А вдруг мой дедушка палач — истории о генетической памяти (+видео)

С темой семейной памяти сегодня сталкивается не только каждый консультирующий специалист-психолог, но и каждый человек, живущий в семье. И часто мы не можем и не хотим понять, как формируется и передается память семьи, как на нас влияет то, что происходило с нашими бабушками, дедушками десятки лет назад. В современном мире, где царит философия self-made людей, людям кажется, что они сами контролируют свою жизнь. Но на самом деле огромное влияние на нас оказывает прошлое – образ жизни, привычки, предпочтения наших предков.

Психолог, психотерапевт, директор центра Системной семейной психотерапии Инна Хамитова:

Семейная история про курицу

У меня есть друг, с которым мы знакомы уже около 35 лет. Когда мы еще в студенческие годы ходили в походы, он во время своего дежурства всегда очень своеобразно готовил курицу – ноги отрезал, а курицу засовывал в котелок. Потом, когда мы бывали у него в гостях, он и дома готовил курицу так же. Однажды я спросила у него: «Слушай, зачем ты так странно готовишь курицу?» Знаете, у него на лице было такое выражение, будто он в первый раз задал себе тот же вопрос. Потом он сказал: «Я не знаю, у меня сестренка так делает». Мы спросили сестренку про курицу, она тоже удивилась: «Не знаю, у нас все так делают». Тогда мы спросили у их мамы, зачем она так готовит курицу? Она задумалась и только поздно ночью, когда мы уходили, подошла ко мне и сказала: «Кажется, я поняла».

Когда она была маленькой, к Москве подходили немцы и ее семью эвакуировали. По дороге эшелон разбомбили, так что, когда они приехали в Казахстан и их разместили по домам, у них не было нормальной посуды, выдали только очень маленький котелок – курица не помещалась в него целиком. Девочка училась хозяйничать и видела, как мама готовит. И потом она всю жизнь варила курицу так же – отрезая ноги, даже когда под рукой уже были нормальные кастрюли.

Почему я несчастна

Но можно ли освободиться от власти прошлого? Часто при рассказе о формах передачи семейной памяти у слушателей возникает ощущение предопределенности, фактически кармы. И здесь именно знание семейного прошлого может вернуть человеку самосознание.

Представьте, что в конце XIX века у вас был прапрадедушка, который крепко пил. Соответственно ваша прабабушка, его дочь привыкла заранее распознавать, в каком настроении придет папа – то ли надо прятаться и убегать, то ли все будет прекрасно – папа вернулся трезвый. И так растет сверхчувствительный ребенок. У прабабушки постоянная концентрация адреналина в крови, поэтому потом она выбирает особого супруга – человека опасной профессии или пьяницу. У них растут дети, которые повторяют страхи матери. И получается, что практически на биологическом уровне потребность в таком партнере передается из поколения в поколение. В результате сегодня женщина приходит к психологу и рассказывает, что не понимает, почему ей все время попадаются мужчины, которые заставляют ее страдать.

Только бы не сын

Только у человека, который обладает семейной памятью, появляется выбор – сохранять семейные навыки и привычки или отказаться от них. Когда мы раскапываем семейные истории, белые пятна постепенно заполняются, и будто тяжелый груз падает с плеч. Картинка складывается, и дальше живется значительно легче.

Когда я была беременна первым сыном лет 28 назад, я почему-то постоянно думала, что мой ребенок непременно умрет. Это была настоящая паника. Девушка я была молодая и здоровая, и почему ребенок должен умереть, было совершенно непонятно. Все прошло нормально. Мальчику сейчас 28-й год. Но когда я стала исследовать свою семейную историю, выяснился интересный факт. Оказывается, мой дедушка до войны был женат. И у него был мальчик, который родился с родовой травмой.

Интересно, что моя тетя, у которой тоже был мальчик, настолько боялась его рожать, настолько была уверена, что там будет что-то не в порядке, что даже не решилась завести второго ребенка. Когда я эту историю узнала, мне стало понятно, почему, когда я ждала девочку, страха не было. Была уверенность, что с девочкой будет все в порядке – не было никаких сомнений.

Не помнящие родства

Екатерина Бурмистрова заметила, что ситуация с утерей семейной памяти актуальна именно для России, так как при советской власти иногда было опасно помнить даже безобидные вещи. И если до революции можно было спокойно проследить по приходским книгам историю рода: рождение, венчание, свадьбу, то теперь у поколения людей, рожденных между 1900 и 1920 годом, есть перерыв памяти.

Инна Хамитова рассказала об исследовании, которое проводилось в начале 90-х годов на базе общества «Мемориал» и показало, как эта потеря связи с прошлыми поколениями отражается на современных семьях.

– Исследовались семьи репрессированных. Испытуемые распались на две группы. В первой – происходило отречение, забвение, эмоциональный разрыв: о том, что произошло с дедушками и бабушками, ничего не известно, они превратились с лагерную пыль, не осталось ни фотографий, ни истории, ни воспоминаний. Во второй – память холилась и лелеялась, эмоционального разрыва между поколениями не случилось: остались фотографии, письма, воспоминания, рассказы, байки. И вот оказалось, что во второй группе испытуемых было на несколько порядков меньше разводов и болезней, связанных с депрессией. Получается, что этот эмоциональный разрыв на уровне поколений не так уж безобиден.

