15 ноября 2010г. был оглашен приговор по нашумевшему делу Антона и Ларисы Агеевых, обвинявшихся в истязании своего приемного сына Глеба. 20 марта 2009 г. 4-летний Глеб Агеев попал в больницу с ожогами и травмами. В СМИ сразу же появились сенсационные фотографии изувеченного ребенка с сообщениями о том, что его приемная мать избивала его и поливала кипятком из чайника. Разразился общественный скандал, было возбуждено уголовное дело. Сами Антон и Лариса Агеевы с самого начала утверждали, что с Глебом произошел несчастный случай: он опрокинул на себя чайник, а потом побежал и упал с лестницы. После полуторагодового разбирательства суд полностью оправдал Антона Агеева и, сняв ряд обвинений с Ларисы Агеевой, тем не менее, вынес ей обвинительный приговор, осудив ее на 20 месяцев исправительных работ.
Почему такой мягкий приговор, если родители виновны в истязаниях ребенка? Если же они невиновны, почему суд не оправдал Ларису Агееву полностью? О перипетиях этого громкого дела мы беседуем с адвокатом Ларисы Агеевой, членом Московской городской коллегии адвокатов Ларисой Октябристовной Павловой.
Лариса Октябристовна Павлова
— Лариса Октябристовна, был ли приговор суда для Вас ожидаемым?
— Можно сказать, что приговор суда был ожидаемым. Это относится как к оправданию Антона Петровича Агеева, так и к частичному (но не полному!) оправданию Ларисы Владимировны. Вся та шумиха вокруг этой семьи, шельмование, недостоверные, но жуткие фотографии, обвинения в истязаниях, которые мы до сих пор слышим в прессе по всей стране, – все говорило о том, что вряд ли суд оправдает Ларису Владимировну полностью, даже при отсутствии доказательств ее вины. Поэтому приговор ожидаемый.
— В начале этого дела Ларису Агееву обвиняли в систематических истязаниях, в том, что это она намеренно облила ребенка горячей водой из чайника. Суд отверг большую часть этих обвинений. В итоге Лариса Агеева была осуждена по двум статьям УК. В чем суть этих статей?
— Это статьи 115-я и 156-я. Фабулой 115-й статьи является умышленное причинение легкого вреда здоровью. Ларисе Агеевой по этой статье инкриминируется нанесение ударов ребенку тупыми предметами. Кроме того, она признана виновной по статье 156 – ненадлежащее выполнение обязанностей по воспитанию ребенка, сопряженное с жестокостью и насилием.
— А откуда взялась эта формулировка о нанесении ударов? В приговоре как-то отражены конкретные действия Агеевой по нанесению вреда ребенку?
– В этом-то и загвоздка. В приговоре сказано так: 20 марта Агеева нанесла ребенку единовременно неустановленное число ударов тупыми твердыми предметами, в результате чего ребенку причинен легкий вред здоровью. И дальше перечисляется, какие именно повреждения обнаружены на теле ребенка: ссадина, синяк, резаная рана и т. д. Лариса тоже не поняла логики этого обвинения: «Мне приговор непонятен, мне непонятно, почему следствие считает, что то, что есть на теле у ребенка, сделала я? Как я это сделала? Чем я его била?».
Ответов на эти вопросы в приговоре нет. Потому что их нет в материалах следствия. Суд идет по пути обвинения, сформулированного прокурором, он не может предлагать новые формулировки.
— Общественный резонанс вокруг этого дела возник после появления шокирующих фотографий Глеба в СМИ. Известно, что они были получены при таинственных обстоятельствах, их подлинность оспаривалась. Что удалось выяснить в ходе суда об этих фотографиях?
— Фотографии – это одна из многих детективных составляющих этого дела. Мы изучили эти фотографии: кадры, где ребенок за день до выписки весь вымазан каким-то веществом коричневого цвета и с повязкой на голове при отсутствии на ней ран; шокирующая фотография, где ребенок распластанный, с окровавленным ртом, и всё кругом красное и в повязках.
