом выразить правду Божию. И тогда, если такие цели ставить, человек ищет древние образцы, перерабатывает их, а в итоге получается что-то такое, что до него не делал никто. Но без дешевой, плоской задачи – соригинальничать. Ведь это всегда заметно и смешно, когда слабый и не очень умный художник такую задачу перед собой ставит. Жалкое зрелище!
Без погружения в традицию нельзя создать чего-то по-настоящему сильного.
То, что Дионисий создал в Ферапонтовом монастыре, было, действительно, новым, по-настоящему оригинальным, но одновременно и традиционным. Весь Рублев пронизан византийскими традициями, но сам он в них не вмещается, как Пушкин, воспитанный на европейской культуре, тоже в нее не вмещается. Думаю, такие примеры предстоит осмысливать, размышляя о проблеме новизны в церковном искусстве, а не стараться в очередной раз сбрасывать Пушкина и Дионисия «с корабля современности», чем многие опять увлекаются.
Ведь сколько раз говорилось о том, как важно сначала полнее осваивать культурные основы предшественников, затем их органично переплавлять, синтезировать, чтобы вслед за этим говорить легко и свободно. Тогда это и будет связью с Вечностью, с чего и начинался наш разговор. Иконы ХХ, начала ХХI веков невозможно спутать ни с какими другими, у них есть свое лицо, нравится оно искусствоведам или нет. Просто разрыв традиций, которые в это время предстояло и предстоит освоить, уж очень велик. Нельзя требовать всего сразу, когда многим приходится в своем творчестве решать задачи вполне детские, несмотря на масштабы заказов и почтенный возраст.
Фото: Ефим Эрихман