Преодолеть разрыв памяти

-Возможность для преодоления разрывов с прошлым появилась в последние 25 лет. И чаще всего эта практика собирания семейной истории становится актуальной, когда в семье появляется ребенок.

Рождение ребенка возвращает людей в систему семьи, в систему поколений, и они понимают, что продолжают историю своей семьи происхождения. Рассказанная семейная история – это тот пласт, который может лечь или в золотой запас воспоминаний, или в отягощающий запас воспоминаний.

Но отсутствие информации опаснее, чем наличие самой сложной истории о жизни наших родственников.

А вдруг дедушка мог быть палачом

Журналист Тамара Амелина:

Мой дедушка был из богатой семьи, его репрессировали. Я знала его имя, видела фотографии. Но совсем недавно, когда я опять смотрела эти фотографии, меня посетила ужасная мысль: «А был ли мой дедушка на Колыме заключенным?» На обратной стороне фотографии было написано: «Мы на Колыме с моим другом Пашей», а на самой фотографии он одет нормально. И я подумала: нужно ли раскапывать дальше, полезно ли будет для меня, если это будет отрицательная история? У многих в семье есть погибшие и репрессированные, но ведь есть и другая сторона – палачи и тюремщики.

Экскурсия на Соловки

Екатерина Бурмистрова:

Когда мне было 14 лет, наш учитель повез нас в биологическую экспедицию на Соловки. Там не было ни монахов, ни церквей, но мы столкнулись с предметами, которые несли память и боль того прошлого, о котором мы ничего не знали. После этого у меня возникло желание креститься. Под Москвой такое соловецкое место – Бутовский полигон, место, где были расстреляны десятки тысяч москвичей в 1937-1938 году. Но туда не возят экскурсии. Мы не хотим прикасаться к чему-то тяжелому, но пока мы к этому не прикоснулись, мы не будем свободны.

Сегодня в России не преодолен разрыв памяти, связанный с периодом советской власти. Если в нацистской Германии после Второй мировой войны был произведен тотальный процесс денацификации – школьные программы, обязательные экскурсии в концентрационные лагеря, показ фильмов об ужасах, которые творились в лагерях и т. д., – то в России подобная программа, начатая в 90-е годы, была довольно быстро свернута. На эту тему не было достаточного количества телепередач, книг, статей. А сегодня этот разрыв памяти уже совершенно катастрофичен – поколение 20-летних, 25-летних не знает не только про Ленина, но и про репрессии. Этот разрыв памяти надо преодолевать, потому что иначе он будет влиять на каждую семью и на общество в целом.

Эмоциональный разрыв

Инна Хамитова:

В психологии есть такое понятие – эмоциональный разрыв, это когда человек забывает прошлое. Иногда прошлое такое страшное, что его хочется забыть, и наша память автоматически прибегает к отрицанию и вытеснению. Мы просто не помним, был ли дедушка репрессирован или он был палачом. Это называется эмоциональный разрыв, и мы совершенно искренни в своем незнании. Но эмоциональный разрыв имеет тенденцию нарастать. И получается, что если мы не раскапываем прошлое, не прибегаем к покаянию, становится только хуже. Это сложная душевная работа, но, вероятно, другого пути нет, потому что это наши предки, кто бы они ни были – расстрелянные или палачи.

Воспоминания — не оружие массового поражения

9 мая

Екатерина Бурмистрова:

Несколько лет назад, когда одна из наших старших дочерей заканчивала школу, на 9 мая им дали такое поручение: отнести цветы по квартирам участников войны в районе вокруг школы. Пошли трое или четверо, чтобы обойти семь или восемь квартир. И дети пропали и вернулись только поздно ночью. Они заходили, дарили букет, и люди рассказали им массу историй. Это были очень разные истории, но это было соприкосновение с действительно живой памятью, которое перевернуло отношение взрослеющих детей к эпохе, к людям, к тому, сколько может рассказать человек, который выглядит на первый взгляд совсем не интересно.

Память ребенка очень избирательна – например, школьная программа может быть забыта почти полностью, а вот истории, рассказанные родственниками, помнятся, даже если мы хотим их забыть. Эта форма передачи из уст в уста историй про себя и про свою семью очень надежна.

Хорошо если у ребенка будет личная копия альбома семейных фотографий, дети очень ценят все вещественное. Если у вас сохранились фотографии старших родственников, распечатайте, дайте ребенку, глядишь, листая фотографии, он и сам к вам пристанет с просьбой рассказать о них.

Но возраст воспоминаний не должен превосходить психологический возраст ребенка (не календарный, заметьте, а психологический). Ваши воспоминания должны соответствовать не календарному возрасту, а возрасту реальных вопросов. Важно, чтобы воспоминания не стали оружием массового поражения, чтобы не было рассказано что-то травмирующее, чтобы воспоминания работали на отношения, а не против них.

Фото Тамары  Амелиной и Дмитрия Авсинеева