Но по медицинским документам во рту Глеба не зафиксировано никаких ран, судом установлено, что часть зубов Глебу просто удалили у врача за несколько месяцев до события. В некоторых случаях даже непонятно, тот ли это ребенок. Мы предположили, что часть фотографий являются постановочными, где-то изменена цветность и имеются элементы фотошопа. Фотография Глеба, сделанная через сутки в присутствие опеки, где у него совершенно чистое лицо, также говорит о постановочном характере предыдущих снимков. Защита пыталась каким-то образом выяснить, откуда все эти фотографии, как они снимались. До конца провести расследование так и не удалось. Следствию и суду также не удалось выяснить это до конца. Но делу был дан такой оборот именно благодаря этим самым фотографиям.
Ведь первоначально уголовное дело было возбуждено по факту побоев (ст. 116 УК), нанесенных неустановленным лицом. То есть следствие шло нормально: есть повреждения, похожие на побои; возбуждается дело, и дальше выясняется, какие побои, а потом устанавливается, кто и как их мог нанести. Долго не хотели возбуждать уголовное дело против приемных родителей, потому что у Глеба уже побывали сотрудники опеки, и после общения с ним стало ясно, что признаков насилия нет. Но пресса уже сыграла в этом деле свою черную роль.
— Как реагировало следствие на эти фотографии? Были ли они признаны уликой в ходе следствия?
— Эти фотографии были использованы в ходе дополнительной экспертизы, когда дело вследствие общественного резонанса было передано в УВД Московской области. Первая судмедэкспертиза, показавшая на основе медицинских документов и осмотра Глеба, что ребенку единовременно был причинен легкий вред здоровью, была признана неполной, и следствие стало выяснять, не совершено ли супругами Агеевыми более тяжких преступлений.
Лариса Агеева с фотографиями Глеба в суде
Дополнительная экспертиза состояла в том, что собралось несколько специалистов из разных больниц и им представили фотографии. И они, ориентируясь в основном на эти фотографии и те же медицинские заключения, что и первая экспертиза, предположили, что у ребенка и переломан нос, и сотрясение головного мозга подозревается якобы по рентгенограммам, и большой ожог на голове (потом было установлено, что за следы ожога был принят дерматит), а также, что повреждения были получены не одновременно, а в период с января по март. А это уже истязания.
Кроме того, на том основании, что у ребенка целы все основные кости, эксперты утверждали, что Глеб не мог упасть с лестницы. В результате оценку телесных повреждений Глеба переквалифицировали как средний вред здоровью. А это уже ст. 112 УК, предполагающая тюремное заключение.
— Но фотографии не были признаны судом достоверными, и выводы экспертизы подверглись сомнению.
Да, и кроме того, повторная экспертиза проводилась, вероятно, в большой спешке, тоже под влиянием СМИ, особенно телевидения, и при ее проведении было допущено очень много нарушений, начиная с того, что эксперты не были предупреждены об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Проведен не тот вид экспертизы, которая назначена, нет нормальной описательной части экспертизы, и т.д. Все экспертизы, проведенные в рамках следствия, должны были быть исключены из материалов дела даже по чисто процессуальным нарушениям, потому что там нет объективности.
— И в конце судебного разбирательства была проведена еще одна экспертиза, которая и определила в конечном итоге приговор. Кто ее проводил и к каким выводам пришли эксперты?
Эту последнюю судебно-медицинскую экспертизу проводил Всероссийский центр судебных экспертиз. Она была самая полная. Экспертам были представлены семь томов материалов дела, где были уже показания всех свидетелей, врачей. Между прочим, многие врачи, которые выступали на суде, говорили, что, когда они ребенка увидели воочию, то телесные повреждения не соответствовали тем ужасам, которые они видели на фотографиях по телевидению. Это говорит о постановочном характере фотографий. Эксперты знакомились со всеми медицинскими документами, рентгенограммами, заключениями врачей, начиная с рождения Глеба, медицинскими заключениями от 20 марта и всеми последующими, заканчивая показаниями самого Глеба.
Т. е. у экспертов были достаточные основания для того, чтобы судить о тяжести и механизме повреждений. И они сделали выводы, что ребенку причинен легкий вред здоровью. И ожог легкий, причиненный не очень горячей жидкостью, и ссадины, и царапины легкие. Экспертам был также задан вопрос, есть ли признаки насилия, того, что, скажем, ребенка били ремнем. Эксперты ответили, что нет характерных признаков. А также подтвердили, что все телесные повреждения были получены одновременно и все они, кроме ожогов, могли быть следствием падения с лестницы: синяки, характерное направление царапин сверху вниз.
— И суд принял эту экспертизу?
— Да, именно эти выводы и были приняты судом во внимание. Но есть такой нюанс. Суд вроде и доверяет последней экспертизе (а уже более высокого экспертного учреждения, чем федеральное, не существует; дальше идти некуда), но если доверяет, то надо было дать оценку тому, что все повреждения по мнению экспертов могли быть получены при падении с лестницы. Остается непонятным, почему же суд признает Ларису Агееву виновной в нанесении ударов тупыми предметами. Получается, что либо Агеева била сына лестницей, либо, если это были какие-то другие предметы, то надо было выяснять, что это за предметы. Ничего не выяснено.
— В самом начале дела во многих СМИ помимо фотографий приводились показания самого Глеба, что мама его обижала, била, и даже дрессировала. Сейчас, будучи привезен в суд, Глеб уже совсем иначе рассказывал о том, что с ним произошло. Какие его слова были приняты во внимание судом?
— С показаниями Глеба возникает много вопросов. Ребенок был помещен в больницу в ночь с 20 на 21 марта. И до 26 марта на протяжении нескольких дней к нему не допускали ни родителей, ни представителей правоохранительных органов. Два или три дознавателя буквально дежурили в больнице, каждый день составляли рапорты, что их не допускают к ребенку, и они не могут его опросить. Но в это же время допускали прессу, которая беседовала с ребенком и которая его фотографировала.
– Кому говорил Глеб, что мама его била? Кто задавал все эти вопросы?
– После того, как ребенка передали отцу 27 марта, его допросили следователь с прокурором, без присутствия педагога, с грубыми нарушениями производства допроса несовершеннолетнего. И, как мы говорили на суде, оказывалось значительное влияние на Глеба. Да, там Глеб говорил, что мама его била, в протоколе допроса есть такие слова.
Но если посмотреть весь протокол в целом, то всё выглядит не так очевидно. Потому что Глеб в одном и том же допросе говорит: мама била, мама не била, не толкала, мама толкнула, я упал сам. То есть ребенок говорит совершенно разные вещи, потому что совершенно растерян. Он находится среди незнакомых людей, ему четыре года, ему задают с разных сторон вопросы.
Кроме того, как потом говорили психологи и эксперты, Глебу было свойственно эхолирование, т.е. он повторял в своих ответах последнее слово вопроса. «Мама била?» – «Била». «Ты сам упал?» – «Сам упал». Но при этом он и много хорошего сказал о маме. «Кто тебя кормил?» – «Мама». «Кто книжки читал?» – «Мама». Мама печет блинчики. С мамой ездил на море. Всё о маме.
— Вы сказали, что при общении Глеба со следователем не было педагога.
— Да, т. е. нормального опроса ребенка не было произведено. Когда в отношении ребенка производится насилие или жестокость, существуют специальные методики. Что мешало свозить Глеба в психологический центр и там в присутствии педагогов-специалистов путем тестов, рисунков, правильно сформулированных вопросов попытаться восстановить события, которые произошли с ребенком? Этого сделано не было. Это, конечно, некачественно проведенное следствие, прежде всего. И у суда сейчас нет ничего другого. Вынося обвинительный приговор, он вынужден уцепиться за этот протокол и игнорировать другие протоколы, потому через два-три дня ребенок уже четко говорил, что он сам опрокинул чайник.
— Кроме Глеба судом были опрошены многочисленные свидетели. Как их показания повлияли на результаты судебного разбирательства?
— Количество свидетелей, особенно на последнем судебном заседании, беспрецедентно. Опросили всех, кого можно было опросить. Не только тех, кто видел ребенка, но и тех, кто стоял рядом с теми, кто видел ребенка, и слышал о том, что там происходило. Исследовано было всё: синяк от падения с собачьей будки, то, что детей видели на улице без варежек. Исследовали даже это: не морозили ли родители детей специально? Не являлось ли это жестокостью и насилием?
И, что интересно, не прозвучало в суде практически ни одного показания, которое бы отрицательно характеризовало взаимоотношения Ларисы и Глеба, Антона и Глеба. Наоборот, был большой поток доказательств, свидетельствующих о том, что они, я не побоюсь этого слова, чрезмерно ответственно относились к ребенку.
— На каком основании было отменено усыновление Глеба и Полины?
— Произошло это процессуальным путем на основании решения Преображенского суда г. Москвы, которое решением Московского городского суда признано законным и обоснованным. В этом решении указано, что усыновителям предъявлено обвинение в преступлениях в отношении ребенка. Поэтому оправдание Антона Петровича является вновь открывшимся обстоятельством и создает возможности для пересмотра дела.
Другие основания, бывшие в решении суда, вызывают даже определенное недоумение. Например, неоформление медицинских страховок на детей по месту жительства. При этом установлено, что по месту работы у Агеевых была общая страховка, и они могли лечить детей в спецклиниках.
— Разве необходимость иметь медицинскую страховку по месту жительства как-то регламентирована законом?
— Нет, но во всех делах о лишении усыновления из-за жестокого обращения очень много субъективности и отсутствия нормальной судебной практики. Я всё время об этом говорю.
Я думаю, что дело Агеевых является одним из дел, которые будут эту судебную практику формировать. Чем это дело характерно? Агеевы говорят о несчастном случае с ребенком, а им предъявляют обвинение в жестокости, ненадлежащих методах воспитания, и это является основанием для отмены усыновления.
Таких случаев сейчас много: что-то недоброкачественное съел ребенок, отсутствие прививок, антисанитарное состояние в доме, – всё это сейчас может быть основанием для лишения родительских прав или обвинения в жестокости. В ситуации с Агеевыми это было бы понятно, если произошел несчастный случай, а мама на какое-то длительное время оставила без надзора малолетних детей. Здесь можно было бы говорить, что она не выполнила обязанности по надзору за детьми. Но тут все равно нет насилия и нет жестокости.
— Вы говорите сейчас о делах по лишению родительских прав или о правоприменительной практике 156 ст. УК?
— Сейчас приходится говорить в одном контексте о 156-ой статье и об отмене усыновления и лишении родительских прав. Потому что, как правило, практика сейчас идет таким путем. Первоначально, при наличии каких-то сигналов о том, что семья неблагополучна, отнимают ребенка. Потом решается вопрос об ограничении или лишении родительских прав, а параллельно возбуждается дело по ст. 156 УК РФ. Если не хватает доказательств в гражданском деле, то приговор по 156-й уже точно дает основание для лишения родительских прав. И наоборот: решение гражданского суда, например, об ограничении родительских прав или факт изъятия ребенка из семьи дает основания для применения ст. 156.
Сейчас есть просто вопиющие случаи подобного рода. Вот, например, в июле этого года в г. Балашиха была изъята из семьи 9-летняя девочка на основании антисанитарных условий в квартире бабушки, в которой они даже не жили, а просто приходили помогать. Ни опека, ни Балашихинский суд не посчитали нужным разобраться, и мама (Ирина Маликова) была исключительно на этом основании ограничена в родительских правах. А когда на суде она стала возражать против изъятия ребенка и озвучила желание обратиться к адвокату, против нее тут же развернули уголовное преследование по 156-й статье. Девочка спешно помещена к опекуну и не имеет возможности видеться с мамой.
— Но разве изъятие ребенка из семьи – единственный возможный выход, даже если есть подозрение в жестоком обращении со стороны родителей?
— Конечно, нет. Но, как правило, происходит именно так: по всем этим делам дети сразу изымаются из семьи, а потом уже только начинают решать, стоит ли лишать родителей прав, стоит ли применять уголовное наказание. Органам опеки пока не хватает сил и компетентности, чтобы пытаться урегулировать конфликтную ситуацию, пока ребенок еще находится в семье. Можно применить ту же экспертизу, подвергался ли ребенок насилию; может быть, в какой-то интернат вместе с мамой поместить на время.
А у нас получается: лес рубят – щепки летят. А эти щепки – дети, потому что прежде всего страдают именно они, когда их вырывают из родной среды и помещают в больницу минимум на месяц, а потом в детдом.
— Насколько я поняла, 156-я статья стала активно применяться именно после раскрутки дела Агеевых. Кажется, незадолго до несчастного случая с Глебом прозвучало предложение президента по ужесточению мер по этой статье?
— Да, именно тогда в закон добавилась мера пресечения в виде лишения свободы.
Здесь надо сказать следующее: всякий вменяемый человек, не только юрист и политический деятель, понимает, что необходимо совершенствовать законодательство, связанное с защитой ребенка, тем более, от насилия. Мир жесток, и это отражается на детях. Естественно, возможно и наказание, связанное с лишением свободы, если воспитание осуществляется путем насилия и жестокости. Против этого никто не возражает. Но для того, чтобы привлечь внимание к этой проблеме, нужен был информационный повод.
И как раз, когда инициатива президента рассматривалась в Государственной Думе, было два таких повода. Один – дело Агеевых, когда, не разобравшись, сразу заочно обвинили их в истязаниях, а другой – дело в отношении одного педофила. И дело Агеевых было интересно с той точки зрения, что насильником является не просто напившийся папаша или невменяемая мамаша, а что в хороших внешне семьях, у нормальных и даже состоятельных людей бывают такие ужасы. Это был красивый информационный повод. И они явились заложниками иллюстративного материала.
Сам по себе закон… что мы будем говорить о нем? Да, он был нужен и своевременен. Другое дело, что методы, которыми собираются эти самые иллюстративные материалы, методы, которыми расследуются дела, связанные со 156 статьей, отсутствие нормальной судебной практики свидетельствуют о том, что каждая семья сегодня находится под угрозой.
— Агеевы подали прошение о рассмотрении их дела в Европейский Суд по правам человека. Что на данный момент об этом известно?
— Дело Агеевых беспрецедентно быстро было принято к рассмотрению Европейским судом, и Правительству Российской Федерации уже направлено в связи с ним шестнадцать вопросов.
Агеевы вынуждены были обратиться хотя бы в Страсбургский суд для того, чтобы каким-то образом защитить себя. Но не могут же все граждане нашего государства обращаться в Страсбургский суд! Тогда Страсбургский суд станет высшим судом Российской Федерации.
— Есть ли надежда на полное оправдание Ларисы Агеевой?
— Да, такая надежда есть, потому что компромиссное решение по этому делу свидетельствует о наличии определенной позитивной тенденции в нашем обществе и даже в правоохранительных органах. Ведь в уголовной практике очень редки оправдательные приговоры, чуть ли не один процент. И в этот один процент попал Антон Петрович Агеев с абсурдным обвинением в неоказании помощи ребенку, которого отвезли в больницу в течение двух часов.
Мое мнение, что в этом деле все-таки здравый смысл победит, и это дело покажет и судьям, и нашей прокуратуре, что в подобного рода делах очень важно относиться серьезно и с максимальным уважением к правам человека, как ребенка, так и взрослого. Потому что необъективные, имеющие обвинительный уклон, топорные методы расследования вызывают активный протест общества.
Каждый понимает, что жизнь сложна, и воспитывать детей непросто. Сейчас говорят о правах ребенка, не говоря о его обязанностях. Говорят об обязанностях родителей, но забывают об их правах. И в результате миллионы бездомных детей находятся в детдомах, ходят по улицам, а затем не умеют создавать собственные семьи, а создают такие же кризисные, где проявляют к детям жестокость и насилие или бросают их. И все это накапливается, как снежный ком, и мы рискуем скоро стать обществом, где будут только одни дети-сироты.
Поэтому мне хочется надеяться на положительный исход данного дела. А с учетом материалов дела есть основания для полного оправдания Ларисы Агеевой. И я надеюсь, что, если не Московский областной суд, то Верховный суд Российской Федерации или, в конце концов, Страсбургский суд поставит точку в этом деле. Я надеюсь на полное оправдание Ларисы Владимировны Агеевой.